В такие моменты я вспоминаю, как спокойно жила, когда в доме был еще один взрослый. Нет, «спокойно», конечно, не то слово. И «взрослый», может быть, не то слово. Но я не могу сказать, что без Роджера чувствую себя в доме так же надежно и безопасно. Он вскакивал от любого шума по ночам — под кроватью с его стороны лежал лом; чуть что, он хватал его и шел разбираться. Теперь это моя обязанность — и сон перестал быть таким глубоким. Я вообще не уверена, что сплю по ночам, — скорее, блуждаю на границе между сном и явью, где собственные мысли легко принять за сны. Когда звонит будильник, я не чувствую себя отдохнувшей, только опустошенной. Хотела записать эти сны, но вспоминаются только какие-то бессвязные обрывки, детали, которые не удается собрать воедино.
Омару удалось добиться ареста Роджера за двоеженство. Родители тут же внесли залог, и его выпустили. Слушание по этому делу состоится в течение двух недель. Вряд ли он попадет в тюрьму.
Мама хочет, чтобы я рассказала Питу об аресте его отца.
— Просто скажи ему, что его отец плохой человек, который совершил плохой поступок, — сказала она утром по телефону.
Мама считает, что я должна приложить все усилия для разрыва связи между ними и тем самым отсечь Роджера навсегда от нашей жизни как злокачественную опухоль, которой он и был на самом деле. Слова повисли в воздухе.
Сейчас мы стараемся быть осторожными в выражениях, но чем больше мы осторожничаем, тем чаще попадаем в словесные ловушки. Например, на прошлой неделе мама перебирала всех знакомых женщин, которые ищут работу, и я спросила ее, не думает ли она заняться тем же.
— Шутишь, что ли? — рассмеялась она. — Отец тут же умер бы! — И быстро поправилась. — То есть, я хотела сказать, рехнулся бы.
Мама любит говорить, что она не суеверна, но мы обе знаем: это неправда. Стоит ей сказать, что у папы был хороший день, как она тут же ищет деревянную поверхность и стучит по ней, даже если для этого надо перейти в другую комнату. Несколько дней назад она вставила новые батарейки в часы с кукушкой, которые подарили папе на пятидесятилетие. Наверное, она считает: пока часы ходят, папа будет жить.
Я ее понимаю. С тех пор как папе поставили диагноз «рак простаты», я бросаю монетки во все благотворительные кружки — на раковые исследования, на почку ребенку, ждущему трансплантанта, и т. д. Конечно, я знаю, что между папиным здоровьем и этими пожертвованиями нет никакой видимой связи, но ничем больше не могу себе помочь.
На сегодня все.
В.
История Зои Хейс постепенно сходит с газетной шапки. Она все еще остается на первой странице, но размеры статей сжимаются с каждым днем — новостей никаких. Теперь статьи о Зои размещают внизу, фото уже не печатают. Поисковые партии осмотрели местность, следователи ФБР отбыли восвояси.
Единственный вопрос, ни разу не затронутый газетами: если Зои Хейс похитили, то похититель должен быть сейчас где-то в городе? И если ее убили, значит, убийца среди нас?
На сегодня все.
В.
Мне приснился сон о Зои Хейс. Точнее, я видела это не во сне, а словно глядя на происходящее откуда-то сверху. Она была в птичьей клетке вроде тех, что продаются в Рамсторе только для украшения интерьера, — любая нормальная птица продолбала бы себе путь на волю в момент. Клетка раскачивалась вперед-назад, а Зои прыгала с одной жердочки на другую, как канарейка. Запрыгнув повыше, она улыбнулась. Внизу клетки была свалена в кучу одежда, которую она, по-видимому, носила в больнице: белый халат, пара светлых туфель на мягкой подошве и папка. К папке был приколот зажимом рентгеновский снимок. Я довольно хорошо видела его — это был снимок птичьего крыла. Я поняла, что крыло было сломано, и в то же время была почему-то уверена, что оно срастается. Внизу снимка сверкающими красными буквами была надпись: «АБИЛИН».
Я проснулась в 3.00, хватая ртом воздух и пытаясь понять этот безумный сон. Кто-то запер Зои в клетку? Она сломала руку? С нее сорвали халат? Она улыбалась, потому что умерла и отправилась в лучший мир?
В сегодняшней газете полиция не высказывала больших надежд на новые улики и раскрытие этого дела. Напечатали обращение отца Зои: «Если кто-нибудь знает или предполагает хоть что-то о местонахождении моей дочери, я хочу поговорить с ним. Даже если это ничем не подтвержденная догадка, мне нужно услышать ее. Я не теряю надежды». Думаю, надо ему позвонить.
На сегодня все.
В.
Проснувшись утром, я передумала. Отец Зои Хейс и без меня, наверное, наслушался всяких безумных предположений и мрачных догадок. Но когда я рассказала об этом сновидении маме, она уверяла, что мне надо обязательно ему позвонить. Оказывается (я и не подозревала!), когда я была маленькая, они с папой замечали за мной экстрасенсорные способности.
— Мам, ты шутишь.
— Нет, Вэлери, я совершенно серьезно. Помню, тебе было года три-четыре, ты дремала в кроватке, а потом вдруг проснулась и сказала: «Дедина машина разобьется!» Звонко, как колокольчик. Как сейчас помню, на тебе была красная курточка, рубашка в красно-белую полоску и такие же брючки. И точно, в тот же день «форд» твоего деда разбился.
Я сказала, что это вряд ли можно назвать вещим сном, да и машина у дедушки была небось старым драндулетом.
— Нет, это определенно что-то значило. «Форд» был совсем новый! У него на стекле была наклейка производителя. Мы думали, тебе приснилось что-то смешное. Но когда дед врезался, никто не смеялся, это уж точно.
Мама помолчала.
— Был еще один случай…
— Расскажи.
— Тебе было шесть, вы с сестрами только что пришли из школы и собрались перекусить на кухне. Насколько я помню, шоколадным мороженым и глазированным печеньем — немаловажная деталь! Я читала газету, а ты, по-моему, заглянула мне через плечо. Там было фото Маргарет Роллинз, директора компании «Питомник и ландшафтный дизайн», рядом с объявлением о ее презентации в Клубе садоводов.
— И что?
— Ты ткнула пальцем в фотографию и сказала: «Эта тетя умерла». Я сказала тебе, что сама была на этой презентации в клубе и Маргарет Роллинз жива-здорова, без всякого сомнения. Но ты уперлась — хоть тресни. Все повторяла: «Нет, мама, она умерла». И что ты думаешь? На следующий день в газете напечатали некролог — Маргарет Роллинз скончалась от сердечного приступа на западной автостоянке. В сорок шесть лет. Я подсчитала, что она была мертва минут двадцать, когда ты объявила об этом на кухне.
У меня побежали мурашки по рукам и спине.
— Почему вы мне никогда ничего не говорили?
— Ну, мы не хотели зацикливаться на этом. Рассказали все отцу Кинкэйду, ты его помнишь?
— Смутно. — В памяти всплыла фигура, похожая на большую белую картофелину, которой не помешал бы лифчик.
— Хороший человек, но, на мой взгляд, чересчур бескомпромиссный. Послушать его, так мы все отправляемся в ад стройными рядами. — Мама вздохнула. — Тем не менее мы ему рассказали о твоих странностях, и он расставил все по своим местам. Сказал, что будущее ведомо только Богу, а нам надо забыть об этих случаях, не поддаваться дьявольским искушениям.
— Ты в это действительно веришь?
— Вовсе нет. Просто мы не хотели, чтобы ты выросла, считая себя ясновидящей. И не придавали этим случаям особенного значения, тем более что их было-то раз-два и обчелся. Насколько я знаю, видение о Маргарет Роллинз было последним.
— До сегодняшнего дня, — отозвалась я.
— Да.
— А может, и нет. Может, это просто обычный сон.
— Возможно. Но, по-моему, ты все равно должна позвонить, Вэл. Как подумаешь, что переживает сейчас этот бедный старик… кошмар наяву. Мы по сравнению с ним просто счастливые люди, скажу я тебе.
Мы попрощались, я положила трубку и села за компьютер. Нашла сайт poiskzoi.com и послала электронное письмо:
«Я очень сочувствую вам и переживаю из-за пропажи вашей дочери. Дело в том, что я видела ее во сне. Она была в птичьей клетке, прыгала с одной жердочки на другую…» Чем больше и подробнее становилось письмо, тем нелепее оно мне казалось. «Я не считаю себя ясновидящей, но недавно выяснилось, что в детстве предсказала два события, — так говорит моя мать. Это она убедила меня сообщить вам о сновидении. Я молю Бога, чтобы вы нашли свою дочь как можно скорее, чтобы она была живой и здоровой. Если у вас есть вопросы, не стесняйтесь, пишите мне на адрес [email protected]m».
Затаив дыхание, я нажала на кнопку «Отправить». До этого момента я была всего лишь одним из зрителей, одной из тысяч горожан, читающих в газетах о Зои Хейс и сочувствующих ее семье на расстоянии. Но, нажав на кнопку мыши, я стала участником драмы. Теперь мой сон — часть ее истории, даже если он ничего не значит, даже если ее отец не откликнется. Теперь я связана с этой женщиной.
