Катя Ткаченко - Любовь для начинающих пользователей

Но когда я прочитал этот рассказ, несколько дней боялся выходить на улицу. Мне всё казалось, что даже под шубами и пальто я увижу то, чего мне не полагается видеть.

И что мне это не понравится.

Или наоборот — понравится очень сильно, и крыша у меня съедет окончательно.

Хорошо ещё, что на следующее утро я проснулся с температурой, и матушке пришлось вызывать врача.

Между прочим, рассказ заканчивался дерьмово — тот парень так загляделся на одну девицу прямо на улице, что попал под машину. А его бывшая подруга стояла в это время на балконе и всё видела. И улыбалась, когда его увозили на «скорой» — сильно, наверное, обиделась.

Лысый мужичонка в тёмных очках пристально смотрит на меня, и мне становится неуютно.

Дамочка в шляпке, кстати, не с ним, а сама по себе.

Она покупает билет и садится у окна.

А мужчина показывает водителю какие–то корочки и не садится, а торчит рядом со мной.

Я сбился со счёта, сколько остановок осталось до Симбы.

То ли пять, то ли шесть.

Лысый и бородатый вдруг ухмыляется, и мне хочется встать и прямо сейчас выйти из вагона.

Или надеть тёмные очки, но после того как мне зимой попался в руки этот дурацкий журнал, я тёмных очков не ношу.

Вдруг они окажутся с таким же секретом, я засмотрюсь на лобок какой–нибудь девицы и попаду под машину?

Родители, наверное, уже подъехали к аэропорту и выгружают багаж из машины.

Дамочка в шляпке встает с места и идёт к выходу. Лысый и бородатый — за ней. Смешно смотреть на его толстые ягодицы под обтягивающими шортами.

Он выходит, а я говорю ему вслед:

— Ку–ку!

Он, слава богу, не слышит.

Мы снова остаёмся вдвоём с кондуктором, трамвай стремглав несётся по рельсам — так и в аварию недолго угодить!

Хотя будь у меня такие темные очки, я обязательно таскал бы их с собой в школу.

И насмотрелся бы вволю! До блевотины!

Особенно если бы мне на глаза попались директор, классная и завуч.

Директор и классная ещё туда–сюда, а вот завуч — могу себе представить.

У меня бы сразу перекосило рожу!

Трамвай снова останавливается, и садится ещё одна дамочка.

В джинсах и майке — они сегодня почти все в майках.

И с большой сумкой, наверное, по магазинам ходила.

Хотя какая мне разница — откуда и куда она едет.

У этой под майкой тоже нет лифчика, они меня просто забодали!

Все стремятся показать мне свои соски, не спросив, хочется мне этого или нет.

Я отвожу глаза и смотрю в окно.

Отсюда хорошо видно гору и покрывающий её густой лес.

Главное — не пропустить остановку, а то придётся потом возвращаться.

Будь на мне сейчас очки, как в том рассказе, интересно, что бы я увидел?

Такой же густой лес или что–то другое?

Типа коротко стриженного газона на обочине?

И какого цвета?

Дамочка крашеная, её естественный цвет непонятен.

Так что там может быть всё что угодно.

От рыжего подлеска до чёрных зарослей.

Или пустыни телесного цвета.

Я постоянно перевожу взгляд от окна на неё и чувствую, что краснею.

Терпеть не могу краснеть, когда я краснею, мне кажется, что надо мной все смеются.

Вот и эта, в джинсах и майке, как–то подозрительно улыбается.

К счастью, мне пора выходить — двенадцатая остановка уже показалась впереди.

Я встаю, беру сумку и плетусь к выходу.

На улице всё так же жарко, хотя трамвай ехал больше получаса. Но прохладней за это время не стало.

Родителям пора проходить таможню.

Дамочка в джинсах и майке остаётся наедине с кондуктором. А вдруг он — маньяк?

Я вешаю сумку на плечо, гляжу по сторонам и вдруг понимаю, что забыл дома бумажку с нужным мне адресом.

Адресом дома, в котором живёт моя сумасшедшая тётка!

Симбу разбудило недовольное ворчание компьютера.

Что–то происходит, вернее — что–то произошло.

Произошло, пока она спала, а её компьютер, по обыкновению, бодрствовал, хотя монитор был чёрен, как — порою — бывали черны её сны.

Но компьютер не отключался от сети, и что–то происходило — может быть, в этот самый момент.

Симба вскочила с кровати и направилась к машине. Компьютер заворчал громче, будто ему делали больно, а он сопротивлялся. Или терпел, как Симба терпела в кресле зубного врача, даже под уколом, ей кололи заморозку, и она ничего не чувствовала, но сознавала, что ей всё равно больно — где–то там, внутри, даже не в том месте, где копался врач, а ещё дальше, то ли в душе, то ли в сердце, хотя про первую Симба никогда не думала, а про второе…

Ей часто говорили, что сердца у неё нет.

Однако оно, естественно, существовало и давало о себе знать размеренными, чёткими ударами — пульс у Симбы всегда был ровный.

Симба подошла к компьютеру, монитор оставался чёрным, но там, внутри, что–то было явно не в порядке.

Надо ткнуть в Enter, и монитор оживёт, и Симба узнает, в чём дело.

Сердце стучало ровно, как всегда.

Сердце, которого не было.

Об этом ей постоянно говорили мать и сестра.

Симба начинала плакать и закрывалась в туалете. Или в ванной. Если свободен был туалет — то в нём, а если ванная, то, соответственно, в ней. В туалете она садилась на унитаз, закрывала лицо руками и ревела, пока слёзы не иссякали сами собой. А в ванной включала воду и долго–долго умывалась. Вода мешалась со слезами, слёзы с водой попадали в сток раковины и исчезали внутри таинственных, невидимых труб. Иногда Симба прикидывала, где могут обнаружиться её слёзы, и понимала, что везде, в любой части города, в любой квартире…

Симба склонилась над клавиатурой. Компьютер ворчал, будто просил о помощи. Симба уже собралась ткнуть в Enter, как вдруг в низу живота схватило, она состроила компьютеру гримасу и понеслась в туалет — почти что прыжками.

Когда она вошла обратно в комнату, экран монитора был всё так же чёрен.

И компьютер всё ворчал, будто жалуясь, что его бросили и забыли.

Симба плюхнулась в кресло и подтянула к себе клавиатуру.

Кожа сиденья неприятно прилипла к голой попе, но Симбе совершенно не хотелось одеваться.

Сердце стучало размеренно, надо бы сварить кофе, но пока не до того.

— Ты никого не любишь, — говорила ей мать, — только себя!

— Неправда! — отвечала Симба.

— Нет, правда! — говорила мать.

И Симба опять начинала плакать, хотя всё это было давно. Тогда отец ещё жил с ними. И она жила с отцом. И с матерью. И с сестрой. Но это было давно, и Симба не любила вспоминать об этом.

Сейчас она живёт одна и вполне может позволить себе сидеть голой за компьютером и хищно смотреть на клавиатуру. Как зубной врач присматривается к больному зубу, прежде чем начать лечение. Клавиатура — бормашина. Симба всегда попадала к врачу–мужчине, и ей казалось, что чем ближе он наклоняется к ней, тем непристойнее это выглядит со стороны. Что он её вот–вот или поцелует, или укусит. Вампир. Обыкновенный вампир, даром что клыков не видно.

Компьютер возвысил голос.

Недовольное, страдальческое ворчание.

Или поскуливание.

Похныкивание.

Симба улыбнулась и нажала на Enter.

Экран ожил, на нём появились окна загруженных с вечера программ.

Симба просмотрела почту и ничего особенного не нашла.

Почта как почта, что–то от клиентов, спам плюс ещё пара писем.

Спам можно удалить не читая, её не интересуют ни способы зарабатывания денег в сети, ни великолепные возможности очередной поисковой системы.

Она и так знает возможности всех поисковых систем.

А деньги в сети способны заработать только пришельцы из космоса, при условии, что они, пришельцы, существуют.

Симба хмыкнула и активизировала одно из двух писем.

Компьютер недовольно хрюкнул.

Скорее всего, в письме содержался вирус, и компьютеру это не понравилось.

Очередной филиппинец сотворил очередного трояна. Они там, на Филиппинах, только этим и занимаются. И ещё — в Малайзии. Наверное, им скучно. Особенно летом, когда начинается сезон дождей.

Симба подумала, что если сейчас пойдет дождь, она даже обрадуется.

Можно будет натянуть майку и шорты и выйти на улицу.

Промокнуть до нитки, вернуться в квартиру, стать под душ.

И почувствовать себя свежей.

И хоть кем–нибудь, да любимой.

Хотя бы самой собой.

Напрасно мать считала, что Симба никого не любит.

Она любила многих, но по–настоящему — только отца.

И она до сих пор не может понять главного: куда он делся.

Растворился, исчез, пропал, не оставив даже смутного намёка на то, где он и что с ним.

По идее, надо было удалить заражённое письмо нажатием клавиши.

Или щёлканьем мышки.

Симбе нравилось смотреть, как элемент на экране бесследно исчезает: был и — нету!