— Не убудет тебя от этого! — говорит отец.
Дочь соглашается, что ее не убудет, и сделка заключается к обоюдному удовольствию сторон. Продавец-отец упрочивает этим свое положение на службе, а покупатель-начальник освобождается от необходимости принять на себя и нести бремя супружеских обязанностей. Дети от такого соединения весьма редко воспитываются матерями. Этому препятствуют, прежде всего, сами сожители, так как в детях заключается для них опасность «иска на прокормление» в случае разрыва связи. Поэтому сожитель всегда настаивает, чтобы родившийся ребенок был отдан в приют подкидышей. Нередки случаи вытравления плода и даже умертвления уже родившегося младенца.
Тут у места будет отметить одну черточку буржуазного строя и буржуазной психологии. Владельцы капиталов, создавая таким образом столь благоприятную обстановку для усиленного роста внебрачных рождений, приюты подкидышей тем не менее держат в самых отвратительных условиях: смертность в них ужасная. Нам, например, известен случай, когда в приюте одного города половина детей ослепли.
Таковы, в общих чертах, формы «посредничества». Но мы должны сознаться, что нами далеко не исчерпана эта сторона жизни; действительность и мрачнее и возмутительнее как по силе укоренившегося зла, так и, в особенности, по откровенности поведения посредников всех рангов и положений. Эта язва заполнила все города России и везде процветает одинаково. Север, юг, восток и запад страны в этом отношении ничем не разнятся.
Содержанки при муже
Он — молодой человек; она — всего два года назад окончила курс в одном из институтов западного края. Они приехали в чужой для них город ни с чем, но с большими надеждами. Работу по своей специальности он нашел тотчас же. Скромное жалованье в 125 р. в месяц сначала показалось им целым богатством. Ведь у них ничего не было, и они только что начали самостоятельную жизнь. Они наняли две весьма маленьких комнатки, в которых едва можно было поместиться даже с их скромным хозяйством. Но эти две комнатки были свои, они в них были полными хозяевами, и этого было достаточно, чтобы они были довольны, почти счастливы. У них была неумелая, грязная кухарка, но они бесконтрольно могли ею распоряжаться, и она казалась им вполне удовлетворительной прислугой. Она ходила в дешевеньких платьях, но эти платья были приобретены на их собственные деньги, — и они казались ей вполне приличными. К концу месяца не хватило денег, но он говорил, что скоро получит свой заработок, — и это их удовлетворяло, скрашивало нужду, делало ее нечувствительной.
Им было хорошо, они были довольны, весело и бодро встречали утро, спокойно отходили ко сну и почти ничего не желали.
Но это было только первое время, пока не пропала прелесть новизны положения. А потом стало немного скучно, в особенности ей. Она была эффектно красива, той красотой, которая сразу бросается в глаза, заставляет на улице останавливаться прохожих мужчин и во всяком людном месте притягивает массу глаз. Она это знала и чувствовала постоянно, что ею любуются, что она нравится всем.
«Но что же из этого? — вздыхала она. — Я отделена от них непроницаемой стеной бедности, я не могу быть с ними там, где все блеск, где красота находит ценителей и доставляет своим обладательницам непрерывную цепь удовольствий».
Что думал он, неизвестно, но через три года они жили в хорошенькой квартирке, которая обходилась им до тысячи рублей в год, они бывали «в обществе», принимали у себя: и вечером, когда он был дома, и утром, когда она оставалась одна. Чаще всех посещал ее по утрам богатый татарин [2] — «совсем необразованный, но очень милый человек — и весьма обязательный». На лето она уехала в Кисловодск, где «случайно» оказался и ее знакомый татарин. Они очень мило проводили время, устраивали поездки в горы, пикники; бывали на концертах, на балах, так что она горячо благодарила… мужа, что он доставил ей случай прожить лето в таком очаровательном месте. Муж по-прежнему получал 125 р. в месяц, но она так «применилась теперь к местным условиям жизни», что им хватало денег на вполне «порядочную» жизнь. У них была хорошая квартира, прекрасно обставленная, две прислуги; одевалась она у лучшей портнихи, каждый день бывала в театре, потом ужинала в клубе… И все это так дешево обходилось, что они даже делали сбережения, у них лежало в банке несколько тысяч рублей. Правда, тысяч пока было немного, но она надеялась, что в будущем их будет больше. Ведь если она в три года так научилась экономить, то затем еще больше научится.
Так оно и случилось. Через шесть лет они уже выглядели состоятельными людьми, у них уже было много тысяч, и эти тысячи росли сами собой, от процентов.
— Теперь нам легче! — говорила она. — Нам уже не надо урезывать от жалованья, мы его можем проживать все целиком. Капитал наш растет сам собой от процентов.
Так оно и идет до сих пор, уже больше 10-ти лет, без перемены. Меняются только знакомые «татары». Они вообще как-то сошлись с татарами, в особенности она.
— Право, они очень милые люди! — говорила она. — Добродушные, простые, услужливые, вежливые. С ними как-то легче чувствуешь себя, в них есть что-то непосредственное, детское…
Татары, в свою очередь, находили в ней массу достоинств и один перед другим старались ей угодить, услужить, вообще завоевать ее внимание.
Муж о татарах ничего не говорит, но, встречая их у себя в квартире, крепко пожимает им руку.
Иногда, впрочем, он спрашивает:
— Ты все еще с Мамед-беком ездишь в клуб ужинать, или с кем другим?
— Ах, нет! Мамед-бек теперь занят и у нас не бывает, — я с Абдул-Керимом теперь ужинаю.
И только. Какое значение он придает этим ужинам и вообще всему поведению жены, нет возможности узнать, так как он вообще человек угрюмый и говорит мало. Может быть, он знает все и сочувствует, а может быть, и знает, но не сочувствует, а только мирится поневоле.
В публике предполагают и то, и другое.
Мы со своей стороны думаем, что муж в данном случае является мучеником больной любви; он не может, конечно, не видеть странности финансовых операций жены, но с одной стороны у него не хватает силы бороться с этим, а с другой — он думает, что деньги его жене дают под видом займов, из простой дружбы.
Хороший знакомый, миллионер, видит, что мы нуждаемся, — что ему стоит какая-нибудь тысяча рублей! Конечно, у него, в зависимости от различных обстоятельств, должны являться сомнения на счет непорочности его жены, — но так как, в сущности, он бессилен, чтобы изменить тот строй жизни, какой ею установлен, то сомнения в свое время затихают, потом вновь разгораются и опять затихают.
Ему можно поставить в вину то, что он мирится с вечными займами жены у знакомых; позволяет ей извлекать выгоду из своего знакомства с богатыми татарами. Но с татарами в этом городе так поступает не одна его жена. Эксплуатация их, как знакомых, обычное явление.
Татарин дал
Эмансипированный татарин обыкновенно вращается в такой среде, которая не упускает ни одного случая поживиться на его счет. Обыкновенно, это человек без образования, только что переступивший порог предрассудков своей нации и стремящийся слиться с общечеловеческой семьей, быть «как все». Но круг действительно цивилизованных людей ему недоступен, а потому ему приходится вращаться в среде различных проходимцев, которым как нельзя более на руку его стремление быть среди людей, «в обществе». Для него устраиваются вечера, где он наслаждается беседой с красивыми, всегда остроумными женами авантюристов и платится за это проигрышем в карты. Но и этот проигрыш ему доставляет удовольствие, он дает ему случай выказать свое презрение к деньгам перед его увлекательными собеседницами.
Обыграть — это самый распространенный способ эксплуатации пустившегося в свет татарина, но и другие способы не отвергаются: у него занимают без намерения уплатить, ему дают возможность дарить и пр.
