Lina Mur - Fifty And One Step Bac

и делает шаг ко мне, а я продолжаю стоять и не

двигаться.

— Ты как запретный плод для меня, а эти яблоки

слаще всего срывать. Ты заводишь меня своей

дерзостью, но и только. Никакого будущего, потому что я

чудовище. А ты сейчас просто...

— Дотронься до меня, — перебиваю я его

требовательно, что он удивлённо останавливается в двух

шагах от меня.

— Дотронься до меня, Ник. Я тут, я буду делать то, что сама считаю нужным, а не то, что ты мне говоришь. Я

хочу, чтобы ты сделал мне больно, ведь боль — это

естественный процесс во время лишения девственности.

Так сделай это. Зачем ты сдерживаешь себя?

— Господи, Мишель, ты не должна это говорить. Ты

не должна, крошка. Ты не понимаешь, что я могу сделать

с тобой. Ты ничего не знаешь обо мне, — мрачно говорит

он и его губы искривляются в отвращении к самому себе.

— Так позволь мне узнать, не закрывайся от меня. Я

пойму, как и то, кто ты есть. Хотя я не верю в это, я

чувствую, что ты другой, разительно отличается от всех.

И не потому, что ты Доминант или же садист, или

миллиардер. А потому что ты сильный, рядом с тобой я

чувствую себя защищённой, я могу дышать тобой. И это

сводит меня с ума. Я сумасшедшая, такая же, как и ты. Я

не верю тебе в том, что ты чудовище. Собаки плохих

людей не любят.

— Уходи, крошка, прошу тебя. Пожалуйста, уйди, тебе

незачем знать все моё говно, что было и есть в жизни. Ты

права, я тебя пачкаю своей грязью, потому что я

отвратительное существо, а ты дар для любого. Я не

заслуживаю такого, — он качает головой, и я чувствую, как комок проигрыша поднимается к горлу и сжимает его.

— Ты должен знать, что если я говорю: «Прощай», то

не возвращаюсь. Меня не волнуют ни слова прощения, ничего. Даже если ты передумаешь, и мы встретимся, я

покажу тебе фак. Я никогда не позволяю себе делать

шаги назад, только вперёд. И если я сейчас уйду отсюда, то никогда более не вернусь, что бы я не чувствовала.

Чувство собственного достоинства у меня есть. Я не

Анастейша, я не буду входить в реку дважды, потому что

воспользуюсь полученным опытом, — произношу я и с

надеждой смотрю на непроницаемое лицо Ника.

Мы стоим напротив друг друга, и никто из нас не

шевелится. Я даже ничего не могу прочесть в его взгляде.

Разочарование и грусть постигают меня, но я не позволю

себе умолять его больше и нагибаюсь, поднимая свою

шубу с пола.

Что ж, не первый и не последний проигрыш в жизни, Мишель.

— Прощайте, мистер Холд, — сухо бросаю я, доставая из кармана его адрес, и демонстративно

выпускаю его из рук. Я разворачиваюсь, желая быстро

убежать к лифту, но я иду спокойно и ровно. Слезы вот-

вот покажут мои слабости, лучше, чтобы их никто не

видел. Никогда не видел моего очередного унижения.

Я с яростью жму на кнопку, а лифт издевается надо

мной, как и все в этом мире. Я с силой сжимаю губы, пока

пытаюсь дышать. Я цепляюсь за шубу, и мне кажется, словно я держу мёртвое животное, коим сейчас являюсь

я. Отчего-то так больно в груди, так давит, что я словно

нахожусь в прострации, а все вокруг движется, кроме

меня.

Закусываю губу, что ощущаю боль, я нетерпеливо жду

долбанный лифт. И наконец-то створки раскрываются, и я

делаю шаг, стараясь не упасть в обморок от наплыва

новой жалости к себе.

Неожиданно меня хватают за руку, и я теряю

равновесие, падая назад, но меня подхватывают и

вытаскивают из ярко освещённого помещения в тёмное.

Я задыхаюсь от крепкого захвата моих плеч и горячего

дыхания на шее.

— Не уходи от меня, Мишель, не уходи, — шёпот

раздаётся для меня так словно эти слова прокричали, и я

хватаюсь за прохладные руки, выпуская из своих

верхнюю одежду.

— Не поступай так со мной, не отвергай меня, не

приказывай, — отвечаю я, а из глаз выкатываются

крупные слезы от облегчения и счастья.

Ник меня поворачивает к себе, и я вижу его лицо в

новом свете. Мука в глазах и его губы дрожат, пытаясь

что-то сказать.

— Да, я боюсь тебя, крошка, потому что ты

заставляешь меня забыть о контроле, обо всём на свете.

Только ты и мои желания, — он хватает меня за волосы и

притягивает к своему лицу.

— Ты не забываешь о нём, а я бы этого хотела, — шепчу я в его губы, обхватывая его за шею.

— Ты не передумаешь? Не пожалеешь? — тихо

спрашивает он, и я чувствую как меня поднимают над

полом и куда-то несут.

— Нет. Я уверена в своих шагах, а ты?

— Нет, я не уверен, но я не хочу терять тебя.

— Почему я?

— Потому что ты моя.

Меня кладут на мягкую постель, и Ник нависает надо

мной. Вокруг темно, а я слышу только биение своего

сердца. Быстро. Опасно. Необходимо.

Он проводит пальцем по моей щеке, где была

дорожка от слезы.

— Ты обещала не плакать даже из-за меня, крошка, — говорит он.

— Я неправильная, — отвечаю я тихо и осторожно

улыбаюсь.

— Мне надо принять душ, — он хочет встать, но я

хватаю его за шею и не позволяю встать с меня.

— Нет. Я хочу слышать твой запах, мне он нравится

больше, чем гель для душа или одеколон. Ты пахнешь

реальностью, ты пахнешь тем, что я не могу выбросить из

головы.

— Крошка, нам обоим нужно время, чтобы подумать.

Тебе тут, а мне под холодным душем, — он снимает с

себя мои руки и встаёт.

Я сажусь на постели и теперь обиженно выпячиваю

губу, как будто мне папа запретил открыть подарки к

Рождеству.

Да, чёрт возьми, я такую кампанию провела, чтобы

разрушить стену между нами, которую он придумал. Я

поставила на кон всю свою уверенность и

мужественность, а теперь сижу в темноте и не понимаю, что мне делать дальше. Всё вышло настолько по-детски

глупо, я сама готова сбежать отсюда и краснеть ещё дней

пять.

Но я пришла за тем, что мне нужно — я хочу

запомнить эту ночь. Навсегда запомнить и вспоминать, когда останусь одна. Я решила и мне плевать, что он там

себе выстроил в своём воспалённом доминантном мозгу!

Ник щёлкает чем-то, и комнату озарят по периметру

тонкой полоской мягкого золотистого света. Я теперь

понимаю, где нахожусь — в его личной спальне.

— Пока осмотрись тут, — с улыбкой говорит Ник и

устанавливает пульт управления светом на стене. Он