Как читать в таких условиях? Я чувствую себя суперменом в гражданской одежде, я только что спасла мир, а всем единодушно наплевать — и мне интересно, в курсе ли люди вокруг. Макияж не может выдать меня, ведь я умылась перед выходом с работы, однако мои глаза до сих пор хранят смелость борделя, раскованность, которую можно принять за дерзость. Сама я только что слезла со своего последнего клиента и прекрасно знаю, что это еще чувствуется. Это потихоньку затухает во мне, очень медленно, если предположить, что такого рода вещи вообще могут во мне погаснуть. На линии U7, кроме старикашек, всегда краем глаза посматривающих на девушек, ездят исключительно засыпающие старушки. Когда Бобби и Таис возвращаются домой тем же путем, они выходят на «Иоркштрассе», подмигивая мне. Но самый интересный путь лежит через линию U1: именно здесь мое бордельное опьянение впитывает веселье толпы, забуривающейся в метро в Кройцберге. Шанс примерно один из трех, что в куче молодых жителей Берлина, использующих метро, я встречу своего клиента или нашего общего клиента с Полин (пара француженок чаще привлекает бедных молодых артистов, чем деловых мужчин с Запада). Тогда как я узнаю их всех тотчас же, им для этого нужно больше времени. Мужчины украдкой кидают на меня взгляды, пытаясь установить связь между волосами, которые я собираю в такой хвост перед тем, как наклониться над ними и отсосать у них, и книгой на французском языке, что я вот уже несколько минут читаю лишь по диагонали. Как Вернер, например: он садится в метро на «Халлешес Тор». Сорок восемь часов назад он кончил мне на лицо, и мы оба вспоминаем об одном и том же, но если он от этого краснеет, то я просто улыбаюсь ему в ответ. Я прикасаюсь к краю моей смешной шапки вместо приветствия. Вернер делает знак подбородком. После каждый из нас вновь погружается в чтение своей книги: в моем случае — это Золя, а он утыкается носом в справочник по работам Ле Корбюзье.
Посмотри на меня, милый друг. Оторви глаза от телефона. Не опускай их под давлением откровенного взгляда, если осмелишься. Ну как в глазах такой девушки в шапке, как я, может читаться столько всего? Я скажу тебе: это потому что я трахалась весь день. Я доводила мужчин до оргазма с четырех до одиннадцати и, по правде, могла бы продолжить, если бы захотела. Может быть, я и хочу, между прочим говоря. Я знаю в точности, с чего начать, чтобы в итоге ты стал умолять творца не дать мне сожрать твою душу.
Ох, у меня никогда не было такой мирной и порочной связи с мужчинами, как те, что строятся в метро с абсолютными незнакомцами. Я вышла с работы измотанная, думала, что во мне больше нет места для чувственности, но в голове у меня и сейчас играет Девятая симфония Бетховена, как в финальной сцене «Заводного апельсина». Она буквально орет, пока пассажиры метро, голые и покрытые жемчужным потом, делают друг с другом неописуемые вещи.
Words of Love, Buddy Holly
Я в Доме. Стоит раннее розовое утро.
Сара зевает, заталкивая всякую всячину в свой шкафчик. Бобби наклоняется, чтобы подобрать свою обувь: она садится на корточки без всякой грации, и ей абсолютно наплевать на открытые чужим взорам телеса. Они трогательны, как телеса женщины, едва поднявшейся с любовного ложа, которой как минимум на какое-то время наскучивает игра в обольщение. Биргит складывает полотенца в ванной комнате: она надела наушники и слушает радио. Обутая в тапочки, я тащусь на кухню, чтобы приготовить кофе, но Паула, явно пребывающая в бешенстве, уже взяла эту миссию на себя. Только раздавшийся звонок отрывает нас от ее жалоб — это ее первый клиент, который, по всей видимости, хотел быть пунктуальным. Он, не двигаясь, уже ждет Паулу в Зеленой комнате.
Она агрессивно и с потрясающей вульгарностью закуривает Winston и, хмуря брови, делает первую затяжку, а после набрасывается на меня:
— Просто выводит из себя, когда они вот так приходят вовремя. Ты ничего не можешь сказать им: везде написано, что мн открываемся в десять. Но я только пришла! Сразу спрашиваешь себя, не шел ли он по пятам за тобой по лестнице. Сейчас, задумавшись об этом, я уверена, что слышала его!
— Невыносимо, — добавляю я с понимающим возмущением, довольная тем, что моя первая встреча назначена только на полдень.
— Уже оттого, что им хочется трахаться с утра, до работы, можно опешить. С женой еще ладно: она лежит рядом с тобой в постели, только руку протяни. Но заскочить в бордель перед тем, как поехать в офис! До меня не доходит, хоть я и стараюсь, черт, это выше моего понимания. Утром тебе хочется, не знаю, спокойно выпить кофе, почитать газету! Прийти в полдень, урвав время от обеденного перерыва, ладно. Но приходить ровно к открытию, просто потому что ты имеешь право так поступить!.. Что он себе вообразил, что я с утра до вечера хожу в подвязках и на высоких каблуках?
Честно сказать, я уже забыла, в какой одежде она пришла. Ее каре еще не было уложено, и она нацепила туфли, как тапочки. Смотря на Паулу, можно было представить, что она живет в подвязках и на высоких каблуках. Сейчас кажется, что ее только вытащили из кровати.
— Не успела я отворить дверь, как Биргит накинулась: «Тебя ждет клиент». Мне пришлось побыстрее переодеться и накраситься, к счастью, я приняла душ дома, потому как мыться ради него я бы и не подумала.
Она с еле скрываемым раздражением широко раскрывает свои маленькие, оттененные краской глаза:
— Да, потому что я подсмотрела в замочную скважину — хотела увидеть его рожу! Интуиция именно это мне и подсказывала: я была уверена, что это он. Прибить могла бы этого типа. Он нежный, клеится к тебе, с ним невозможно, уходит уйма времени на то, чтобы дать ему понять, что надо бы и честь знать, да поживее. А как же мой кофе?
— Да попей ты кофе! Десять пятнадцать — это десять пятнадцать. Как с почтой. Вот попробуй прийти на почтамт раньше времени.
— Кофе будет только через десять минут, а я не могу ждать, зная, что он тут, положил свои малюсенькие ручки на малюсенькие бедра и сверлит взглядом дверь. На меня это давит. Лучше уж отвязаться от него побыстрее. Но могу сказать тебе, что меня бесит такое поведение. У меня тоже есть своя жизнь по утрам.
И, раздавив сигарету в чистой пепельнице, Паула с кислой миной снова надевает свои туфли. На секунду она замирает на корточках, и дым соблазнительно вылетает из ее изумительных ноздрей, этакий выдох прекратившего борьбу человека.
— Когда день начинается вот так, не буду говорить тебе, сколько времени после у меня уходит на то, чтобы вернуть себе хорошее настроение.
Между шторой и кухонной дверью я вижу, как она шагает впереди своего клиента по направлению к ванной комнате, а тот, большой мальчик, с обожанием смотрит на нее. Ему не видно, как она хмурится поверх обязательной рабочей улыбки. Пока он моется, Паула заполняет бланк посещения, вздыхая:
— Он хитер, зверюга: принес мне подарочный сертификат в торговый центр KaDeWe. Ну это мило с его стороны. Только теперь у меня вдвойне плохое настроение. Во-первых, потому что так оно и есть, а во-вторых, потому что не до конца могу на него сердиться.
Он уйдет из борделя довольным, как всегда. В буквальном смысле этого слова. И по тому, как Паула будет хохотать на балконе с Геновой, окутанная поднимающимися вверх клубами дыма и ароматом кофе, можно будет заключить, что в итоге этот клиент забудется, как и все остальные. Они раздражают и волнуют нас, пока находятся здесь. Но как только за ними захлопывается дверь, кажется, будто они никогда и не существовали.
Tainted Love, Gloria Jones
Порой бывает трудно притворяться, что забываешь, что такое проституция. Смотришь на эти двигающиеся тела у себя между ног, слушаешь чрезмерные, измотанные звуки от усиленной работы, которые мы издаем, даже не задумываясь, и понимаешь, насколько все это, в сущности, абсурд.
