Но Эдмон был проницательнее ее. В уме его промелькнула отрадная для молодого человека мысль:
«Она думает обо мне!»
Выходя из церкви, Елена бросила в сторону косвенный взгляд; Эдмона она не заметила, но ей чувствовалось его присутствие.
«Придет ли он сегодня к отцу?» — задала себе вопрос молодая девушка. Только при самом выходе, взглянув в сторону еще раз, увидела она де Пере; он выходил в противоположную дверь.
«Как деликатен, — подумала Елена. — Нисколько не пользуется и не употребляет во зло своего положения».
Сердце ее радо было случаю за что-нибудь благодарить Эдмона.
А Эдмон был счастлив вполне: в самом деле, вряд ли кому в два дня удавалось сделать так много.
Счастлив он был еще тем, что не знал истинной причины своих быстрых успехов.
На улице Елена заметила его в двадцати шагах перед нею, идущего по направлению к ее дому.
Анжелика шла медленною, степенною походкою, не говоря ни слова, будто боясь неуместным движением утратить полученную ею в церкви благостыню.
В ту самую минуту, когда Елена взялась за ручку своей двери, Эдмон быстро обернулся и безмолвно приложил к губам полученную им накануне записку.
Глаза Елены тотчас же опустились, а лицо загорелось ярким румянцем.
«Письмо от нее, — решил молодой человек, — во что бы то ни стало я буду благодарить ее — но как заговорить с нею?»
И Елена скрылась за дверью, а Эдмон все еще стоял, неподвижно устремив глаза на камни тротуара, которых касались ее маленькие ножки.
Войдя в свою комнату, Елена первым делом подошла к окну, намереваясь еще раз взглянуть на заинтересовавшего ее молодого человека, но несносное окно было отворено, шторы были подняты: не было никакой возможности посмотреть в окно и не быть замеченною с улицы.
Впрочем, Эдмон едва ли бы ее увидал. Мечты его и неподвижное созерцание тротуара были неожиданно прерваны знакомым ему голоском, раздавшимся над самым его ухом.
— Влюбленный уж здесь — и мечтает! Давно ли?
Эдмон обернулся: перед ним стояла Нишетта, в руках ее была дамская картонка.
— Это вы, Нишетта, — сказал он. — Что вы здесь делаете?
— Хорош вопрос, что делаю! Вы уж и забыли, что я обещалась помогать вам.
— И вы приступили уже к исполнению обещания?
— Как видите.
— Я ничего не вижу.
— Что у меня в руках?
— Право, не знаю, картонка какая-то.
— Ну…
— Ну…
— Какой недогадливый! В картонке шляпка и чепчики, и я иду к г-же Елене Дево. Поняли?
— Понял; ну а вдруг вас не примут?
— Вот мило! Иду, стало быть, примут.
— И вы ее увидите… завидую вам!
— А вы видели ее?
— Видел.
— В церкви?
— В церкви.
— И на целый день счастливы?
— Счастлив — что ж делать?
— А кому вы этим обязаны?
— Как кому? Ей — я думаю.
— Ей! Неблагодарный вы — вот что! А кто вам посоветовал идти в церковь — забыли?..
— Вам обязан, вам, моя добренькая. Только не сердитесь.
— Не сержусь, не сержусь; прощайте.
— Так вы… так вы точно идете к ней?
— Так шучу я, что ли?..
— И вы обо мне будете говорить с нею?
— Нет, об Густаве. Еще спрашивает!
— Только, Нишетта… знаете ли: осторожнее…
— Мне не учиться! Лучше вас знаю женское сердце. Хочу, чтобы вы были счастливы — и будете, и все-таки будете обязаны мне. Прощайте, прощайте… Заходите ко мне в два часа: много порасскажу вам.
— Осторожнее, Нишетта… ради Бога…
— Подите вы! Трус! В два часа, помните.
— В два часа.
И легко перейдя на другую сторону улицы, Нишетта скрылась за дверью, еще раз улыбнувшись влюбленному.
Было еще слишком рано для того, чтобы Елена могла принять Нишетту, но модистка, сообразив, что дело было летом и в воскресенье и что, следовательно, доктор непременно утром же поедет с дочерью за город, решила безотлагательно покончить дело. В простоте сердца она веровала, по старинному преданию, что в воскресные летние дни весь город переселяется за город.
За решимостью исполнение последовало быстро. Нишетта надела легонькую соломенную шляпку, завернулась в маленькую шаль, наполнила картонку разнообразными модными изделиями и направилась на улицу Лилль, где, как известно читателю, встретила Эдмона.
Когда Нишетта вошла, Елена была в кабинете отца, по обыкновению работавшего утром.
— Вас какая-то женщина спрашивает, — сказала ей вошедшая Анжелика.
— Какая женщина? — спросила Елена.
— Говорит, что вы ее не знаете, у нее картонка в руках.
— Верно, из модного магазина, — заметил доктор. — Ступай, друг мой, купи себе обновочек к лету.
Дево поцеловал дочь и принялся опять за перо оканчивать давно начатое им сочинение, в котором ученый доктор предполагал объяснить человечеству вечное начало жизни.
— Где же? Кто меня спрашивал? — сказала Елена, вбегая в свою комнату.
— Ждет в передней, — отвечала Анжелика.
— Так просите сюда.
Когда Нишетта вошла, Елена невольно залюбовалась хорошенькою головкою гризетки: ее удивление не ускользнуло от бойкого взгляда нашей приятельницы, и нельзя сказать, чтобы не понравилось ей.
— Я имею честь видеть г-жу Елену Дево? — спросила Нишетта.
— Я Елена, — отвечала дочь ученого доктора.
Анжелика, считавшая исключительною обязанностью всюду соприсутствовать своей воспитаннице, слушала себе хладнокровно, стоя и пользуясь преимуществом толстых женщин складывать на животе руки.
Нишетте очень хотелось удалить эту непредвиденную ею свидетельницу: она понимала, что при гувернантке Елена не решится быть откровенною.
— Я пришла показать вам, — начала Нишетта, — последние фасоны чепчиков, воротничков, рукавчиков…
— Покажите, пожалуйста, покажите, — отвечала Елена, садясь и с любопытством заглядывая в картонку, поставленную Нишеттой на кресло.
— Это вот по только что вышедшему журналу…
— Вы не из магазина ли, что на улице Сен-Тома?
— Нет, — отвечала Нишетта, быстро смекнув, что пришел удобный случай удалить гувернантку, заговорив об Эдмоне, потому что гризетка не сомневалась, что Елена непременно захочет узнать кое-какие о нем подробности. — Я не работаю в магазине, я живу одна. К вам я прислана по рекомендации знакомой вам дамы, г-жи де Пере.
— Так вы от г-жи де Пере? Вы ее знаете? — с изумлением, почти с радостью, воскликнула Елена.
— Очень хорошо знаю, я на нее постоянно работаю уже несколько лет.
— И она именно дала вам мой адрес?
— Да, я прислана от нее.
— Это странно!
— Что странно?
— Послушайте, Анжелика, — сказала Елена, обращаясь вместо ответа к гувернантке, — будьте так добры… у меня есть до вас большая просьба…
— Что вам угодно?
— Потрудитесь сходить к портнихе… я заказала ей розовое платье, а теперь розовый цвет к этому не подходит, так пусть она, если еще это можно, делает мне не розовое, а голубое платье, слышите: голубое… сходите, пожалуйста.
— Сейчас, — отвечала достойная гувернантка, нисколько не подозревая, почему розовый цвет вдруг сделался цветом неподходящим.
— Это не так близко, — продолжала Елена, — но мы не сядем обедать без вас.
Последнее замечание пришлось Анжелике очень по вкусу, и она немедленно стала надевать шляпку.
— Я бы вас не беспокоила, послала бы человека, — шепнула ей Елена, — да боюсь, что-нибудь перепутает.
— Как можно человека!
— Вы ведь любите чепчики? — тихо и вкрадчиво напевала ей Елена.
— А вам что?
— Нет, любите?
— Да, люблю, а что?
— Так, я только спросила.
«Купит мне чепчик! — подумала Анжелика. — Только бы догадалась — с пунцовыми лентами!»
И напутствуемая надеждой, почтенная гувернантка понеслась на всех парусах к портнихе.
«Дела идут хорошо, — подумала Нишетта. — Девочка влюблена, заметалась…»
И гризетка открыла картонку.
— Садитесь, — сказала Елена, — так будет удобнее.
С этими словами она придвинулась к Нишетте и взяла картонку.
— Вот ночные чепчики с розовыми лентами, — сказала Нишетта. — Розовый цвет вам, кажется, нравится?
— Так вы работаете на г-жу де Пере? — начала допрашивать Елена.
— Да, — отвечала Нишетта и в то же время подумала: «Вот оно!»
— Сколько ей, вы думаете, лет?
— Она еще очень молода; ей всего тридцать девять лет, но никто этого не скажет, — отвечала Нишетта, делая ловкий поворот разговора, — хотя ее сыну уже двадцать три года.
— Так у нее сын есть? — спросила Елена, устремив, по-видимому, все внимание на ночной с розовыми лентами чепчик.
— Как же! — отвечала гризетка. — И какой добрый! Какой прекрасный, умный молодой человек! Мать им не надышится!
