Я с радостью совсем вышвырнула бы его из моей жизни, но, пока между нами будет стоять ребенок, мне придется иметь дело с Роджером. Еще около пятнадцати лет. Просто отвратительно. Хорошо бы я получила полную опеку, а Роджеру отказали бы в праве посещения. Но это вряд ли. Омар предупредил меня, что комиссия по опеке в штате становится все более благосклонной к мужчинам, даже с криминальным прошлым. Право посещения предоставили недавно одному парню, чей ребенок родился в результате изнасилования, совершенного им!
На сегодня все.
В.
Сегодня все было в целом безоблачно. Водила в церковь Мэри с Питом. Мэри впервые была на литургии, но легко включилась в службу — восхищалась музыкой, внимательно слушала проповедь отца Ли (озарение или помощь Божья?). Потом мы пошли есть круассаны (Мэри досталось два). На бульваре я купила ей три пары туфель и дала разгуляться в магазине с разными девичьими побрякушками. Потом вся наша троица втиснулась в кабинку фотоавтомата. Когда выпала фотография, Мэри схватила ее и поцеловала.
— Моя семья, — сказала она.
Приятно было видеть ее нормальным подростком, и я задумалась, стоило ли уговаривать эту девочку пройти через беременность.
В газете пишут, что «Шоу семейных реликвий» — независимые эксперты по антиквариату — приезжают в наш город. Линетт хочет пойти, зовет меня с собой.
— Пошли, Вэл, будет прикольно! Жутко интересно, что эти эксперты скажут о бабушкином сервизе!
Я сперва упиралась — представить себе не могу худшего отдыха в субботу. Сидеть в замшелом Оружейном музее с кучей местных, трясущих своим старым барахлом! Потом вспомнила, что сумма на чековой книжке тает на глазах. Что бы мне продать? В нашей семье реликвий негусто. Когда я стала жить отдельно, мама передала мне старый набор посуды из стеклокерамики и дешевенький серебряный браслет, который прадедушка подарил ей на шестнадцатилетие. Как у всех. Никто у нас в семье особо не интересовался генеалогическим древом, только сестра Тереза как-то раз от скуки занялась историей семьи. Докопалась до фермера-картофелевода по имени Шеймас. А Линетт знает всех своих предков вплоть до времен Гражданской войны.
— Может, принесешь статуэтку, которую Роджер подарил тебе на день рождения? — посоветовала она мне. — Сколько раз он заявлял, что она передавалась в его семье от отца к сыну.
Я совсем забыла о статуэтке — бронзовом ковбое, стоящем на камине. Роджер намекнул, что это очень ценная вещь. Сказал, что она когда-то принадлежала Франклину Рузвельту. Что ж, если ковбой стоит пару тысяч долларов, то его с лихвой хватит на покрытие счетов месяца за два, а то и больше.
На сегодня все.
В.
Вчера утром принесла завтрак Мэри наверх, но ее комната оказалась пустой. Я инстинктивно заглянула под кровать — дети всегда там прячутся. Мэри там не было, зато был скомканный пакет из супермаркета. В пакете пузырьки темного стекла и липкая чайная ложка. Настойки, мази, пакетик с чем-то вроде чая. Знакомые надписи на этикетках — эти лекарства Мэри просила меня купить, думала, что они могут прервать беременность.
На меня навалилась ужасная тяжесть, острое чувство, что Мэри в опасности. Я отвела Пита к Линетт и принялась гонять по улицам, выкрикивая ее имя. На север доехала до самой гостиницы, на запад — до самого шоссе. Мэри крепкая девочка, она могла оказаться где угодно. Взмокшая, вся в слезах, уже потерявшая надежду, я вернулась и снова осмотрела дом сверху донизу, включая чердак и подвал. Вышла на улицу. Что-то подтолкнуло меня к оврагу за домом, в заросли кустов и бурьяна, завалы старых досок, камней и мусора. Раздвинув ветки, я содрогнулась: Мэри скорчилась на дне, ее рвало. На ней была моя старая майка «Я рыбак, вот и вру».
Я закричала. Выбежала Линетт в пижаме.
— Вызови врачей, — сказала я.
В 10.00 Мэри доставили в госпиталь и промыли желудок. В 11.03 у нее отказали почки. В 11.09 объявили о ее смерти.
Добравшись до дома, я нашла номер тети Эсты рядом с телефоном в гостевой комнате. Известие о смерти Мэри ее ошеломило.
— Вы что, совсем из ума выжили? — кричала я. — Вы что, не знали, что эти лекарства могут ее убить?
Эста призналась, что, вообще-то, ничего о травах не знает. Что ее ремесло, вообще-то, таэквондо. Что информацию о травах и настойках она нашла, вообще-то, в старом справочнике, валявшемся у нее дома. Что она хотела только помочь своей племяннице.
Я сказала, что могу организовать транспортировку тела Мэри на Филиппины, и Эста пообещала, что будет сопровождать гроб из Манилы в провинцию Илокос, даже если ей придется объясняться с родителями Мэри.
— Это все моя вина, я им так и скажу, — вздыхала она. — Я несу за это полную ответственность.
Я попросила Эсту рассказать мне все, что она знает о Мэри. Около часа она рассказывала, откуда взялась эта девочка, как она попала в Штаты и стала другой женой моего мужа.
Мэри принадлежала к народу ифугао, трудолюбивым, патриархальным земледельцам. Ифугао известны великолепными рисовыми посадками-террасами на склонах Лусонских гор. Их семья была одной из беднейших в деревне, они жили в основном за счет небольшого бататового поля на склоне холма. Батат да жалкие гроши, которые они выручали от продажи кур для ритуальных жертвоприношений, — вот и все семейные доходы. Родители хотели выдать Мэри замуж за младшего сына более состоятельной семьи, когда ей исполнится двенадцать лет.
Незадолго до своего двенадцатого дня рождения Мэри подружилась со студенткой из Беркли, которая приехала в поселок изучать микроэкономику на примере местных крестьян. Мэри упросила студентку, дочку министра, подвезти ее до Манилы, где у Мэри был какой-то дальний родственник. Студентка высадила Мэри возле почты, как та хотела. Но никакой родственник ее не встретил, и девочка осталась на улице, попрошайничала вместе с другими беспризорными детьми. Мэри была крепкая и сообразительная, она быстро научилась добывать еду в мусорных ящиках за ресторанами. И ни разу не пыталась послать весточку родителям.
Через два года кто-то познакомил ее с Вильямом Простом, американским предпринимателем. Прост сказал ей, что он помогает бедным девушкам найти счастье и защиту в Штатах. Узнав, что он занимается знакомствами по переписке, Мэри испугалась — ей приходилось слышать о девушках, которых продали без их ведома в публичный дом, — но Прост убедил ее, что он не продает девушек, просто устраивает знакомства.
— Никто тебя не покупает, глупышка, — рассмеялся он. — Мужчины платят за честь встретить такую девушку. Все вполне законно, даже романтично.
Прост дал ей подходящее христианское имя, поселил в тесной квартирке над прачечной с четырьмя другими девушками и дал им денег на текущие расходы. Мэри была благодарна ему за еду и крышу над головой.
Так, несмотря на жесткие законы общества ифугао и суровую патриархальную узду, Мэри сбежала в Манилу и стала одной из КЛИТ-девушек Проста — променяла свой родной язык на английский, позировала в целомудренной белой кофточке для его каталога. Она завысила свой возраст, и Прост сделал вид, что верит ей. Фото провисело в сети две недели, и она получила свое первое предложение — от «известного американского сценариста». Он засыпал ее письмами по электронной почте, присылал ей фотографии своего дома (моего дома!) и копии газетных рецензий на его пьесу «Черный». Соседка по комнате помогла ей перевести письма — они были очаровательны и поэтичны. Но Мэри почему-то испугалась и решила совсем оставить это предприятие. Девушки набросились на нее, уговаривая рискнуть. Говорили, что мистер Тисдейл выглядит симпатичным мужчиной, а ее никто не заставляет сразу выходить за него замуж, ее только встретиться просят! Что, от нее убудет, что ли?
Как только Мэри оказалась в Америке, Роджер сказал, что у нее нет другого выхода, кроме брака с ним. Напел ей, что она будет жить как принцесса, ни в чем не будет нуждаться. Мэри колебалась. Тогда Роджер сменил тактику. Заявил, что ее действия незаконны и что в Америке есть тюрьмы специально для таких девиц, как она. Мэри верила каждому его слову и рассудила, что из двух зол надо выбрать меньшее. Она убеждала себя, что ей очень нравится бледный американец, оставляющий ее в одиночестве по целым дням, а то и неделям. В конце концов Мэри начала даже любить его. Он позволил ей завести кошку. Обещал отправить в школу. Мэри хотела стать медсестрой.
Я даже не пытаюсь описать, что сейчас со мной происходит. Чудовищное отвращение к махинациям Роджера, ужас и боль смерти Мэри, горечь вины — ведь я тоже не уберегла ее. Почему я не заметила появления этих трав, не следила за домом? Почему мне взбрела в голову мысль, что я могу учить жизни эту юную филиппинку? Как будто мой собственный брак и поступки достойны восхищения и подражания! Как будто я могла распорядиться ее жизнью лучше, чем своей собственной!
