Он никогда, никогда не расстанется с ней. Его собственность принадлежит ему навсегда. Но он должен знать.
Именно поэтому и возьмет ее, чтобы она не забывала, кому принадлежит. Сегодня ее ждет испытание.
Но как он поступит, если проиграет?
Она лежала на постели, отдыхая после ванны. Наслаждаясь свободой от проклятого ошейника и кожаной сбруи. Эви хлопотала где‑то в доме, и тишину нарушало только тихое шуршание опахала из пальмовых листьев, которым размахивала дочь Эви.
Дрю не хотелось ни думать, ни чувствовать… она стремилась изгнать из головы все тревожные мысли, не желая вновь переживать то исступленное наслаждение, которое он заставил ее испытать. Но кожа по‑прежнему горела в тех местах, где ее натерли ремешки и ошейник.
Как странно, что она получала удовольствие от подобных вещей, предназначенных выставить напоказ ее стыд… лишь для того, чтобы возбудить Корта.
Только ли Корта?
Может, и ей втайне нравилось, как ремешки приподнимают ее груди и обрамляют венерин холм?
Нет, как можно? В конце концов, это не обычные любовные игры, он стремится показать свое господство над ней, заставить понять, что она для него не кто иной, как жалкая невольница.
Так откуда это непонятное ощущение того, что и она имеет над ним власть?
Потому что стоит ему увидеть ее, как его плоть восстает и набухает. Значит, она ему небезразлична? Даже если это просто означает, что ему не терпится совокупиться с ней, так или иначе он хочет ее. Ее тело. Ее лоно. Ее сердце. Но в таком случае почему отказывается ее взять? И это самое непонятное. Легче всего было бы овладеть ею. Он делает все, чтобы ублажить ее. Почему же сдерживается сам?
Власть. Опять власть. Все, чтобы укротить ее. Но разве она уже не покорилась? У нее нет сил сопротивляться. Нет сил остановить его. Корт владеет ею. Но при этом ни к чему не принуждал.
Всего лишь уничтожил ее решимость и покончил с ее стойкостью.
Заставил забыть Жерара и алкать лихорадочного, исступленного наслаждения.
Власть. Он хочет подавить ее, дав то, чего она желает.
Но что заставит его потерять контроль над собой?
Не правда ли, какая заманчивая мысль! Корт Саммервил в когтях безумной страсти. Корт, беспомощный, в ее объятиях…
Она невольно выгнулась, отдаваясь нахлынувшему наслаждению.
Нет! НЕТ!
О чем она только думает? Между ней и Кортом ничего быть не может. Он женился на ней, чтобы продолжить династию, ни больше и ни меньше.
Почему она об этом забывает? Почему позволяет играть с собой, как кошке с мышью?
Контроль. Власть.
Власть. Контроль.
Ей необходима хотя бы частичная власть.
Дрю повернулась на живот.
Назад. Назад к играм.
КАК заставить его сдаться ей?
Дрю снова легла на спину: грубая ткань перины раздражала соски.
Как добиться капитуляции Корта Саммервила?
— Хозяйка, — тихо позвала от двери Эви. Дрю приподнялась на локтях.
— Уже поздно. Вы, наверное, не заметили. Хозяин посылает вам это, велит надеть и прийти к нему. Служанка протянула фарфоровую шкатулку. Дрю нерешительно взяла изящный ящичек. Опять игры! Закусив губы, она подняла оправленную в золото крышку. Внутри оказались два тончайших золотых обруча, с которых свисали крошечные овальные петельки.
Она подняла глаза на Эви, но лицо служанки оставалось бесстрастным.
— Хозяин приказал надеть его подарок, — повторила она.
— Пусть сам наденет его на меня, — пробормотала Дрю, захлопывая крышку. Руки задрожали при одной мысли о том, где должен красоваться его дар.
— Я помогу, — объявила Эви, шагнув к ней. Дрю отпрянула.
— Нет!
— Вы должны, — непререкаемо отрезала служанка. Что остается делать Эви? Она тоже всецело зависит от Корта.
Дрю взглянула на свои груди: тугие соски словно молили о подарке Корта. Открыв крышку, она вынула обруч и продела сквозь него упругую вершинку правой груди. На миг перехватило дыхание… а потом… обруч оказался таким легким, что она ничего не чувствовала. Но возбуждало само сознание того, что он здесь, блестящий, притягивающий, волнующий… ее тело, воображение, совсем как намеревался Корт, черт бы его побрал! А соски снова напряглись и набухли в обрамлении золотого овала…
— Да, — кивнула Эви. — Хозяйка просто красавица. Совсем как желал хозяин. Идемте.
Дрю свесила ноги с постели. Она никуда не хотела идти, но Эви ждала. И Корт тоже.
Она распрямила плечи, гордо вскинула голову и последовала за Эви, стараясь удержать на месте золотые обручи. Петельки тихо позванивали при ходьбе, и сияние свечей отражалось в блестящих кольцах. Похоже, эти обручи привязали ее куда надежнее рабского ошейника.
На какое‑то головокружительное мгновение ей захотелось метнуться вниз, к свободе. Даже без одежды. Но тут Дрю заметила в тени Луизу, молчаливую, выжидающую, верного стража в этом доме, полном чувственных тайн.
Повсюду охрана.
Дрю необходима власть…
Эви постучала в дверь смежной спальни.
— Войдите.
Голос звучал хрипло, так хрипло, словно он был не в силах сдержаться при мысли о ней, обряженной в его дар.
Прекрасно.
Значит, она выиграла.
Власть. Контроль.
Пойдем…
— Не двигайся, — выдавил он.
Дверь за ней закрылась. Вездесущая Эви предоставила Дрю ее судьбе.
Темный горящий взгляд Корта словно излучал нестерпимый жар. Он и сам горел в этом огне, а часть его тела, как всегда прикрытая брюками, уже набухла и поднялась.
Дрю не могла оторвать от него взгляда. Корт излучал почти животный запах и яростное мужское желание. Он собирается взять ее сегодня. Никаких игр. Никаких отказов. По какой‑то причине он так решил и дал это понять, послав ей подарок.
И если она не поняла это сразу, то все стало ясно, когда она переступила порог спальни. С потолка свисало устройство, предназначенное для того, чтобы отдать ее на милость беспощадным ласкам Корта.
Никаких любезностей. Нежностей. Цветистых слов.
Только нечто вроде сбруи, прикрепленной к железному стержню: две мягкие кожаные петли с подкладкой, соединенные узким ремешком, предназначенным для того, чтобы поддерживать попку, как только она проденет ноги в петли и предстанет перед ним, беспомощная, готовая ко всему, что он приготовил для нее.
Словно он продолжал школить ее…
Словно она молит его…
