Это был кульминационный момент суда, который и так стал для герцога страшной и унизительной пыткой, полностью изменившей и его характер и личность.
Он надеялся, что сможет забыть ужас тех дней.
В своей попытке обрести забвение он опустился на самое дно и погряз в разврате, однако человеку с неискалеченной психикой его действия представлялись как нечто немыслимое.
Но ему так и не удалось вытравить из своей памяти то, что выяснилось на суде.
Герцог вспомнил, как впервые увидел Жюля Астрида.
Тот выступал с номером в том самом Варьете, в котором танцевала балетная труппа Зиваны. Тогда герцог подумал, что этот актер являет собой великолепный образчик мужской красоты. Ему еще предстояло узнать, как много различных ролей он сыграет в его жизни.
Страстно желая пробить себе дорогу в театр, Астрид сначала работал помощником дрессировщика львов в цирке, а потом стал акробатом.
Его характерная внешность не осталась незамеченной, и одна кочующая провинциальная труппа предложила ему крохотную роль в своем спектакле. А так как его целью было стать актером, он согласился бросить цирк и отправился колесить по Франции.
В скором времени к нему перешли все мужские роли в спектаклях труппы, а потом он превратился в исполнителя главных ролей.
Однажды его заметил один парижский охотник за талантами и предложил главную роль в спектакле, в котором должна была играть довольно известная актриса, ставшая уже слишком старой для того, чтобы в течение всего представления "держать публику".
Однако она еще обладала способностью выбивать из директоров многих Варьете большие деньги за коротенькую сценку, которая получила положительные отзывы критиков. Иногда она и Астрид давали по два-три представления за вечер в различных Варьете.
Герцогу даже в голову не приходило, что Астрид и Зивана когда-либо встречались, хотя ему было известно, что они выступают в одном и том же театре.
Только на суде он узнал, что Астрид и Зивана скрывали свои отношения не только от него, но и от пожилой партнерши Астрида, которая, будучи страшно ревнивой, считала, что он должен играть роль героя-любовника не только на театральных подмостках, но и о ее жизни.
Казалось, спектакль переместился из театра в спальню герцога - так ясно герцог видел Жюля Астрида, играющего свою роль, в награду за которую он получал бурные аплодисменты всех женщин, присутствующих в театре. Потом герцог увидел судью, зачитывающего приговор, самого Астрида с перекошенным от ярости лицом, вопящего и визжащего, похожего на дикого зверя.
- Я не хочу думать о нем, не хочу! - сказал себе герцог.
Но он подумал, что уже много раз пытался отбросить от себя эти воспоминания, преступив все пределы допустимого и (тратившись к выпивке и женщинам, к оргиям, которые устраивал в своем парижском особняке, к невоздержанности, заставившей всех его самых близких друзей отвернуться от него.
И сейчас, когда казалось, что ему все же удалось забыть о существовании Астрида, этот человек опять принялся преследовать его.
Герцог не боялся, что этот актеришка может нанести ему какой-то ощутимый вред. Герцог был уверен, что, если им придется помериться силой, именно он, а не Астрид, окажется победителем.
Конечно, нельзя исключать возможности, что Астрид может выстрелить в него в толпе или всадить нож в спину в самый неожиданный момент. Пьер де Бетюн как раз этого и боялся.
Но против подобного нападения защититься практически невозможно, если только сам Аристид не попадет в тюрьму, где его будут стеречь денно и нощно.
- Что изменится, если он убьет меня? - спросил себя герцог.
Но, к своему удивлению, он обнаружил, что не хочет умирать. После суда, который стал для него самым настоящим потрясением, единственным желанием герцога было, если не покончить счеты с жизнью, то уж во всяком случае полностью изменить ее.
Если бы смерть настигла его во время судебного разбирательства, он принял бы ее с радостью.
А сейчас, как это ни странно, он хочет жить.
Раньше жизнь не представляла для него никакой ценности. Он никогда не рассматривал ее как нечто важное и достойное его внимания.
Он считал, что, если ему суждено жить, он будет развлекаться, не придавая никакого значения мнению окружающих. И сейчас, сидя в своей погруженной в полумрак спальне, он спрашивал себя, привнес ли хоть каплю радости в его существование тот образ жизни, который он вел в последние годы.
Разве не испытывал он в глубине души отвращения к той грязи, до которой он опустился?
Разве горечь и цинизм, завладевшие его сознанием до такой степени, что временами, оглядываясь назад, он самому себе казался сумасшедшим, дали ему что-то еще, кроме чувства собственного унижения?
- Почему вдруг я предался подобным размышлениям? - спросил себя герцог.
Почему вдруг мысли о выпущенном из тюрьмы Астрид вернули ему те страдания и боль, которые мучили его после суда?
Однако нельзя сравнивать то, что он чувствовал тогда и что чувствует сейчас.
"Я стал старше, у меня не осталось ни идеалов, которые можно было бы разрушить, ни устоев, которыми можно было бы пренебречь", - без всякой жалости к себе подумал герцог.
И все же он хотел жить. Внезапно ему открылось, что он безвозвратно потерял последние девять лет, которые мог бы потратить на множество полезных дел, вложив в них те деньги, которые он просто выбросил на ветер.
Эта мысль заставила его встать с кровати. Он подошел к окну, раздвинул шторы и выглянул в окно.
В последний раз он смотрел из окна на озеро и на залитый лунным светом сад, окружавший замок, когда был ребенком.
Тогда ему казалось, что он видит перед собой какую-то волшебную страну, и его охватывало страстное желание выбежать из дома и самому стать частью этой неземной красоты.
И в то же время его переполняло чувство безмерной гордости от того, что это - его Королевство, его владение, что он на самом деле являлся частью старого замка Савинь, так же как и история замка была частью его самого.
Из окна герцогу были видны отражавшиеся в озере звезды, мерцающее зеркало воды, вековые деревья, четко вырисовывавшиеся на фоне неба.
Воздух был напоен ароматом цветов, и герцогу даже показалось, что до него донесся запах левкоев, которые были любимыми цветами его матери.
Сегодня после обеда он навестил вдовствующую герцогиню. Хотя она из чувства такта ничего ему не сказала, он знал, как она счастлива, что он все еще живет в замке и не уехал в Париж, как намеревался.
Впервые с тех пор, когда он был школьником, и мать, и сын без слов поняли, что чувствует и думает другой.
- Ты сделал меня поистине счастливой, Аристид, - едва слышно проговорила мать.
Доктор предупредил его, что ее нельзя утомлять, и попросил долго у нее не задерживаться.
- Сейчас состояние здоровья госпожи герцогини намного лучше, чем за последнее время, но ей ни в коем случае нельзя перетруждать себя.
- Я зайду к тебе завтра, мама, - сказал герцог, и по блеску, внезапно появившемуся в ее глазах, понял, что именно эти слова ей больше всего хотелось услышать.
Он поцеловал ее и почувствовал, как ее пальцы на мгновение сжали его руку.
- Да благословит тебя Господь, сынок, - прошептала она.
Когда он вышел из ее комнаты, у него было ощущение, будто он действительно получил благословение, хотя он и пытался убедить себя в полной абсурдности подобных заключений.
Внезапно к нему пришло понимание того, что если кто и способен спасти его от преследования Астрида, то это будут его мать и Сирилла.
Их молитвы возведут барьер между ним и демонами, которые глумятся над ним, и призраками, которые так долго травили его.
И тут же он напомнил себе, что никакая молитва не может защитить от физической угрозы его жизни.
Вдруг его охватило ощущение приближающейся опасности. Он не мог объяснить, откуда возникло это чувство. Оно было похоже на колокольный набат, звучавший в мозгу, на легкое покалывание, появившееся в его пальцах.
Надвигается опасность - она все ближе и ближе - эта опасность несет в себе угрозу физического уничтожения.
Охватившие его ощущения были настолько сильны, что герцог отошел от окна и направился к комоду, который стоял возле его кровати.
В его комнате стояло два таких комода из палисандрового дерева, инкрустированного слоновой костью. Они были выдержаны в том же стиле, что и вся отделка "Спальни короля".
Герцог выдвинул ящик. В нем лежал заряженный пистолет.
Герцог зарядил его перед тем, как лечь спать. Хотя он и пошел на этот шаг, уступив настояниям Пьера, который сообщил ему об освобождении Астрида, однако, не считая подобную предосторожность необходимой, он воспринял свои действия с насмешкой.
Ну разве способен человек, даже движимый фанатической ненавистью, прорваться через ряды бдительных охранников, которыми, как было известно герцогу, Пьер де Бетюн окружил весь замок?
