Мы обвенчались, чтобы жить одной жизнью, но чем дольше длился наш брак, тем сильнее меня возмущало, что то была жизнь Учителя. Я очень скоро захотела уехать с острова навсегда. Мечтала о том, как мы с Учителем будем жить в Париже или в Лондоне, где я смогу учиться в университете, а он там же преподавать. Но муж одним махом положил конец всем моим мечтам. Будущее представлялось ему все тем же холостяцким раем, только со мной и кучей ребятишек где-то на задворках.
— Если начнем прямо сейчас, то к твоим тридцати нарожаем половину футбольной команды, — с довольной ухмылкой говорил он.
Нас и без того окружали одни дети — о собственных я и думать не могла. К тому же насмотрелась на радости прачечной, где не покладая рук трудилась славная седовласая женщина, день-деньской сортируя бессчетные пары носков, наглаживая и опрыскивая антистатиком синтетические рубашки.
— А в промежутках между родами у меня как раз будет вволю времени на готовку, уборку, стирку и глажку, — вздыхала я в ответ.
— Не переживай, дорогая. Дома не засидишься. Деньги-то нужны, так что пойдешь на работу.
— Значит, в промежутках между родами я буду секретаршей? Не хочу.
— Но ты ж училась на секретаршу!
Мой муж искренне не понимал, а я не могла объяснить, зачем получала специальность, которую не люблю. Сам Учитель всегда точно знал, чего хочет, и потому не способен был постичь туман в моих мозгах.
— Когда-нибудь ты дорастешь до личного секретаря босса. Тебе понравится! — убеждал он с таким энтузиазмом, словно мне светило стать правой рукой самого Господа.
* * *
Дорогая мамочка,
Весь день от мальчишек продыху не было. Я живу будто в огромной семье среди десятков братьев. Весной в школе сплошное веселье — сегодня, к примеру, после уроков все стеклись на стадион смотреть футбол. К счастью, все как-то забыли, что буквально за четверть часа до матча у сына нашего психотерапевта случился припадок ярости: он пинал по полу тостер, вцепился однокласснику в глотку и запулил через всю столовую яйцом, угодив в голову ни в чем не повинному парнишке.
Вчера вечером я уговорила К. пойти на танцы. В городе открылся новый ночной клуб, весь офис получил приглашения, так что вход и напитки были за счет заведения. К. обожает все бесплатное. Девушкам из моей юрконторы он понравился — сказали, симпатичный.
Он действительно в прекрасной форме. Только вечно беспокоится насчет денег и замучил меня уверениями, что моя мизерная зарплата его совершенно не волнует. А когда я беру его машину — очень редко, — проверяет, чтобы я ее возвращала с полным баком. Смешной, правда? По-моему, я его не понимаю. Он, например, переживает, что уделяет мне мало времени из-за работы, но даже не пытается хоть немножко сократить общение с мальчишками.
В прошлые выходные старшеклассники с Экономкой устроили волейбольный матч «на трех ногах» — это когда игроки бегают, связанные ногами попарно. Я играла за женскую команду, вместе с поварихами, уборщицей, Экономкой и ее племянницей. Девушке, к слову сказать, двадцать девять лет, она миленькая, вся такая воздушная, и имеет обыкновение приглашать на свидания семнадцатилетних ребят — что она и сделала после матча. Из игры ничего не вышло, чистая куча мала, и уже минут через двадцать поварихи сбежали допивать бутылку мартини. К. даже не приблизился к площадке.
Мне позволили открыть в пансионе кондитерскую — после долгих дискуссий с Эриком, который упорно сопротивлялся, но был вынужден уступить уговорам мальчиков. Один из старшеклассников, Питер (у бедняжки разбито сердце, его только что бросила девушка), помог мне выгрести мусор из кладовой и покрасить стены в алый цвет. Ты не представляешь, как было здорово! Комната просто преобразилась. А под конец мы вырезали трафарет и написали на двери «Красная комната. Клуб Джентльменов». Эрик пока ни словом не обмолвился о нашей работе.
Кондитерская отнимает массу времени, зато я чувствую себя нужной «Соун-Хаус», и вдобавок за неделю мы выручили кучу денег. Доходы решено пустить на покупку каноэ и летом открыть клуб байдарочников.
Я живу в ожидании, когда наступит половина шестого вечера пятницы. Если бы ты знала, какое это облегчение — уйти из офиса навстречу выходным, хотя и в эти два дня я работаю как заводная.
Люблю, целую.
* * *
Жизнь с Учителем я бы сравнила с одним долгим матчем, причем полем для игры служили обеденный стол и постель. К этому постепенно свелся наш брак: мы делили только трапезы и секс.
По-другому проводить время вдвоем было почти невозможно. При такой школьной нагрузке, как у моего мужа, супружеству приходилось ждать, когда из поля зрения исчезнут мальчишки. Однако беда в том, что едва звучал сигнал отбоя, Учитель уже валился с ног и вмиг засыпал. Единственное, что я могла придумать, чтобы заставить его бодрствовать, — это стряпать что-нибудь вкусненькое. Я выбирала платье понаряднее и готовила изысканный ужин на двоих, а когда Учитель возвращался, мы запирали дверь, зажигали свечи и включали музыку. Мальчишки, конечно, каждую минуту тарабанили в дверь со своим вечным «сэр, сэр!», но если мы не отзывались, они в конце концов уходили.
К сожалению, ребята были не единственной помехой нашим интимным вечерам. В соответствии со строгими правилами пожарной безопасности, «Соун-Хаус» был нашпигован крайне чувствительными датчиками, и, даже ничего не спалив, я своей стряпней приводила в действие сирену, устраивая для всего пансиона пожарные учения.
Конечно, я каждый раз звонила пожарникам:
— Простите, это снова я натворила. Не нужно машин, не присылайте!
— Никак нельзя, дорогуша. Инструкция. Сигнал поступил — должны реагировать.
— Но огня-то нет!..
Пожарная машина поднимала вой на дворе пансиона раньше, чем я успевала положить трубку.
— Ну, дорогуша, давай выбираться, — говорил кто-нибудь из пожарников, возникая на пороге квартиры.
Я пыталась прятаться от позора, как-то раз заползла под кровать, но меня и оттуда выудили. Боже, как мне было стыдно! Не столько даже за то, что дергала пожарников, которых мои проделки, кажется, немало забавляли, но по большей части за свои выставленные на всеобщее обозрение попытки ублажить мужа. Пожарники ухмылялись из-под касок, все как один в огнеупорных костюмах, со шлангами наперевес, тушить из которых было нечего, кроме разве что моего взрывоопасного настроя.
— А можно тут остаться? — умоляла я. Мне ужас как не хотелось являться перед детьми и взрослыми разодетой в пух и прах для своего теперь уже далеко не интимного ужина.
— Надо повторить правила эвакуации при пожаре.
— Я знаю правила! И двух недель не прошло, как повторяла!
Мне ни разу не удалось добиться снисхождения, и я вновь и вновь оказывалась на лужайке, где уже толпился весь пансион. Бывало, мальчишки устраивали овацию, бывало, встречали свистом, но уж когда лил дождь, радости было мало.
* * *
Дорогая мамочка,
Прости за долгое молчание — совсем замоталась. Меня включили в состав местной сборной по теннису, я даже играла за остров, хотя мои таланты теннисистки тут ни при чем, скорее сказалась нехватка на острове женщин в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти. Где они все, интересно?
Зато уж мальчишек-соперников хоть отбавляй. На прошлые выходные мы неплохо сыграли со Старостой, а потом он предложил мне вместе выпить в городе, поскольку К. был занят на соревнованиях. Я отказалась: Эрик и Хельга предупредили К., что недовольны моими приятельскими отношениями с учениками. Тогда Староста пригласил меня к себе на чай, и я согласилась. Это ведь уж совершенно невинно, правда? За чаем мы проговорили несколько часов. В следующем году, после окончания пансиона, Староста собирается поступать в Оксфорд, а продолжит образование в Гарварде.
С меня Эрик и Хельга глаз не спускают, зато Экономка творит с ребятами что ее душе угодно. Вчера вечером, например, купала одного из старшеклассников в своей ванне. Якобы ему требуется натирать спину какой-то особой мазью. А еще поговаривают, что она угощает пяти-шестиклассников спиртным и подсовывает им «неприличные» журналы. Вдобавок «племянница», оказывается, никакая ей не родня. Один из мальчишек подглядел, как эти двое целовались в машине Экономки. Наш пострел везде поспел… Неудивительно, что ей не до работы.
Только что Хельга пригласила меня выпить по бокалу вина. К чему бы это? Такое с ней впервые.
Не зря я удивлялась. Хельга принялась выпытывать, сколько приносит наша кондитерская. Пока мы с ней разговаривали, Эрик то и дело залетал в комнату, вздыхал «Жуткая жизнь!», испарялся и снова залетал с воплем «Жуткая головная боль!» или «Завтра у меня два лишних урока в жутком классе!». Наконец он сообщил: «Я жутко устал, лягу спать».
