- В гостиной горит камин, там тепло, а в спальне у вас настоящий холодильник. Хотите, я уложу вас на софу в гостиной и принесу из спальни одеяло?
- Хорошо.
- Тогда так и сделаем.
На лице ее отразилось очевидное облегчение - зеркальное отражение его собственного, догадался Шон. Но что это означает? Неужели она чувствует то же самое? Ее тоже пронзают удары, подобные электрическим разрядам, а кровь закипает в жилах?
Опершись на руку Шона, - Лия дошла из кабинета до гостиной и, облегченно вздохнув, повалилась на кушетку.
- Я принесу одеяло.
Радуясь, что нашел предлог уйти, он взбежал по лестнице. Сердце его сжималось от невыносимой обиды. Она боится к нему прикоснуться, смотрит на него с ужасом и отвращением, словно на прокаженного. Шон не понимал, чем заслужил такое отношение, и несправедливость Лии жгла ему душу. Неужели она не понимает, что с ним творится?
Он сдернул с кровати одеяло и вернулся в гостиную. Лия лежала на софе, поджав ноги, устремив задумчивый взгляд на огонь.
На секунду Шон остановился в дверях, вбирая взглядом ее хрупкую красоту волны растрепанных волос, матовую бледность щек, огромные глаза, опушенные длинными ресницами. Взгляд его скользнул ниже - к округлости грудей, к белоснежным бедрам, едва прикрытым футболкой. При виде ее длинных стройных ног пламя вспыхнуло в нем сильнее.
Лия обернулась, и глаза их встретились; на несколько секунд в гостиной воцарилось напряженное молчание. Шон не сомневался, что все его мысли точнее, чувственные картины и желания - написаны у него на лице. Но, к его удивлению, Лия вдруг улыбнулась.
- Когда я была маленькой, то обожала огонь. Мне казалось, если долго смотреть в пламя, можно увидеть там волшебные картины. Но камин в нашей квартире был электрический, и настоящий огонь я видела всего несколько раз в жизни.
- А мне Пит советует поставить газовое отопление. - С этими словами он укрыл ее одеялом. Хотел подоткнуть, но сообразил, что этого лучше не делать, и сел в кресло по другую сторону от камина. Теперь, когда ее ноги не видны, дышать ему стало легче. - Но я не соглашаюсь, - продолжал он с легкой улыбкой. - Я консерватор по натуре, люблю старинные, прочные вещи. Пит не таков - его девиз: "Быстро, удобно и без хлопот". Он предпочитает легкость и простоту.
- Особенно когда дело касается личной жизни, - сухо заметила Лия.
Шон скривил рот в иронической улыбке.
- Здесь вы правы. Личная жизнь у него всегда была удивительно запутанная.
- А теперь он впутал в свои проблемы и вас!
- Мне не за что винить Пита, - искренне ответил Шон, снова вспомнив о Марни. - Свою жизнь я запутал сам.
Лия сгорала от любопытства - об этом он догадался по ее лицу. Но Шон не собирался с ней откровенничать, поэтому перешел на другую тему.
- У вас очень симпатичная мать. Разговаривала со мной, словно со старым другом.
Лия улыбнулась, и от этой радостной, доброй улыбки у Шона что-то сжалось внутри.
- Да, мама такая. Она любит людей, для нее все вокруг - друзья. - И вдруг на лицо ее набежала тень, аметистовые глаза затуманились. - Она не слишком переживала из-за меня?
- По-моему, нет. - Шон нахмурился, подметив в ее тоне беспокойство. - Лия, вы говорили, что особенно нужны матери, именно сейчас. А почему? Что случилось?
На лице ее отразилось откровенное изумление. Значит, он не только слушал, но и запомнил ее слова! Шон невольно поморщился: неужели она видит в нем бесчувственного негодяя, которому наплевать на ее переживания?
- Они с папой...
Лия запнулась, опустив глаза.
- Ваш отец болен? - не вытерпел Шон. - Или.., еще хуже?
Черт побери, если у нее умер отец и Лия спешила, чтобы утешить мать в горе, а он преградил ей дорогу.., такое непростительно!
- Нет, нет, что вы! - поспешила уверить его Лия, и словно гора свалилась у него с плеч. - Просто.., они разошлись. Полгода назад. Папа сказал, ему не хватает свободы. И ушел.
- Классический случай, - усмехнулся Шон. - Держу пари, э же самое говорил и мой старик. Да я и сам раз или два прибегал к этой отговорке.
Лия молча вскинула на него потемневшие глаза.
- Дорогая моя, такое случается.
- Но чтобы с моими родителями... Я никогда не думала... Они всю жизнь прожили вместе. Никогда не ссорились. Два года назад отпраздновали серебряную свадьбу.
- Значит, вам повезло.
Ощутив внезапную неловкость, он поднялся и начал ворошить кочергой угли в камине. Пламя вспыхнуло с новой силой.
- У вас, по крайней мере, были и мама, и папа. Не всем выпадает такое счастье.
- Знаю, вас бросил отец; но это же не значит, что у всех...
- Дорогая, ничто не длится вечно!
"И твоя верность в том числе!" - мысленно добавил Шон, напомнив себе, как легко Лия забыла о своем обете. Нет, его не проведешь невинным личиком: ему-то хорошо известно, какова эта особа на самом деле!
Он подбросил в камин угля.
- Такова жизнь. Любой брачный союз рано или поздно распадается.
- Но ведь так не должно быть!
- Вы думаете? Тогда выходите замуж за лебедя или за морского конька. Эти существа всю жизнь спариваются с одним и тем же партнером. От людей такой верности не дождетесь.
- То, что вы изящно именуете "спариванием", - с отвращением скривив губы, возразила Лия, - большинство людей называет любовью!
- А я не i-ерю людям - ни всем вместе, ни каждому в отдельности.
"Особенно тебе, и особенно в том, что касается любви!" - мысленно подытожил он. Во рту стало сухо и горько от мыслей о ее двуличности.
Наступило тягостное молчание.
- Вам что-нибудь принести? Может быть, чаю?
- Перестаньте, Шон! - огрызнулась Лия, по-видимому, все еще под впечатлением от употребленного им слова "спариваться". - Почему бы не признаться честно: вы не знаете, куда от меня деваться, и не чаете, когда же я наконец уберусь с глаз долой?
- С чего вы взяли? Напротив, роль сиделки пришлась мне по душе. После двух с половиной месяцев трудного выздоровления приятно почувствовать себя, так сказать, в противоположной роли.
- Могу поспорить, пациент из вас был кошмарный! - с лукавой искоркой в глазах заметила Лия.
Шон невольно улыбнулся в ответ.
- Хуже не бывает! Не знаю ничего тяжелее вынужденного безделья. По сравнению с этим ухаживать за больными - одно удовольствие.
Как ни странно, Шон говорил вполне искренне. Последние два дня пошли ему на пользу: улеглось тоскливое беспокойство, терзавшее его уже три месяца, рассеялось уныние, исчезли ночные кошмары, из-за которых он боялся засыпать. Да у него просто не было времени на нытье и жалость к себе! Лия ведь нуждалась в постоянном уходе, и забота о ней не оставляла ни одной свободной минуты.
Объяснение вполне логичное, но Шону почему-то казалось, что дело не только в этом.
- Расскажите мне о вашей семье, - попросила Лия, с благодарной улыбкой приняв у него из рук чашку чая. - Я еще ничего не знаю о вашей матери. Она, наверно, тяжело пережила уход мужа?
- Сказать, что она была в отчаянии, - значит ничего не сказать, - ответил Шон, садясь на свое место. - Весь ее мир пошел прахом. Она осталась совершенно одна - беременная, с ребенком на руках, без всякой надежды на помощь. Она была убита горем, и мне пришлось взять на себя заботу о ней и о Пите, когда он появился на свет.
- Значит, в девять лет вы стали взрослым. Шон молчал, опустив взор на судорожно сцепленные руки. Ему было не по себе. Три дня назад он лишь мельком упомянул о своем детстве, уверенный, что Лия тут же это забудет, а она, оказывается, запомнила каждое слово.
- Я Козерог, - сказал он наконец, решив обратить тяжелый разговор в шутку. - День рождения у меня двенадцатого января. Кто-то мне говорил, что козероги рождаются стариками.
- Я тоже об этом слышала. Но с возрастом, говорят, они молодеют душой. Лет через двадцать вы станете веселым и беззаботным, как мой шестнадцатилетний кузен Джеймс. Тогда уже я буду для вас слишком старой, если, конечно, вы не увлекаетесь старушками.
Нет, Шон в жизни не увлекался старушками. Его беспокоило другое: как это случилось, что он, рассудительный и здравомыслящий Шон Галлахер, с младых ногтей усвоивший, что "вечность" - пустое слово, а любовь до гроба встречается только в сказках, всерьез раздумывает о том, каково было бы прожить с этой женщиной двадцать лет.
- Даже через двадцать лет ни один нормальный мужчина не сможет пройти мимо вас равнодушно.
Она вскинула изумленные глаза.
- Но мне будет уже сорок пять!
- С вашей красотой не стареют. Телосложение, черты лица, глаза - все это не меняется с годами.
- Перестаньте, Шон! - Глаза ее заблестели, щеки залились очаровательным румянцем. - Вы мне безбожно льстите!
- Нет, не льщу, - твердо ответил Шон. - Не вижу смысла. Чтобы убедиться в правильности моих слов, вам достаточно взглянуть в зеркало. Такие лица, как ваше, не стареют - время лишь наделяет их иной, более глубокой красотой.
Шон говорил искренне, об этом свидетельствовали его глаза. Но, едва вымолвив последнее слово, он почувствовал, что преступил неписаные заповеди, на которых строились их отношения. Незримая нить, натянутая между ними, вздрогнула и зазвенела, готовая лопнуть.
