Ради Габриэля, Майкл не может умереть.
— Ему нужен доктор.
— Энди! — Виктория заметила маленького мальчика, ростом чуть выше стола. Ему могло быть пять лет, а могло и пятнадцать — некоторые дети, рожденные на улицах, никогда не вырастают в полный рост.
— Приведи Docteur Франсуа. Пошли Питера за мадмуазель Эймс.
Мадмуазель Эймс. Женщина Майкла. Женщина, которая понравилась Габриэлю. И похожую на которую пытался найти второй мужчина.
Вместо этого нашел Викторию.
Энди понесся прочь выполнять поручение Гастона.
С трудом Виктория отогнала боль и ужас последних нескольких часов.
— Надо бы вызвать полицию…
— Нет необходимости в полиции, мадмуазель, — лицо Гастона было непроницаемым. — Мира, отведи мадмуазель Чайлдерс на кухню. Пьер позаботится о вашей ране, мадмуазель.
А затем Гастон ушел.
Мира посмотрела на Викторию суровыми ясными глазами, — то дружелюбное тепло, что было в них несколькими часами ранее, сменилось знанием холода, голода и смерти.
Виктория гадала, откуда пришла Мира, — с кухни? Её не было в зале, а затем она появилась. У Виктории не было сомнения, что она когда-то жила на улицах.
Была ли она нищенкой, проституткой, воровкой или убийцей? А затем, вдруг некстати, Виктория подумала, а сколько этой Мире лет? Её лицо было покрыто сеточкой морщин, которые могли свидетельствовать как о возрасте, так и о перенесенных лишениях. Только глаза, — прекрасного синего цвета, как сапфиры, — были яркими и блестящими.
— Я не… — Виктория сглотнула, она хотела сказать «не ранила его», но знала, что ранила Габриэля одним только тем, что явилась в его дом. Она ранила Джулиена тем, что не сказала, что увидела в прозрачном зеркале. — Я должна идти к Габриэлю. Он нуждается во мне.
И знала, что лжет.
Габриэль не нуждался в Виктории. Он нуждался в чуде.
— Мистер Габриэль не ранен? — резко спросила Мира.
— Нет, он не ранен. — «Ранен» — не то слово, которым можно описать состояние Габриэля. — Мистер Джулиен — мертв. — Слезы обожгли ей глаза. — Я не смогла предупредить его.
Второй мужчина, как только схватил Викторию, тут же затолкал ей в рот шарф, выбив из рук банку с мятными пастилками.
Джулиен любил Габриэля. А сейчас он мертв.
Скорбь затмила яркие сине-сапфировые глаза Миры.
— Да, вы знаете, у вас есть небольшая проблемка. Пойдёмте-ка лучше со мной. Вы не очень хорошо выглядите.
— Я… — Виктория закусила губу. — Я совершенно в порядке, спасибо.
Виктория задумалась, будет ли когда-нибудь снова всё в порядке.
С Майклом?
С Габриэлем?
— Он мертв?
Живот Виктории скрутило от кровожадности, внезапно вспыхнувшей в ярких и блестящих женских глазах.
— Прошу прощения?
— Тот мужчина, которого хотел убить мистер Габриэль, — он мертв?
— Да. — В голосе Виктории звенело удовлетворение. — Мистер Майкл убил его.
— Если вы приняли одного, вы должны принять обоих. — Сине-сапфировые глаза Миры выглядели на удивление хитрыми. — Вы не можете воротить свой нос от шрамов мистера Майкла.
Виктория сдержала нервный смех.
Истерику.
Немедленно она представила Джулиена, яркий свет коридорных ламп, льющийся на его прекрасные золотисто-каштановые волосы, в то время как его кровь на ступеньках стала густой и черной.
Все желание смеяться пропало.
— Уверяю вас, мисс Мира, я не буду воротить нос от шрамов мистера Майкла.
Мира хмыкнула.
— Лучше всего вам сидеть здесь и ждать, пока мистер Габриэль обо всём позаботится.
В горле Виктории вырос протест. Габриэль был не в состоянии «обо всём» позаботиться в этот раз. Она проглотила возражение.
— Мне очень жаль, что Джулиен умер. — Виктория подавила икоту. — Он мне нравился.
Черты лица Миры смягчились.
— Да, мы все любили мистера Джулса. Лучше присядьте, а то упадете, мисс Виктория. Вы выглядите, как неживая. Дам-ка я вам капельку джина.
Виктория села и замерла в оцепенении.
Ожидание в освещенном свечами зале было ничем не лучше, чем внутри кабинета Габриэля под безжалостным электрическим светом.
Три жизни прервались этой ночью. Сколько их всего оборвалось по вине графа Грэнвилла и его сына?
Она пыталась внушить себе, что они были ненормальными.
Но не было безумства в фиалковых глазах мужчины, который умышленно провоцировал ангелов друг перед другом.
Жгучая боль рассекла правую щеку Виктории. Она откинула голову назад, сердце гулко забилось о ребра.
Перед Викторией очутились сине-сапфировые глаза… Мира держала тряпочную мочалку.
— Сидите смирно. Мистеру Габриэлю совсем не понравится, если мы не позаботимся о его женщине.
— Меня зовут Виктория, — тихо сказала Виктория. — Виктория Чайлдерс.
Фамилия «Чайлдерс» ничего не значила для служанки с морщинистым лицом и нестареющими глазами. А почему собственно она должна была узнать её?
Чайлдерс — очень распространенная фамилия.
Только приставки «мистер», «сэр», «достопочтенный» или «лорд», предшествующие фамилии, придавали статус её владельцу.
«Меня зовут Габриэль», — эхом отразилось в её ушах.
Габриэль никогда никем не притворялся, он всегда был самим собой. И Майкл отверг права на тот мир, в котором он родился.
— В доме Габриэля нет нужды называть свою фамилию. — Мира погрузила мочалку в воду, над серой металлической миской клубился пар. — Большинство из нас имеют только имя.
Мира — редкое имя для женщины, рожденной на улицах. Может, она сама так назвала себя?
— Порез на вашей щеке не так глубок, нет нужды накладывать швы. — Поток воды стекал в металлический таз. Мира протянула мочалку. — Будьте добры, мисс Виктория, вымойте ваши руки, пока я слегка смажу вашу щеку, чтоб рана не загноилась.
Погрузив пальцы в высокий стакан, наполненный прозрачной жидкостью, Мира провела спиртом по щеке.
Затаив дыхание, Виктория сконцентрировалась на удалении крови с пальцев вместо того, чтобы думать о боли, пронзающей её насквозь.
Джин причинил гораздо, гораздо больше боли, чем сама рана.
— А сейчас сделайте пару глоточков, — мочалка выпала из пальцев Виктории. Вода в металлической миске окрасилась в темно-красный цвет. — Я пойду отнесу воду для мистера Майкла и доктора.
Свечи мерцали и вспыхивали, пока Виктория сидела в одиночестве со стоящим перед ней нетронутым стаканом джина. Казалось, прошла целая жизнь, пока вернулся Энди: с высоким, худощавым мужчиной, одетым в черное шерстяное пальто, с высоким черным котелком на голове и черной кожаной сумкой, волочившейся за ним.
