— Ну, если вы так говорите, — согласился Авигдор.
Свои мысли он оставил при себе. Могла ли девушка, которая ничего не значила для художника, вдохновить его на такие работы? Но что-то в ледяном голосе Кейт, в ее поджатых губах, суровом выражении лица останавливало его. Не стоит дальше развивать эту тему. Во всяком случае, вслух.
— У меня есть теория на этот счет, — продолжала Кейт. — Это своего рода реакция на успех выставки. Я и сама чувствовала себя несколько… опустошенной, так что могу себе представить, что переживает Мистраль.
— Но он хотя бы пытался писать? — поинтересовался Авигдор.
— Да, и именно это волнует меня больше всего. Вот уже две недели, как Мистраль каждый день час за часом стоит перед мольбертом и просто смотрит на полотно, пока краски сохнут на палитре. Каждый раз, когда я захожу его проведать, я вижу, что на холсте не появилось ни единого мазка. Вечерами он напивается, хотя никогда раньше этого не делал. Он не хочет об этом говорить. Адриан, он выглядит… напуганным. Только это слово приходит мне на ум, когда я пытаюсь описать выражение его глаз. Мне кажется, что он охвачен паникой, но я просто этого не понимаю.
— Мистралю необходимо уехать на некоторое время, увидеть что-то еще, кроме стен мастерской. Он не первый художник, который не может взяться за кисти после большого успеха.
— Я уже предлагала ему отправиться путешествовать.
— И что же?
— Мистраль говорит, что у него нет настроения. По его словам, он не из тех, кто берет отпуск. Он утверждает, что за несколько месяцев не написал ничего путного и должен оставаться в студии, пока его снова не посетит вдохновение.
— Может быть, мне самому с ним поговорить?
— Прошу вас, Авигдор, попробуйте. Мистраль считает, что вы отлично организовали его выставку.
— Благодарю, — сухо произнес Авигдор.
Не слишком щедрое признание его заслуг, а ведь именно он сделал этого человека сенсацией сезона. Но если бы дилеры ждали искренней благодарности от художников, то отправлялись бы в постель каждый вечер, охваченные горьким разочарованием. Дилер, который занимается продажей картин в надежде на благодарность, должен сменить род занятий. Разведение собак такому человеку подойдет больше, особенно крупных и слюнявых.
Два дня спустя, ранним утром в середине октября, Мистраль отправился в Прованс. Накануне отъезда, когда они вместе выпивали на прощание, Кейт вдруг предложила от везти его на своей машине, как будто мысль об этом только что пришла ей в голову.
— Мне знакомы только Париж и немного Нормандия. Я бы и сама с удовольствием посмотрела Экс и Авиньон, но я не люблю путешествовать одна. Если я поеду с тобой, тебе не придется ехать на поезде…
Мистраль выглядел оскорбленным.
— Ты переходишь все границы, Кейт. Неужели ты полагаешь, что я захочу, чтобы ты повсюду меня возила?
— Можешь сам сесть за руль, — в отчаянии выпалила Кейт.
— Потрясающе! Это так по-американски. Ты уже знаешь, у меня нет машины и я не умею ее водить.
— Я научу тебя за полчаса, как только мы окажемся в сельской местности. Это очень просто.
Как только они миновали Фонтенбло, Кейт свернула с основного шоссе. После краткого курса вождения она спокойно доверила двухместный спортивный синий «Тальбо» Мистралю. Слава богу, у него великолепная реакция, и потом, ей было любопытно увидеть, как Мистраль выпутается из такой ситуации. Не давая ему никаких инструкций, она молча наблюдала, как его красивые руки с длинными, сильными пальцами справляются с рулем и рычагом переключения передач.
Через десять минут художник вполне освоился с машиной. Они вернулись на главную дорогу и поехали по направлению к Солье, двигаясь на юго-запад по почти пустынной дороге со скоростью девяносто километров в час.
Кейт сидела молча. Ей было уютно и тепло в красивом, отлично сшитом твидовом ржаво-коричневом костюме, мягких кожаных перчатках и фетровой шляпке в форме колокольчика. Они ехали по равнинной местности департамента Ионны, между бесконечными рядами деревьев, за которыми виднелись убранные поля. Стоял хороший осенний день, в котором не чувствовалось грусти увядания, а прозрачный воздух был напоен радостным ожиданием, особенно если путешественник направлялся на юг.
В Аваллоне они наспех перекусили и отправились дальше, по-прежнему не разговаривая между собой. Мистраль, казалось, наслаждался ощущениями скорости и воспоминаниями, и раздумьям не осталось места.
Время от времени Кейт искоса разглядывала его профиль и вскоре заметила, что его губы, обычно сжатые в упрямую линию, стали мягкими и чувственными. Ей не удалось рассмотреть выражения его глубоко посаженных глаз, но что-то в царственной посадке его головы не позволяло ей завести разговор.
— Далеко ли мы едем? — все же решилась спросить Кейт, когда день стал клониться к закату и вечерняя прохлада стала ощущаться в открытой машине, несмотря на теплый костюм и свитер Кейт.
— Мы должны попасть в Лион, там где Рона сливается с Соной. Много лет назад это было священным местом. Для меня Прованс начинается именно там, хотя любой провансалец скажет тебе, что это еще север. Никаких остановок до Лиона.
— Но до него почти двести километров, — запротестовала Кейт.
— Да, но дорога все время идет под гору, — заверил ее Мистраль. — На юге это всегда так.
В Лионе они нашли маленький отель, отлично поужинали за мизерные деньги и отправились в свои комнаты, измученные, с обветренными лицами. На следующий день они ехали вдоль величественной Роны, непредсказуемой и быстрой реки, проезжали через деревушки, чьи названия напоминали список вин. Они проехали от Лиона до Баланса, а потом от Оранжа до Авиньона. Там они наконец пересекли реку и поздно ночью остановились около дверей маленького пансиона в Вильнев-лез-Авиньон, где Мистраль бывал однажды еще студентом университета.
Мадам Бле купила пансион у одного фермера. Собственно, здание с 1333 года до Великой французской революции было кардинальским дворцом и аббатством, и лишь позже его передали в светское пользование. И все же здесь до сих пор царили странное умиротворение и покой. Здание было выстроено в форме подковы вокруг дворика, где покрытые мхом мраморные колонны бывшего монастыря стояли словно часовые в темном саду. В старом аббатстве не было ничего монастырского, ничего церковного. Здесь давали тепло, покой и приют тому, кто устал от мира, но не от даров и радостей природы. В центре двора располагались старинные ступени, ведущие в кардинальский винный погреб, который и представлял собой истинный центр здания.
Мне придется найти путеводитель по этим местам, — сказала Кейт на следующее утро после позднего завтрака.
— Зачем?
— Мы ехали с такой скоростью, что я чувствую себя потерявшейся в пространстве. Я даже не представляю, что находится к востоку или к западу отсюда, но я ощущаю аромат истории, и мне не хотелось бы оставаться невежественной.
— Аромат истории? — Мистраль поднял кустистые брови, изображая изумление.
— Ради бога, Жюльен, прекрати. Здесь же множество руин, церквей, музеев и всего такого, что мы должны увидеть. Перестань так на меня смотреть! Разве плохо, что я хочу узнать что-то новое? Мы проделали путь от Парижа почти до Средиземного моря за два дня, и я хочу знать, почему ты выбрал именно это место из всей Франции, чтобы остановиться.
— А разве книга объяснит тебе это?
— Почему бы и нет? Мы же не можем просто так бродить по округе?
— Отчего же?
— Нет, мы, конечно, можем гулять просто так, но наверняка что-нибудь пропустим, — упрямилась Кейт.
— Ты можешь прочитать десяток книг и провести здесь десяток лет и все равно пропустишь что-нибудь замечательное, расположившееся прямо под самым твоим очень американским носом. Почему бы тебе просто не расслабиться и не посмотреть по сторонам? Я приехал именно для этого — просто смотреть, и все.
Кейт промолчала. Хотя ее любовь к порядку не терпела прогулок по окрестностям без путеводителя, на который можно было сослаться и с которым можно было бы свериться, но ей не хотелось спорить с Жюльеном по пустякам.
Весь этот день и следующий они гуляли по Вильнев-лез-Авиньону, узнавая город, выстроенный в четырнадцатом веке, когда папа переехал из Рима в Авиньон. Священнослужители устроились в Вильневе, и там вырос суетливый город с великолепным монастырем и величественным фортом, от которого остались лишь квадратные, сонные, благоухающие площади и несколько узких улочек, где еще можно было найти камни епископских дворцов.
На третий день они направились на восток, мимо Авиньона, к богатой фруктовой долине Апт, расположенной между двумя горными массивами. К югу от долины стояла гора Люберон, именно ее северный склон очаровал Мистраля в его предыдущий приезд. Он не мог забыть причудливые изгибы известняка, изъеденного ветром, за который отчаянно цеплялись редкая растительность и деревушки, нависавшие над главной дорогой. Казалось, туда было не подобраться, но Мистраль все же нашел узкую проселочную дорогу, ведущую к ним.
