После потери Робби мой разум и тело постоянно сражались, но первый всегда побеждал. Я ни разу не позволил себе кончить.
Цыпочки этого не замечали. Черт, да им было плевать. Они спешили раструбить всем, что их трахнул Рэтт Мастерс, и им этого было достаточно.
Звучало глупо и поверхностно, но такова правда. И раньше я этим гордился...
Все школьные годы меня преследовала репутация машины по снятию трусиков, укротителя кисок и сердцееда.
Люди хотели либо стать мной, либо быть рядом. Все просто.
Деньги в придачу к спортивным способностям и хорошей внешности были равносильны власти.
Что я мог сказать... Люди – существа, живущие инстинктами. А я еще не был готов отказаться от созданной репутации.
Это все, что у меня осталось.
Стук в дверь спальни вызвал у меня стон, в черепе тут же словно замаршировал оркестр.
Во рту было так сухо, словно в него натолкали ватных шариков, а к горлу стала подступать желчь, грозя вытеснить вчерашний алкоголь.
– Проваливай, – рявкнул я, вздрогнув, когда дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену, отчего задребезжало даже зеркало, прикрепленное к дальней стене. – Или заходи, – пробормотал я себе под нос.
Я едва выносил пребывание в этом доме, особенно, когда отец решал поиграть, исполняя свою роль, словно ему не плевать на меня.
«И тебе доброе утро, пап».
Он посмотрел на меня с ярко сиявшем в темно-карих глазах презрением. Если бы я мог сейчас полностью открыть свои, то отразил бы этот взгляд.
Я напоминал ему о матери. Отец не признавался, но ненавидел меня за это. Он все еще любил ее, а я был постоянным напоминанием о его потере. И не только об уходе мамы, но и о смерти любимого сына. Теперь у него остался только я, и мы терпеть друг друга не могли.
– Ты меня слушаешь? – заорал он, вырывая меня из объятий преследовавших меня призраков.
«Нет».
Телефон отца громко зазвенел у него в кармане, даря мне передышку от его гнева.
Обреченно вздохнув, он вылетел из комнаты, чтобы начать разговор с ранним собеседником каким-то невнятным шепотом.
Без сомнения, это одна из его шлюх. Теперь, когда он знал, что мне все известно, то даже не пытался скрыть свои похотливые замашки. Придурок.
Отец без зазрения совести трахал свою секретаршу, пытаясь винить в разводе смерть Робби. Меня от него тошнило.
Черт побери, секретарша, серьезно?
Она была на десять лет его моложе и тупа, как дерьмо, если решила, что дозволение совать старый член к ней в вагину продвинет ее по карьерной лестнице.
Клише, черт побери.
Люди говорили, что любовь сильна, это правда, но в большинстве случаев ее путали с похотью.
Похоть могущественна сама по себе. Она поглощала разум и тело, заставляя даже самых стойких встать на путь греха. Отец вот рискнул всем ради быстрого траха у себя на столе.
Он не подумал о том хаосе, какой может вызвать его поступок.
Похоть – очень сильное желание, разрушительное и неконтролируемое. Если позволите ей укорениться внутри, то станете ее пленником, а потом очнетесь на обломках своей жизни.
И хотя мама ушла из-за похоти отца, я все еще цеплялся за этот грех, ставя его в приоритет любви.
К черту любовь.
Она безвозвратно разрушала душу.
Потеря любимого человека хуже собственной смерти.
Боль была невыносимо жестокой, а печаль разрывала душу в клочья, накачивая сердце ядовитым газом.
Ни один старший брат не должен видеть смерть младшего. Как ни один родитель – переживать своего ребенка и хоронить его.
Горе – непостоянная шлюха. Оно накатывало волнами, напоминая обо всем каждый раз, когда я пытался забыть. Меня преследовало угрызение совести, и я не мог сбежать от него, каким бы безрассудным ни становился.
«Я не опоздаю. Обещаю».
Я и сам чертово клише.
*****
– Если бы не заметил, как отсюда выскользнули три девицы, то начал бы волноваться за вас двоих, – отец качнул головой, насмешливо глядя на что-то на моем полу. Он прислонился к косяку, а в его голосе слышалась брезгливость.
Приподнявшись на локтях, я проследил за его взглядом и фыркнул.
Бог – мой лучший друг и соучастник преступления – растянулся на полу совершенно голый, за исключением трусов, прикрывавших глаза.
– Не будь гомофобом, пап. Откуда тебе знать, может, мы просто позволяем девушкам смотреть? – поддразнил я его, просто чтобы увидеть, как лицо отца скривится от отвращения.
Ханжеский кусок дерьма.
Я не мечтал стать таким же, когда вырасту. Робби же был его маленьким двойником. Бывало, он часами просиживал в отцовском кабинете, изучая азы коммерции.
Наш старик всегда был одаренным и богатым, но деньги и власть нашей матери заставили его барахло потускнеть. Он испортил единственный правильный поступок в своей жизни – женитьбу на моей матери, позволив своему эго и члену управлять ситуацией.
Мама была самой известной жительницей и владелицей бизнеса в нашем городе, унаследовав все от собственного папы, а теперь даже не могла здесь находиться. Убежала, оставив меня на милость моего безжалостного отца.
– Одевайся и на выход. У тебя сегодня учеба начинается. Мне пришлось потянуть за слишком много ниточек, чтобы просто записать тебя туда, потому все это дерьмо должно прекратиться. Однажды мое терпение лопнет, и я просто оботру об тебя руки, мальчик.
Последнее слово он уже прорычал, а я показал ему средний палец и плюхнулся обратно на подушку. Ее мягкость успокаивала похмелье.
Я собирался вернуть уважение матери и заставить ее гордиться мной. А еще сделать так, чтобы отец пожалел о своих словах относительно того, что я ничего для него не значил и должен был сам умереть в ту ночь.
Насчет последнего мы с ним были солидарны, но, к сожалению, таково уж положение вещей.
Изучение права станет данью памяти брату. Я позабочусь, чтобы всякие ублюдки не отделывались так легко, обрывая чьи-то жизни.
– Рэтт, – рявкнул отец, оповещая меня о том, что не понял мой средний палец как предложение отвалить. – Шевели задницей, и, ради бога, надень что-нибудь.
Отец захлопнул за собой дверь, и Бог поднял голову с пола.
– Он назвал мое имя?
Усмехнувшись, я кинул ему в голову подушку.
– Придурок, – проворчал он.
Пора было вставать. Выпутавшись из простыней, я поднялся и направился в душ.
Я не нуждался в уговорах отца. В мои планы не входило облажаться в первый же день.
Мне нужно было кое-что всем доказать.
Я застонал, поймав свое отражение в зеркале. Вокруг темных радужек красовалась россыпь красных точек, а белки выглядели мутными.
Полные губы пересохли, а копна каштановых волос торчала во все чертовы направления, какие только можно было представить.
Потерев живот, я отметил, что немного похудел в последнее время, отчего шесть кубиков пресса выглядели еще более рельефно. Нужно лучше есть.
– Ты закончил собой любоваться? – фыркнул Бог, заходя в ванную и подходя к туалету, чтобы помочиться.
– Я выгляжу дерьмово, – проворчал я, включая горячую воду в душе и позволяя пару заполнить пространство.
– Я уже много лет тебе об этом твержу, но только вот цыпочки почему-то не согласны. Какая жалость, правда? – с сарказмом произнес он, встряхнув член и оставляя меня наедине.
Я встал под струи, и вода обрушилась на меня обжигающим потоком. Будь она хоть на градус выше, и можно было вылететь из-под нее с ругательствами. Горячие струи должны были очистить меня от греховной ночи и стереть из памяти тех, с кем я был. Однако для меня давно все женщины сливались в одну.
Бог был прав, говоря, что цыпочки видели золото там, где я замечал лишь медь. И мне казалось странным, что они с такой охотой трахались со мной, словно не могли насытиться. Им, похоже, плевать, что я не помнил их имена на следующий день.
Я всегда был тусовщиком.
Капитан футбольной команды. Богатей. И по словам моей учительницы английского «до глупости красив».
