– Тебе нотир носить пока не обязательно, – осторожно попытался успокоить меня дипломатичный Эмилио.
– Только после официальной церемонии, – влез откровенный Филлипэ.
– А муж что носит? – полюбопытствовала я.
– Такую же, – поведала Алекто. – Только чуть побольше и потяжелее.
– Класс! – повеселела я. – Будет к чему камень привешивать.
– Какой камень? – подозрительно осведомился синеглазый.
– Драгоценный, – пояснила я, хлопнув ресницами. И гораздо тише: – Мрамор, гранит, магнитный железняк...
Вот так, за неспешной беседой, мы выехали к оживленно кипящему людской активностью рынку. В глазах зарябило от всевозможных цветов торговых палаток и предлагаемых товаров.
Наша повозка подъехала к огороженному месту, где уже топталось, бодалось и лениво двигало челюстями целое стадо ездовых животных.
– Присмотри, – кинула поводья с межой монеткой подбежавшему мальчику Алекто.
– Как обычно.
– Да, высокая госпожа, – поклонился маленький бесенок в засаленной кацавейке. – В ставках участвовать будете?
– Безусловно, – улыбнулась девушка, позволяя снять с себя с повозки Эмилио. – Поставь от моего имени три к одному.
– О чем речь? – поинтересовалась я, оказываясь на руках у Филлипэ.
– И на эту высокую леди – тоже три к одному, – подмигнула мне Алекто. – Выигрыш обмоем в ближайшей харчевне.
Мужчины дружно застонали.
– Количество выпитого, – широко улыбнулась я синеглазому. – Будет обратно пропорционально зависеть от количества купленного.
– Намек понял, – прижал меня к себе мужчина, пробираясь через толпу к ювелирной лавке.
Спустя полчаса...
– Убийца! – орала я, покачивая в руках и в районе коленей пудовую обручальную шейную гривну темных. Это не гривна, это хомут, якорь, удавка! Да если я на себя это вздену, то шею себе сломаю! И палача не нужно, само сделается. Зато не буду мучиться...
– Дорогая, – попробовал утихомирить меня Эмо, – не стоит так волноваться....
– Душегубец! – повернулась я к нему, кивая на золотое колесо от телеги, выдаваемое за обручальный символ светлых. Чтобы носить его, надо быть не женщиной, а бронированным лосем, причем местным, который в полтора раза крупнее нашенского обычного.
Итог: в этих подтверждениях брачного союза от Эмо и Фили можно передвигаться исключительно лежа. Если тебя несут на носилках, и под шеей подушечка. Иначе – способ казни с особой жестокостью.
– Драгоценная! – пытался подступиться ко мне Филлипэ. – Это всего лишь скромное ожерелье на каждый день...
– Убью! – тихо пообещала я, начиная раскачивать обручальную гирю как ядро для метания.
– Может, тебе показалось это слишком скромным, – неправильно понял мои оифовенные слова Эмилио. – Мы можем попросить хозяина подобрать что-то более... богатое.
– Ты его сначала с потолочной балки сними, – посоветовала Алекто, опфовеиио забавляясь.
– Зачем? – нахмурилась я, поднимая голову и обозревая ювелира, сидящего, будто канарейка на жердочке под потолком. – Пусть там посидит! Лишние трупы нам не нужны!
– Высокая леди, – пролепетал несчастный. – Если это возможно, то не могли бы вы перенести ваши изумительные чувства наружу и дать им волю там? У меня дети. Мне их нужно кормить, а если вы начнете швыряться предметами брачного туалета, то кормить мне их будет нечем!
– Брачный туалет – это круто! – пришла я дикий восторг и хорошее настроение. – Я бы даже сказала – бракованный сортир! Но постараюсь выглядеть хорошо воспитанной женой и ...
– Пошлю вас прилично! – закончила за меня Алекто.
– Радость моя, – попытался внести мир в нашу войну Эмилио. – Это просто необходимо для подтверждения твоего статуса. Ты же не хочешь...
– Не хочу, – перебила его я. – Не хочу ползать, удавливаться и быть расплющенной двумя ошейниками.
– Ты должна! – проявил норов Филлипэ.
– Кому я должна, тех прощаю, – донесла я до его грецкого ореха, ошибочно выдаваемого за мозг. – Остальные пусть становятся в очередь.
– Но это же традиция, – снова сунулся в нашу трогательную беседу Эмилио.
– Да ради бога! – шмякнула я на прилавок шейную гривну, устав держать этот блин для тренажера.
Гривна благополучно проломила дерево и устремилась к полу.
– И вот это ждет каждого поработителя! – прокомментировала я, обводя пальцем дыру в прилавке. – Я вот никак не пойму, если я вам так надоела, то почему нельзя меня прикончить попроще милосерднее, менее экзотичным способом?
– Магдалена! – заорал Филлипэ, грохнув кулаком по второму прилавку. – Как у тебя язык повернулся такое сказать!
– Влево и вправо, – пояснила ему я, совершенно не реагируя на его гнев. Зато на это прекрасно отреагировал ювелир, сверзившись с потолочной балки на шею Эмо.
– Красавец, – сообщила мне Алекто, подпихивая локтем в бок и ласково улыбаясь ошарашенному хозяину лавки, сидящему на плечах у обалдевшего Эмилио.
– Который? – озадачилась я, покусывая губы.
– Оба, – хмыкнула девушка. С намеком: – И так все дружно, по-семейному.
– Магдалена! – рявкнул синеглазый, стаскивая застывшего ювелира с друга, не зная куда пристроить потерявшего ориентацию мужчину. Не в смысле – половую, а в смысле вообще потерявшего. – Ты обязана подчиняться мужу!
– Алекто, – нахмурившись, я повернулась к девушке. – В ближайшей харчевне подают самогон?
– Спрашиваешь, – кивнула собеседница, подмигивая Эмилио. – И самогон, и пиво, и вино...
– Пошли, – остановила ее я. – Будем учиться смешивать коктейли.
– Дорогая, – Эмо аккуратно посадил ювелира на прилавок. – Прошу заметить, что очень опасно пить напитки в незнакомом месте.
– Заметил? – фыркнула я, наблюдая, как оживился ювелир. Мужчина вытащил из пролома свое изделие и сдувал с него пыль и щепки. – Гордись, – и выскочила наружу.
– Куда?!! – возмутился Филпипэ, беря след. Но ювелир не дремал и со словами:
– А кто будет платить? – стреножил его брачной гривной.
– Уп-с! – врезалась я в мужчину, проходившего мимо. – Извините, случайно.
– Смотри куда... – повернулся ко мне... эльф. Ухоженный, сытый, довольный жизнью, в приличной темно-зеленой одежде. Вид уж никак не гаремного пленника. – Простите, высокая леди, не увидел, кто оказал мне честь своим прикосновением...
– Еще немного сладкого, – ядовито сообщила ему я, – и мы увязнем тут как мухи.
– Что? – нахмурился ушастый. – Высокая леди изволила что-то сказать?
– Высокая леди, – передразнила его я. – Хочет сказать, что когда тебя продавали, то изъяснялся ты более человеческим языком. – Широко улыбнулась: – Мне даже нравилось.
