… Ремуса, разумеется, с его согласия, заперли в пустой комнате, освобождённой от какой-либо мебели домашними эльфами Гоустла. Скоро начнётся болезненная трансформация, а потом вервольф оборотится в огромного волка. Так что всем орденцам следует разойтись по спальням и запереться на самые крепкие заклинания. Вот фениксовцы и собрались вместе, чтобы «скинуться» Запирающими заклинаниями. Профессор Люпин до ухода в одинокую комнату подсказал им с десяток действенных заклинаний, но все - из… Тёмных Искусств.
А такие воспроизвести могли только Аластор Муди и Гестия Джонс - они работали раньше с черномагическими заклятьями, и у них был опыт. Значит, они везунчики - могут запереться по полной программе, наложив сразу несколько таких заклинаний на двери своих спален. Остальным орденцам помочь они не могли, ведь запираться надо изнутри. Вот фениксовцы и делились друг с другом откровениями, как «светлыми» заклинаниями получше да попрочнее, безопаснее запереться.
В общем и целом, к выводу, такому желанному, так и не пришли. А значит, пора разбегаться срочно по спальням и закрывать двери на те Запирающие заклинания, которые Мерлин послал. Так они все и сделали, а Люпин… что ж, как всегда остался со своей февральской, на этот раз, болью, наедине.
Если бы он только знал, что в марте его, полного сил, пригласит к себе на бал с фуршетом сам Люц, такой недосягаемый, но всё равно, желанный, то Ремусу зна-а-а-ачительно легче было бы готовиться к предстоящей вот уже прямо сейчас муке.
Но он только вяло вспоминал о миленьком, как ему завтра достанется, после недельной разлуки, угнездиться там, где надо, где ему самое место и повибрировать, доставляя уже ставшее привычным, а потому приевшимся, но хоть какое-то удовольствие «другу», то есть, самому Люпину. Да, даже обычно столь отрадные мысли о завтрашнем свободном, целиком посвящённым отъеданию в собственной спальне - вниз, в обеденную залу ко всем, покусанному и объеденному собою, спускаться как-то не было желания, прямо на кровати с миленьким в заднице, чтобы Милки Уэй стал вдвойне веселей, чувствуя наслаждение и вкусовыми рецепторами - ну и пусть еда, кажущаяся после кухни Хогвартса простоватой, да плюс и перанально.
Ремус, да и все орденцы, уже знали, что едят краденое у местных фермеров молоко, муку, из которой с крадеными же яйцами, мёдом и сливками эльфы изготавливали прекрасные торты и пироги - ядовики. Даже мясо - копчёное, вяленое, свежую парную убоину, когда повезёт, колбасы всех сортов, от сырокопчёных до варёных - всё было ворованым.
Не отказывали домашние эльфы гостеприимного Гоустл-Холла постояльцам и в яичнице с беконом, столь любимой всеми англичанами блюде, без которого завтрак британца просто немыслим, и в не менее любимой овсянке на молоке со сливками, и в картофельном пюре с ростбифами, и даже в любимом всеми орденцами, как дань отрочеству, проведённому в одной школе - Хоге - тыквенном соке.
Были у них за столом и яичные ликёры, и ликёры на огнекрыльце златолистом - такая вкуснятина! Их эльфы иготавливали сами потому, что огнекрылец рос только в призамковом небольшом во саду ли в огороде.
Глава 36.
Попивали орденцы и краденые скотч и виски. Причём последние два наименования - практически в неограниченном и большом количестве - просто от скуки заточения, чтобы стало веселее.
А чего стоили одни только сдобные булочки, выпекаемые эльфами Гоусл-Холла и подаваемые вместо простого хлеба!
Эльфы в своих воровских набегах дошли до фермеров и тех деревенек, в которых уже не верили в домовых, амбарных, сарайных, но они упорно продолжали заплетать лошадям гривы в косички, если лошадей не сменили на страшные, железные машины. Что б поверили хотя бы в конюшенных.
Что б было, чем прокормить ораву вечно голодных друзей самого друга Хозяина. Но лошади, на счастье домашних эльфов, в основном встречались в хлевах рядом с коровами и телятами. На кониках верхом фермеры ездили друг к другу в гости, чтобы не переводить такое дорогое топливо. Свиньи обычно из-за своей вонючести и любви к помоям, от запаха которых лошадям и телкам становилось хуже, содержались в закрытых свинарниках. Нет, эльфы, конечно, не резали скотину, они были слишком добры для этого, довольствуясь большими зимними запасами фермеров, но нещадно обчищали их.
… Ремус увидел Её, свою Возлюбленную, и завыл уже нечеловеческим голосом. Свет Её прокрадывался в самое естество оборотня, заставляя его воспевать Полную Луну, её яркое свечение, что незримыми путами сковывало разум оборотня, проникая тысячью сладостных, хоть и таких… мучительных одновременно, уколов под кожу нелюдя, испуская невидимые, но хорошо ощутимые тонким нюхом сладостные испарения своей вечно холодной и пустынной поверхности, отражающей свет незримого Солнца, покрытой тысячемильными кратерами и морями вовсе без каких-либо признаков воды.
Ремус много знал о строении Луны со слов ЛАстронома Сева. О, как ему вдруг захотелось, чтобы рядом с ним, большим волком, оказался Сев! Как в… ту жаркую июньскую ночь две тысячи второго. Но ещё не трансформировавшийся Ремус осознавал остатками разума, что сейчас, через несколько минут страшных в своей неотвратимости мук трансформации без какого-либо Аконитового зелья вообще, он станет зловещим хищником. А, значит, и Сева бы не узнал и сожрал без остатка, только крупные кости черепа остались бы, а он, Рем пускал бы на них слюни, глодая.
И так страшно стало оборотню вдруг, но он не успел уйти во флэш-бэки с отрадными воспоминаниями о модифицированном Северусом, именно Северусом, а не этим диабетичном сладкоежкой Слагхорном, Аконитовом зелье, Северусе здесь, в этом замке, таком… спокойном и уверенном в себе потому, что началась трансформация.
Как же жалобно скулил большой серый волк с каурыми подпалинами, ведь ни следа человеческого разума не осталось в звериной голове. Он помнил только боль, но какую! Она разъяла его тело на кусочки, подпалила их на медленном огне, разодрала железными крючьями, подвесила на дыбу…
- О, значит, я мыслю, раз мне в голову приходят такие ассоциации. А почему я мыслю? Я же должен быть зверем, - подумал, да, именно подумал Ремус.
Шевеление у двери, закрытой на все известные Ремусу - человеку Запирающие заклинания. А уж их-то он знал с полторы дюжины, и все они были наложены им на дверь в свою спальню.
Пахнет… Опять этот запах запах невинности, не растраченной попусту, а приносимой в жертву ему, оборотню, нелюдю, как говорят даже без души.
Но вот и нет никого. Луна была здесь, Луна убедилась, не страшась волка, в его нормальном состоянии.
Больше Рем не думал. Вместо этого он рвал себя на части так злобно, словно смертельного врага, неистово, как яростного гада, жестоко, как… настоящий, решившийся на самое тяжкое самоубийца.
