— Откуда вы знаете? — Виктория случайно наткнулась взглядом на спящее лицо Майкла. Шрамы на правой щеке разгладились во сне, — они выглядели так же, как и тогда, в кабинете Габриэля, когда он не спал, а находился без сознания.
— Мне сказал Габриэль, — негромко произнесла Энн Эймс.
Габриэль разговаривал с мисс Эймс, но не говорил с Викторией.
Её уже невозможно ранить сильней.
— Я не могла позволить ему умереть, — правдиво ответила Виктория.
Хитрые огоньки заплясали в бледно-голубых глазах.
— Майкл и Габриэль — они особенные.
— Да.
У Виктории не было никаких сомнений, что они на самом деле были двумя особенными мужчинами.
— Меня зовут Энн, — представилась женщина.
Майкл спокойно спал.
— Меня зовут Виктория.
Спит ли сейчас Габриэль?
Или может быть он ранен тем, что не в силах изменить прошлое?
Бледно-голубые глаза взглянули на Викторию.
— Габриэль приобрел твою девственность.
Жар залил щеки Виктории от этого неожиданного утверждения. Она расправила плечи, готовясь дать отпор.
— Да.
— Я приобрела Майкла, чтобы он лишил меня девственности.
Виктория широко распахнула глаза. Конечно, она не правильно поняла Энн Эймс.
Затаив дыхание, Виктория осторожно спросила:
— Ну и как, лишил?
— Полностью. — Взгляд Энн был непреклонен. — Как видишь, ни один из нас не может осудить другого. Мы все здесь, потому что каждый из нас нуждается в физической близости.
Эхо «полностью» заменилось на «мы все здесь, потому что каждый из нас нуждается в физической близости».
— Да. — Второй мужчина — Ив — выбрал ее, потому что она нуждалась в физической близости. — Где ты встретилась с… Майклом?
— Здесь. — Мягкий, чуть хрипловатый смех зазвучал в спальне. — Точнее, не здесь. Я встретилась с Майклом в прежнем доме Габриэля. Я всегда думала, что спальни здесь подобны этой.
Энн Эймс снова удивила Викторию.
— Ты не знала?
— Нет. — Голос Энн звучал слегка огорченно. — Майкл увез меня в свой городской дом.
Черные волосы высветились в зеркале — там, где должно было быть лицо Виктории, и немедленно пропали. Действительно её воображение.
Или это было на самом деле?
Будет ли она когда-нибудь опять чувствовать себя комфортно перед зеркалом?
— Эти зеркала не… зеркала, — сказала Виктория. И немедленно прикусила язык.
Энн с любопытством изучала позолоченное зеркало, высотой в полный рост.
— Не может быть.
— Они называются полупрозрачными зеркалами. Пока светлее по одну сторону зеркала, человек, стоящий по другую сторону, может заглянуть сквозь стекло и… наблюдать.
Давешнее изображение темных волос внезапно заменилось видением немолодой женщины и молодого мужчины, равных в своей страсти.
Глаза Энн расширились.
— Ты… наблюдала?
Виктория не могла лгать.
— Однажды. — И добавила в оправдание. — Я не нахожу физическую близость отталкивающей.
— Я тоже, Виктория. — В глазах Энн не было осуждения. — Майкл и я собираемся пожениться. Он бы… расстроился, если бы Габриэль не пришел на свадьбу.
Энн Эймс… и Майкл.
Габриэль знал, что они собираются пожениться?
Как много Энн знает о ночных событиях?
Как много она знает о Габриэле?
— Я не могу обещать, придет или не придет Габриэль, — правдиво сказала Виктория.
Она не была уверена, что Габриэль еще хочет её. Все, что она могла делать, — это только надеяться.
Энн резко встала и подошла к дубовой прикроватной тумбочке.
Виктория присоединилась к ней. Она была выше Энн на три дюйма.
Серебро и золото сияли в волосах Энн. Она показала на серебряную баночку с презервативами. — Есть лучший способ защиты, чем презервативы.
Виктория вспомнила таблетки сулемы, которые ей всучила Долли. Конечно, Энн Эймс не имела в виду…
— Это называется диафрагма, — сказал Энн. В ее глазах не было осведомленности о той «профилактике», которая убивает. — Это резиновый колпачок, который одевается на шейку матки. — Бледно-розовый румянец окрасил её щеки, но взгляд оставался по-прежнему уверенным. — Диафрагмы гораздо удобней как для мужчины, так и для женщины, так как способствуют максимальному возбуждению, но, к сожалению, продаются только по рецепту. Если хочешь, я дам тебе имя гинеколога.
Виктория представила, что почувствовал бы Габриэль без резинового покрытия своего мужского достоинства. Влажная плоть скользит во влажной плоти.
Жар, заливавший щеки Энн, передался и Виктории.
— Спасибо. Была бы очень признательна.
Виктория вспомнила баночку с мятными пастилками, которую Джулиен заставил её взять с ночного столика. Новую баночку так и не поставили.
Повинуясь минутному порыву, Виктория открыла верхний ящик, желая поделиться удивительными диковинками дома Габриэля с женщиной, которая обладала храбростью, чтобы преследовать свою страсть, вместо того, чтобы быть жертвой желаний.
Несколько секунд Энн смотрела на ряд искусственных фаллосов.
— Они называются godemichés, — спокойно сказала Виктория.
Энн слегка коснулась самого маленького…
— И Златовласка сказала: «Этот слишком маленький…» — Энн коснулась второго godemichés, — «А этот слишком большой». — Энн не дотронулась до третьего godemichés. — «А вот этот — в самый раз».
Виктория подняла изумленный взгляд на Энн.
В бледно-голубых глазах танцевал смех.
Растущее в груди Виктории хихиканье замерло от одного воспоминания о лице Габриэля. Она вспомнила его глаза, какими видела их в последний раз: серыми, а не блестящими серебряными.
— Я должна идти.
Сочувствие не должно ранить; Виктория разрывалась на части, видя сочувствие в глазах Энн.
— Мы все нуждаемся в том, чтобы нас любили, Виктория.
Каждый из нас нуждается в физической близости… Мы все нуждаемся в том, чтобы нас любили.
Было совсем неудивительно, что Габриэлю понравилась Энн Эймс. Она понравилась и Виктории.
Виктория сглотнула.
— Я не знаю, где он находится.
Имя «Габриэль» можно было не произносить, они обе подумали о нем.
— Он в соседней комнате.
Виктория хотела обнять Энн. Объятия не входили в её учебный курс. Габриэль был единственным взрослым человеком, к которому она выражала расположение и привязанность.
— Спасибо, — сказала она, чувствуя неловкость.
За то, что не судили Викторию. За то, что не судили Габриэля.
За любвь к ангелу.
Габриэль лежал поверх голубого покрывала, закинув левую руку на лицо.
