– Степ, оставь меня здесь. Погода такая, я прогуляюсь.
Я вылез из машины и, петляя, вышел к небольшому скверу. Листья желто-красными мазками украшали дорожки. Захотелось пошуршать листвой, и, свернув с дорожки, я пошел, распинывая листву, сквозь сквер. Шел бездумно. Выйдя к ограде сквера, оперся спиной о нагретый солнцем ствол дуба, задрав голову, смотрел в неимоверную синь неба через голые ветви дерева. Вдруг рядом за оградой сквера взвизгнула тормозами машина. Раздался хлопок двери, и знакомый голос произнес:
– Иди к черту.
Рядом со мной приземлилась сумка Вика. Через несколько секунд и он сам, мягко перепрыгнув через ограду, был тут. Еще раз визг тормозов, и машина, сорвавшись с места, уехала.
– Козел, – процедил Вик. – Ааааа… – задрав голову, проорал он в каком-то исступлении. – Ненавижу!
Распинав листву, пару раз пнув свою сумку, он, нахохлившись, сполз на землю и, обняв колени, уткнулся в них лицом.
– Ненавижу, ненавижу, – словно мантру он цедил одно слово. – Убью!
Моя душа вскипела от обиды за него. Не думая, я шагнул, опустил ладони на плечи, погладив. Вик, дернувшись, обернулся. И меня до боли резанули слезы, стоявшие в глазах парня. Не думая, я вцепился в него и рывком притянул к себе, покачнувшись от тяжести тела, опрокинулся на землю, прижимая его к себе. Он в исступлении сжал мою одежду, до побелевших костяшек пальцев, уткнулся в грудь и взвыл. Больно, остро, по-звериному. А мою душу рвало на мелкие части и выворачивало.
– Тише. Все хорошо, Вик… Вик… радость моя, мой космос, – плел я чушь. – Тишшше… – крепче прижимал я его к себе. Чувствуя окаменевшее тело Вика. – Тишшше, – поглаживал я его плечи. По его телу прошла нервная дрожь. И его затрясло. – Тишшше… – И он успокаивался под моими ладонями. Затих.
– Что ты тут делаешь? – через какое-то время прохрипел он.
– На пары иду.
– Да. Пары. Тебе пропускать нельзя, – Вик, отстранившись от меня, поднялся и с силой потер лицо. – Вставай, – подал он мне руку. – Пошли.
Я подал руку, он рывком поднял меня с земли и, отряхнув от листвы, повесил на плечо сумку. Его пальцы были совсем ледяные, и я, сжав их в своих, желая согреть, стал растирать и целовать их. Он с грустью и нежностью смотрел на меня, позволяя это делать. Потом притянул к себе и обнял, уткнувшись носом в мою макушку, прошептал:
– Вот с хрена ты такой хороший, Темик?
И меня окутало пряно-горькое счастье. Я упивался его теплом, осознавая, что это просто порыв слабости. Что он сейчас словно оголенный нерв, и поэтому я ему нужен. Поэтому он обнимает меня. Но мне было все равно. Это мои секунды. И я поднимаю голову.
– Поцелуй меня, Вик.
Яблочный вкус его поцелуев. Яблочный вкус с легким металлическим оттенком от прокушенной губы. Мой изысканный смертельно сладкий яд. И я пью его поцелуи. Растворяюсь. Не чувствую реальность. Счастье.
Вик отстраняется, берет меня за руку, и мы бредем по скверу под неодобрительные взгляды мамаш, гуляющих с детьми, и пенсионеров. Но мне хорошо, я кошусь на Вика. Удивительный. К нему невозможно привыкнуть, он каждый день разный, и каждый день это грань какого-то совершенства. Сегодня его русые волосы стянуты в небольшой хвост. Запястья обнимают яркие напульсники и еще дюжина фенечек, на шее извивается сложным плетением серебро. Но на лице и ушках нет ни одной капли из его многочисленного пирсинга. Ярко-синяя футболка, словно вторая кожа, обтягивает тело, а узкие джинсы сидят на бедрах так низко, что мне видны бедренные косточки. Я нервно сглатываю и облизываюсь, застряв на них взглядом. Вик разрывает сплетение наших пальцев. Я смотрю, как с каждым шагом на его лицо словно мазками накладывается выражение дерзкого превосходства. Погребая под собой живые эмоции. Как болезненный излом губ меняется на ехидную ухмылку, как резко задирается подбородок, бросая вызов всему. Он оборачивается и кивает мне. Что это? Знак благодарности? Стоящий передо мной парень – Вик в своей худшей ипостаси, и только где-то в глазах еще плещется боль. Но солнечные очки в яркой оправе скрывают от мира его взгляд. Бронебойный Вик.
В университет заходим мы уже по отдельности. И я все пары краешком глаза ловлю его образ. Он сегодня особенно желчен и агрессивен. И я слышу, как его хрипловатый голос с тонной сарказма цепляет любого. Вик ищет себе неприятностей. Но ему не везет, его как минное поле предпочитают обойти. Поэтому он бесится еще больше. А я замечаю в себе замашки мазохиста, хочется подойти к нему и позволить выплеснуть всю накопившуюся боль на себя. Наконец желание побеждает мое чувство самосохранения, и я обреченно плетусь к его парте.
– Вик, – мой голос звучит неправдоподобно громко в наэлектризованной тишине, окружающей Вика. Я чувствую десятки глаз, с недоверием уставившихся на меня. Как же задрот, боящийся собственной тени, сам пришел к эпицентру взрыва? Я, видимо, сошел с ума. Но остановиться не могу.
– Съебись, мелкий. Или хочется неприятностей? – шипит мне Вик.
– Все-все, ты грозный, я понял, я боюсь, – примиряюще поднимаю я руки в успокаивающем жесте.
Вокруг тишина становится просто гробовой. Я хотел бы ярко-красные ленточки в погребальном венке, мелькает у меня мысль. Но губы Вика, вдруг вздрогнув, изгибаются в улыбке. Он, откинувшись назад, заразительно смеется. И я физически чувствую, как витки напряжения разматываются и, истончаясь, испаряются. Чувствую, как вокруг словно оживают, общий шум становится на несколько децибел выше и как-то облегченнее. Вик притягивает меня к себе, заставляя сесть рядом. Хмыкая, говорит:
– Темик, ты неподражаем. Тащи свою сумку. Будешь моим громоотводом.
И с ролью громоотвода я справляюсь. Кажется. Краем уха слушаю лектора. Краем глаза слежу за Виком. Он рисует. Рваные угловатые линии, удивительно переплетаясь, превращаются в дракона с агрессивно оскаленной пастью. Кажется, дракон, прорвав гладь листа, прорывается в наш мир из параллельной реальности. И я отчетливо понимаю, что дракон и есть сублимация гнева Вика. Понимаю, когда, присмотревшись к морде дракона, вдруг вижу такие знакомые и любимые черточки. Фантастика. Как он умудряется совместить такие разные по сути детали в единое целое и наделить все это живыми эмоциями?
С того памятного дня я словно переступил какой-то невидимый барьер, отделяющий Вика от остальных. И я начинал понимать, что он за человек. Я с упоением узнавал о его привычках, о его вкусах, словно слой за слоем разворачивал его, добираясь до сути. И с каждым новым слоем погружался в свое чувство все глубже и глубже. Меня завораживал беснующийся огонь эмоций, горящий в этом парне. И я как бабочка летел в самую гущу этого пламени. Было мучительно больно видеть, как Вик, словно самоубийца, срывается в бездну отчаянья и взмывает вверх на крыльях своих чувств. Кто этот человек, который несколькими словами способен был толкнуть его за ту или иную грань, я не знал. Но научился угадывать, по одному выражению глаз Вика, в какой фазе их отношения. И не было срединных состояний. Никогда. Либо Вик лучился, переполненный счастьем. Либо был в самом жесточайшем раздрае. Я медленно сходил с ума. То от ревности к тому человеку, то от страха за Вика. И разрывался между двумя невозможными желаниями. Чтобы он исчез из жизни Вика и чтобы не исчезал никогда, понимая, что он и есть смысл существования моего Космоса. А за минуты и ночи, когда Вик бывал со мной, я готов был отдать душу и попросить еще одну взаймы, под самый бешеный процент. На периферии наших отношений, если это можно назвать так, постоянно мелькали какие-то люди. Парни, девушки. Но ревности к ним у меня не было. Я понимал, что это всего лишь мотыльки, подобные мне и прилетевшие на свет неимоверно яркого Вика. Он моментально и совершенно искренне забывал о них. Просто не в состоянии удержать их лица и имена в качестве составляющих своего вечно изменяющегося мира.
