Официальная статистика, которая врет.
Не девяносто, а девяносто восемь процентов всего, что попадает в мои руки. Остальные два процента приходятся просто на природную дурость, которую алкоголем усугублять не требуется.
Какое там планирование преступлений, какая, нахер, Агата Кристи! Да даже парни из «Улиц разбитых фонарей» гораздо интересней жили. Хотя там приближено к реальности, конечно, процентов на пятьдесят. Ну, первые сезоны, само собой, а не дальнейшая херня.
Даже мы, в главном управлении, погрязли в бытовухе. А еще в отчетах.
А уж ребята на «земле», в отделениях, вообще не выползают из бумаг. Не знаю, когда умудряются на вызовы гонять.
Если б мне кто-то, пять лет назад зарядил про то, чем я буду заниматься на работе, мать ее, своей мечты… То я бы без разговоров зарядил ему за это в лоб. Потому как мечтатель я был.
Идеалист.
Ну ничего, пообтесался. Сначала на «земле», потом уже здесь, у полкана под боком. Он, конечно, орет постоянно, как припадочный, но дело свое знает. И меня, вроде, ценит.
Потому что, несмотря на то, что иногда включаю «тупого придурка», как любит выражаться Серега Боец, голова у меня все же варит. В отличие от многих. Ну что поделать? Статистика, мать ее, и здесь работает. И тоже в сторону уменьшения. В реальности все гораздо печальней.
За годы работы я научился слышать неслышимое и реагировать на жопную чуйку. Выручало, охереть как.
Один раз вообще от мужика увернулся, который за дверью, сука, стоял, с топориком для разделки мяса.
Не почуял бы, затормозил, прилетело бы мне по башке.
Но увернулся.
А мужик, сука, по инерции с замаха пролетел вперед, упал с грохотом на пол завшивленной кухни. И уснул. Пьяный был настолько, что потом не мог вообще вспомнить произошедшее. А караулил меня тихо, падла. Как мышь.
Я после этого вдвойне осторожный стал. Как-то не захотелось на очередном вызове получить от пьяного дегенерата по голове и сдохнуть. А этот дегенерат потом даже и мотивов своих не вспомнит. И как кончал тебя, тоже. Встряхнуло это меня нехило.
И вот теперь, зайдя в подъезд, я, не иначе, третьим ухом и жопной чуйкой слышу, что наверху, на том самом пятом, где по адресу живет Черный, мать его, Зверь, кто-то сидит. Затих, услышав, как дверь подъездная хлопнула.
Интересно.
И странно.
Хотя, малолетки, они такие. Отмороженные. Страшнее них — только алкаши под белкой. Потому что нет у молодняка стопоров никаких. Нет инстинкта самосохранения. Там, где взрослый мужик в сторону отойдет, пацан пятнадцатилетний кинется, оскалив зубы. И даже не подумает о последствиях. Возраст такой. Все остро, все больно. Все против тебя. Знаю это прекрасно. Сам таким был, помню еще кое-что.
А потому не тороплюсь. Если там, наверху, кто в засаде засел, то могут и ножом кинуть. Разгребай потом последствия.
Поудобнее перехватываю биту, достаю ключи и, нарочито громко топая и звеня, иду к двери на первом этаже. И какое-то время воспроизвожу шум открываемого замка.
А затем затихаю.
И жду.
Ждать я умею.
Через полминуты слышу опять шепотки, еле различимые, словно шум ветра.
Тихо поднимаюсь по ступенькам, по стенке, чтоб не видно было. И не слышно. Мои тимберленды умеют ходить бесшумно.
На четвертом останавливаюсь. Уже все слышно.
— Ну чего ты? Ну хватит… Опять, блин…
Шепот. Мальчишеский, тихий, но понятно, что парень. Голос ломается, иногда басовитые нотки проскальзывают. Утешает кого-то.
Этот кто-то хнычет. Тоже тихо-тихо. Попискивает, как мышка.
— Я все уже. Просто опять вспомнила… Она ведь даже не попрощалась толком, Веник, понимаешь? Даже не обняла…
О как!
А вот и пропажа моя!
Плачет.
А Веник — это, походу, как раз и есть тот самый Черный Зверь.
Страшное существо из вконтакта.
— Она, может, не хотела расстраивать…
— Ну конечно… К очередному своему поехала, как всегда, про меня забыв!
— Лен…
Возня, тихая, но вполне однозначная.
Я продвигаюсь на пару ступенек вверх.
В душе прямо ураган. Облегчение, что все хорошо, и племяшка моя, живая и здоровая. И, надеюсь, целая, потому что утешитель ее сопливый явно не настолько крут, чтоб качественно утешить прямо в подъезде. Но ловок, гаденыш. Тенденция к росту имеется.
А еще, поверх явно ощущаемого облегчения, злость на сеструху-кукушку и жалость к Ленке. Похоже, нихрена мы про нее не знаем.
Милая тихоня, девочка-отличница… А там вон какая херня. Терпела, терпела, и, похоже, не вытерпела.
Наверно, то, что мать за это время не позвонила ни разу, стало последней каплей.
Да еще и я, мамонт толстокожий, не особо присматривался. О блинчиках намекал… Дебила кусок.
Тут бы поговорить с ней, обнять, утешить…
Но не ловок я в обнимашках маленьких девочек. Да и ляпнуть могу чего-нибудь.
Ошибка, короче, моя. Стратегическая.
Ну, ничего.
Сейчас начнем исправлять.
Главное, по Зверьку этому Черному вопрос прояснить качественно.
А то есть у меня ощущение, что следующий этап утешения не за горами.
Вон, как возятся активно.
И на селфи он, поганец мелкий, ее вполне однозначно за затылок держал. По-собственнически так.
Я знаю, о чем говорю.
Я в этом деле профи.
Так что я решаю больше не шухариться, пока дело у них там до петтинга не дошло, а то не дай Бог же…
Руки вырву, и все остальное, чем успеет коснуться моей племяшки, тоже. И кто виноват будет?
Правильно, Колян опять.
Лучше не доводить.
Кашляю, громко топаю, появляюсь в зоне видимости парочки.
Эффектно стукаю битой о ступеньку.
— Добрый вечер, — проявляю вежливость, хотя внутри все кипит. Потому что сидит моя племяшка чуть ли не на коленях у малолетнего засранца. И обнимает его. И мордяшка ее, улитая горькими слезами, красная. И губки распухшие. То ли от разведенной влаги, то ли от…
Сука!
Ну рано ей еще!
Ей лет так в двадцать только можно будет!
И то с тщательно отобранным мной кандидатом! И никакой Черный Зверь у меня кастинг не пройдет!
Офигевая от своих собственническо-родительских, на редкость нелогичных и придурковатых мыслей, я улыбаюсь, выразительно смотрю на лапку Зверя на худеньком плечике моей племяшки.
Тот бледнеет и проявляет зачатки интеллекта. То есть, немного отсаживается и лапу убирает.
Похоже, личность моя ему знакома, потому что вопросов тупых не задает.
— Лена, что с телефоном?
— А что с ним?
О, моя тихоня сегодня продолжает удивлять, потому что шмыгает и смотрит с вызовом.
— Он отключен.
— Батарея села, наверно.
— Надо следить. Я волнуюсь.
— С чего это? — опять шмыгает, — всегда плевать было, а тут волнуешься!
— До этого за тобой мать следила, а теперь ты под моим контролем.
— Не нужен мне твой контроль! — фыркает она истерично, — и ее — не нужен! Ей на меня вообще плевать, ты-то чего приперся? Иди туда, откуда пришел! Я сегодня у Веника ночую!
Я молча перевожу взгляд на Веника, он отчетливо сглатывает и бледнеет. Но потом вскидывает подбородок и демонстративно придвигается к Ленке.
Правда, на этом геройство заканчивается, и руку на плечико Черный Зверь не возвращает. Молодец.
Инстинкты работают.
— А родители Веника в курсе, м?
— Они на смене!
— Сомневаюсь. Иначе бы вы здесь не сидели.
Прохожу мимо них, к двери квартиры. Звоню.
За спиной — волны страха и гробовое молчание.
— Ну что, проводил уже?
Открывшая дверь женщина с приятным усталым лицом с недоумением смотрит на меня, так и не завершив фразу.
— Добрый день, — опять соблюдаю я вежливость, — вы — мама Вениамина? Татьяна?
Позади сопит удивленно Веник. Ну а что, парень, неужели ты думал, что я не узнаю, кто ты и что ты?
Похоже, не все про меня тебе Ленка рассказала.
— Даааа… А что с Веней? Он опять? Опять?
По каким-то признакам она видит во мне полицейского и скорбно сжимает ладони у груди. Мне это сразу о многом говорит. Веня у нас — веселый парень, оказывается. И визиты полиции в этот дом уже были.
