Гизола дала прочитать письмо своему другу, которому уже рассказала, по-своему, о вчерашнем визите, не доверяя языку Беатриче — виденной Пьетро служанки.
— Зачем он тебе пишет? — спросил со смехом синьор Альберто. — Похоже, он давно в тебя влюблен. Любопытное письмо. Дай-ка перечитаю.
На этот раз после каждой фразы он делал паузу и поглядывал на Гизолу, прислонившуюся к его плечу. Выраженных в письме чувств они оба не одобряли, зная, что сами на них неспособны. Закончив читать, он поцеловал любовницу:
— Это твое.
Она порвала листок и, будучи в веселом настроении, чтобы пуще его рассмешить, стала ходить на каблуках взад-вперед, резко разворачиваясь. Он был позабавлен, но спросил:
— И как же ты его любишь?
— Вот так.
И она подалась вперед всем телом, изобразив прочувствованный жест.
— Но ты не все мне рассказываешь.
Он ухватил ее за ухо и тихо спросил:
— Ему тоже?
Она вся вскинулась, побледнела, и выпалила:
— Клянусь. А вдруг он на мне женится — ты что, против?
Тут синьор Альберто готов был просить прощения!
— Я лишь хочу убедиться, для твоего же блага, что он в самом деле тебя любит и что он богат — как ты всегда мечтала. А иначе ты с тем же успехом можешь остаться здесь.
— Богат ли он? Да у его отца десять поместий и большой трактир.
— А он согласится?
— Бьюсь об заклад, он сам его послал.
Синьор Альберто поверил Гизоле и остался доволен.
И пока она доставала из буфета тарелки и накрывала на стол, подумал, что при желании он всегда может остаться ей другом.
Однако дела у него шли неважно, и пора было положить конец этой слишком уж безмятежной и праздной жизни.
Гизола поглядывала на него исподтишка, пока он стоял, склоня в задумчивости голову — пытаясь угадать, каким будет его внутренний вердикт, который он вряд ли ей скажет. Испугавшись, что он слишком долго думает, она спросила:
— Что с тобой сегодня? Пришел не в духе?
Он улыбнулся и ответил:
— Ты права — я для тебя слишком стар и должен тобой пожертвовать. Я сам хочу, чтобы ты вышла замуж.
— Зачем ты об этом говоришь? К чему? Не зли меня.
— Это ты об этом говоришь, милая Гизола! Но у меня возникла отличная мысль!
— Какая?
— Тебе надо повести себя так, чтобы он поверил, что ты забеременела от него! Тебе это будет нетрудно. Ну что, не нравится?
Она быстро закусила губу, повернувшись к свету спиной. Потом принялась водить пальцем по ободу тарелки.
— Ну что? — спросил синьор Альберто.
— Не буду я ему отвечать. А если придет еще раз, вылью на него ведро воды.
И позвонила в электрический звонок, чтобы Беатриче несла ужин. Но синьор Альберто, словно подводя итог своим размышлениям, воскликнул:
— Ты еще богаче меня станешь.
И серьезным тоном прибавил:
— Только не води его сюда домой…
Гизола потупилась, чувствуя, что провинилась.
— … миловаться.
Она рассмеялась. Тогда он объяснил, погрустнев:
— Не хочу, чтобы здешний народ вас видел вместе. Меня тут знают.
И про себя добавил: «Вот и ее я теряю. Видно, к этому и шло». Выдавил из себя улыбку, пригладил усы и, заглянув ей в глаза, больно ущипнул.
— Поняла?
Она засмеялась, чтобы не заплакать. Не желая пускаться в нежности, он спросил с комической подозрительностью:
— Поцелуя от него еще не добилась?
И насмешливо добавил:
— Парень-то похитрее меня — со мной ты сделала, что хотела.
Оба расхохотались, но тут как раз вошла служанка, и они сели ужинать.
Гизола была польщена, потому что сразу поняла, как сильно Пьетро ее любит, и вместо того, чтобы написать в ответ письмо, пришла к нему сама. Разве не может выйти так, что они и вправду поженятся? Тогда она вернется в Сиену не крестьянкой, а барыней.
Когда она пришла, Пьетро сидел в комнате с книгой, но не читал, а лишь накручивал на палец уголки страниц. Вместо двух экзаменов он сдал всего один — и думал о Гизоле. Нет, не надо ходить на экзамены! Все должно быть именно так!
Когда она, не постучав, открыла дверь, сердце у него подпрыгнуло.
— Заходи! — воскликнул он. — Я тебя ждал!
Она с серьезным видом села, подняв вуаль на шляпку, украшенную искусственными фиалками, и он сказал ей:
— Сними это.
Ни одной женщине он так не говорил!
Она как будто знала или поняла по голосу — добродушно улыбнулась. И, осмотрев с показным недоверием комнату, подошла к зеркалу, вынула шпильку, зажала в зубах, потом положила вместе со шляпкой на мраморную столешницу комода.
Жениться немедленно! Как она прекрасна!
Они сели лицом друг к другу: он — улыбаясь смущенно и радостно, она — стараясь делать, как он. Потом протянули друг другу руки через столик и он молча сжал ей пальчики, один за другим, словно убеждая, что в этом нет ничего плохого.
Планки опущенных жалюзи на солнце светились красным.
Он встал и поцеловал ее, она прикрыла глаза. Но в то же время ему хотелось ее упрекнуть: «Мне ты можешь доверять — ну а если бы я не любил тебя так?» И, чтобы доказать свою любовь, он крепко сжимал ее руки, с наслаждением вдыхая запах ее пота.
Столкнувшись с ним взглядом, Гизола каждый раз опускала глаза, но улыбалась, словно ждала, что он, наконец, поймет и перестанет любить ее так, будто у нее никого еще не было. Потом кашлянула и откинулась на спинку стула.
Так значит, она — его! Но чем отплатить ей за такую радость? Поэтому он спросил:
— А ты будешь меня любить?
Гизола молчала, склонив голову. Он настаивал на ответе — с нежностью, которую, он надеялся, она оценит. Тогда она поцеловала его в первый раз — неловко, будто неумело — и после, как бы застеснявшись, утерла рот платочком и быстро сказала:
— Мне пора домой.
«И в самом деле, лучше ей здесь не задерживаться!» — подумал Пьетро.
И попросил разрешения поцеловать ее в ответ. Тогда Гизола сделала вид, что обиделась, что он не спросил об этом раньше, и мучила его, пока он не потерялся окончательно: ее черные зрачки словно размылись — так выглядят предметы глубоко под водой.
Но надевая шляпку, она уколола палец шпилькой. Она может пораниться, даже когда он рядом! Перехватив ее руку, он глядел на набухавшую каплю крови, и когда она готова была упасть, втянул ее губами.
Заинтригованная Гизола не сопротивлялась. Потом улыбнулась ему, как маленькому — так же нежно, но уже добрей и доверительней.
Пьетро воскликнул, опьяненный:
— Я этого никогда не забуду!
На площади Беккария, куда колышущимся на ветру деревьям, казалось, не было хода, у нее из руки выпал платочек. Он подобрал его и держал в руке, пока они не расстались. Платок был почти то же самое, что ее платье.
— Когда ты снова придешь?
Гизола не знала, позволит ли ей друг сделать то, что она задумала, прямо сейчас.
— Не знаю…
Пьетро силился понять, хорошо это или плохо, что она так сказала. Просто не верилось, что она сейчас уйдет.
— Завтра?
Он не решился настаивать, не зная, верно ли поступает.
— Слишком рано. Через пять дней.
Она улыбнулась — просто, чтобы выиграть время.
— Я буду ждать — ты помни… Ты не веришь мне? Скажи, что веришь…
— Я знаю.
И снова улыбнулась.
— Можно, я тебе напишу?.. А ты читать умеешь?
— Нет.
Ей очень хотелось солгать и взглянуть на него понадменней, но она покраснела и опустила голову.
— А кто будет читать тебе письма? Женщина, не так ли?.. Смотри, чтобы тебе читала только женщина.
— Конечно, женщина — за кого ты меня держишь?
Она пальчиком заворачивала нижнюю губу — Пьетро глядел, завороженный. Потом, чтобы убедиться, что ей не приходится лгать, спросил:
— Та, что я видел, когда к тебе приходил?
Но Гизола заметила подвох и рассмеялась:
— Другая. Не провожай меня дальше.
«Зачем я ее слушаюсь? — мелькнуло у него в голове. — Но это приятно и наполняет меня гордостью!»
Она ушла, так ни разу и не обернувшись. Он стоял и смотрел, как она исчезла за поворотом, где торчал над стеной прямой кипарис — совсем чужая, будто и не подозревала об их любви. То, что он пережил, казалось реальней, чем она сама.
С дерева в чьем-то саду сорвался лист и скользнул мимо лица — будь это в Поджо-а-Мели, он бы его подобрал.
Гизола, едва успев отойти, решила, что лишь зря потратила время.
Пьетро ждал ее целыми днями и будто наяву видел, как она сидит, положив руки на столик. И ему все больше казалось, что он лишь нашел ее, по не любит. Он не ходил на экзамены, хотя без конца о них думал и раз за разом возвращался к пугавшему его наваждению: его спрашивают, а он не знает ответа.
Вместо этого он пошел к Гизоле, чуть не плача от нетерпения.
Открыла она сама, и он поразился тому, что любит именно ее, когда выпалил:
— Ты меня ждала?
