— Указ Вашего Величества? — насмешливо переспрашивает он и заметно расслабляется.
Я не намеревалась обращать наш разговор в шутку, а он — вот тебе раз — ухмыляется, и я распаляюсь еще больше. Мне было очень тяжело наблюдать за тем, как он разговаривает со своей бывшей. Разве можно вести себя подобным образом?
— Что? — раздраженно спрашивает он, видя, что я не поддаюсь.
— Ты. Почему ты был так груб с ней?
Он вздыхает и, шагнув ближе, усаживается на край стола.
— Анастейша, — говорит он, как с ребенком. — Ты не понимаешь. Лейла, Сюзанна — все они были приятным, увлекательным времяпрепровождением. Но и только. Ты — центр моей вселенной. И последний раз, когда вы двое были в одной комнате, она держала тебя на мушке. Я не хочу, чтобы она когда-нибудь приближалась к тебе.
— Но, Кристиан, она же была больна.
— Я это знаю и знаю, что сейчас ей лучше, но больше не верю ей. То, что она сделала, непростительно.
— Но ты же только что сыграл ей на руку. Она хотела увидеть тебя и знала, что ты примчишься, если она придет повидаться со мной.
Кристиан пожимает плечами, словно ему все равно.
— Не хочу, чтобы ты была запятнана моей прежней жизнью.
Что?
— Кристиан… ты такой, какой есть благодаря своей прежней жизни, своей теперешней жизни, всему. Что затрагивает тебя, затрагивает и меня. Я приняла это, когда согласилась выйти за тебя, потому что люблю тебя.
Он застывает. Я знаю, ему тяжело слышать это.
— Она не сделала мне ничего плохого. И она тоже любит тебя.
— Мне плевать.
Я потрясенно взираю на него. Как ему удается так долго шокировать меня. «Это тот Кристиан Грей, которого я знаю». Слова Лейлы проносятся у меня в голове. Его реакция на нее была такой холодной и так не вязалась с тем мужчиной, которого я знаю и люблю! Я хмурюсь, вспоминая, как он переживал и раскаивался, когда у нее был нервный срыв, когда он думал, что в какой-то степени мог быть виновен в ее боли. Я сглатываю, вспоминая, как он ее купал. Желудок мой болезненно сжимается при этой мысли, и желчь подступает к горлу. Как он может говорить, что ему нет до нее дела? Ведь тогда было. Что же изменилось? Иногда, как сейчас, я просто его не понимаю. Он действует на каком-то далеком, очень далеком от меня уровне.
— А с чего это ты вдруг стала за нее заступаться? — спрашивает он озадаченно и раздраженно.
— Послушай, Кристиан, я сомневаюсь, что мы с Лейлой когда-нибудь будем обмениваться рецептами и вязальными узорами. Но я не думала, что ты будешь так бессердечен к ней.
Его глаза закрываются ледяной коркой.
— Я же говорил тебе однажды, что у меня нет сердца.
Я закатываю глаза: ох, теперь он ведет себя как подросток.
— Это полная чушь, Кристиан. Ты говоришь ерунду. Она тебе небезразлична, иначе ты не платил бы за ее уроки рисования и все остальное.
Для меня вдруг становится жизненно важным заставить его понять это. Совершенно очевидно, что ему не все равно. Почему же он так упорно это отрицает? Так похоже на его чувства к биологической матери. Вот черт, ну конечно. Его чувства к Лейле и другим сабам переплелись с его чувствами к матери. «Мне нравится наказывать плетью маленьких брюнеток, таких как ты, потому что они все похожи на шлюху-наркоманку». Неудивительно, что он так зол. Я вздыхаю и качаю головой. Как же он этого не понимает?
Мое сердце тут же переполняется состраданием. Мой потерянный мальчик… Почему же ему так трудно вновь войти в соприкосновение с человечностью, сочувствием, которое он проявлял, когда у Лейлы был нервный срыв?
Он сверлит меня взглядом, глаза сверкают гневом.
— Дискуссия закончена. Поехали домой.
Я бросаю взгляд на часы. Двадцать три минуты пятого. Меня ждет работа.
— Еще слишком рано.
— Домой, — настаивает он.
— Кристиан, — говорю я усталым голосом. — Мне надоело спорить с тобой об одном и том же.
Он хмурится, словно не понимает.
— Ты знаешь. Я делаю что-то, что тебе не нравится, и ты придумываешь какой-нибудь способ поквитаться со мной. Обычно это включает секс с вывертами, от которого выносит мозг. — Я пожимаю плечами. Какой выматывающий разговор. У меня уже не осталось сил.
— Выносит мозг? — переспрашивает он.
Что?
— Обычно да.
— А что было такого, от чего тебе выносило мозг? — спрашивает он, и в глазах поблескивают искорки чувственного любопытства. Я понимаю, что он пытается отвлечь меня.
Ну уж нет, не хочу обсуждать это в зале заседаний SIP. Мое подсознание презрительно разглядывает свои идеально наманикюренные ногти. «Тогда нечего было поднимать эту тему».
— Сам знаешь. — Я краснею, злясь и на него, и на себя.
— Догадываюсь, — шепчет он.
Вот черт. Я пытаюсь урезонить его, а он смущает меня.
— Кристиан, я…
— Мне нравится доставлять тебе удовольствие. — Он нежно проводит большим пальцем по моей нижней губе.
— Да, — шепчу я.
— Я знаю, — мягко говорит он. Наклоняется вперед и шепчет мне на ухо: — Это единственное, что я знаю. — Ох, как же хорошо он пахнет! Выпрямляется и смотрит на меня с надменной улыбкой собственника.
Поджав губы, я силюсь сделать вид, что его прикосновения на меня не действует. Он такой мастак отвлекать меня от всего неприятного или того, что он не хочет обсуждать. «И ты ему позволяешь», — ехидно напоминает мне подсознание, глядя поверх томика «Джейн Эйр».
— Так что же было такого, от чего тебе выносило мозг, Анастейша? — напоминает он с лукавым блеском в глазах.
— Ты хочешь список? — спрашиваю я.
— А есть список? — Он доволен.
Ох, этот мужчина когда-нибудь сведет меня с ума.
— Ну, наручники, — говорю я, мысленно возвращаясь в наш медовый месяц.
Он хмурит брови и хватает меня за руку, гладит внутреннюю сторону запястья большим пальцем.
— Я не хочу оставить на тебе следы.
Офигеть.
На его губах играет медленная чувственная улыбка.
— Поехали домой. — Зазывно.
— Мне надо работать.
— Домой, — повторяет он настойчивее.
Мы смотрим друг на друга — расплавленный серый взгляд и смущенный голубой, — испытывая друг друга, испытывая наши пределы и наши характеры. Я ищу в его глазах понимание, силюсь постичь, как этот мужчина может в мгновение ока превратиться из свирепого деспотичного чудовища в обольстительного любовника. Его серые глаза становятся больше и темнеют, его намерения ясны. Он нежно гладит меня по щеке.
— Мы можем остаться здесь. — Голос его низкий и хриплый.
Только не это. Моя внутренняя богиня тоскливо взирает на деревянный стол. Нет. Нет. Нет. Только не в офисе.
