— Да!
— Ты где?
Это был сонный голос борова. Он был грозен.
У нее оставались считанные секунды до того, как придумать правдоподобный ответ.
— Я… я в солярии. Утром проснулась, а ты еще спал, милый. Господи, как же ты вчера набрался! Дима тебя еле дотащил…
— Он говорит, что ты ушла рано утром.
(Молись на него, Ксюха, молись!)
— Рано легла, рано проснулась. Надоело лежать, вот и вышла в город. А что, нельзя? — обиженным тоном спросила она и сделала отчаянный знак таксисту, произнеся губами: «Ка-кой-нибудь со-ля-рий! Быстро! Быстро!».
Таксист понимающе кивнул и молча вывел машину на дорогу.
— Что за солярий? — спросил Александр Михайлович.
Ксюха прижала трубку руками и вдобавок спрятала ее между ног, после чего быстро спросила у таксиста:
— В какой солярий везешь?
— Возле цирка, знаю, есть. «Солнечный круг» называется.
Она немедленно приложила трубку к уху и выдала лучезарным голосом:
— «Солнечный круг», милый.
— Дима сейчас за тобой заедет.
— Хорошо, буду ждать.
Она отключила телефон и перевела дыхание.
— Теперь дома потолки придется повыше делать, да? — усмехнулся таксист.
— Крути баранку, голуба, и не лезь не в свои дела, — ответила Ксюха устало.
— Понял, не дурак, — кивнул он.
«Милый Божечка, — взмолилась она. — Пронеси, спаси и помилуй…»
* * *
Светлана Владимировна не спала почти всю ночь. Не могла уснуть. Она никогда так не говорила с сыном и теперь сомневалась в том, что была права. Но в тот момент она не могла иначе. Просто не могла. У нее язык не поворачивался назвать ему имя отца. Чем такой, как Саша, то уж лучше бы такого отца и вовсе не было. И кто мог сказать об этом Вадиму? Кто? Никто ведь не знал… Кроме Жеки. Но Жека не стал бы ничего говорить. Они здорово вчера поругались из-за Вадима, в котором явно пылала ревность.
Все утро она пыталась дозвониться домой, но безрезультатно. Вадим не брал трубку.
В этот момент в палату зашел Евгений Иванович.
Светлана Владимировна бросилась к нему.
— Жека, как я рада тебя видеть!
— Я тоже. Но ты выглядишь обеспокоенной. Что случилось?
Она молча увела его в коридор, и они сели в кресла в холле отделения.
— Это из-за Вадика. Я никак не могу до него дозвониться…
— Света, ты неисправима. Как долго ты будешь позволять твоему эгоистичному балбесу трепать тебе нервы?
— Жека, я его мать, поэтому не могу не волноваться.
— Похоже, ему совершенно наплевать на то, волнуешься ты или пребываешь в полном спокойствии.
— Жека, прошу тебя…
— Ладно, не буду, не буду. В конце концов это действительно твой сын.
— Он звонил мне вчера. Хотел знать, действительно ли Саша его отец.
— И что ты ему сказала?
— Я не смогла… Он говорил так зло, так возбужденно.
— А откуда он вообще о нем узнал?
— Понятия не имею. Вот я и думаю, что с ним произошло. Я лежу здесь и ничего не знаю. Может, Вадик сам пошел к нему. Или Саша с ним что-то сделал. Он ведь говорил со мной тогда так страшно, угрожал Вадику. Господи, что же делать?!
На глазах у нее навернулись слезы.
Он обнял ее, прижал ее голову к своему плечу.
— Тебе надо отдохнуть, успокоиться, Светик. Ты же вся на нервах. Найдем мы твоего Вадика. А после этого не помешало бы ему всыпать хорошенько.
— Что ты! Я никогда его не била! — испуганно воскликнула Света.
— И вот печальный результат… — пробормотал Евгений Иванович. — Ладно, что-нибудь придумаем. У тебя есть телефоны его друзей, знакомых, приятелей?
— Да, дома. В телефонной книге и еще на старой карте перед телефонной полочкой. Только ты не разберешься, — улыбнулась она, вытирая слезы.
— Уж как-нибудь. Моего военного образования, надеюсь, хватит. Не беспокойся. Все будет нормально.
Он поцеловал ее.
— Возьми ключи от квартиры. И позвони мне обязательно, — попросила она, испытывая к нему благодарность такого рода, которую нельзя выразить словами, а только дать почувствовать, выказать ее всем существом своим.
Светлана Владимировна просто не представляла, что бы делала без Жеки в эти трудные для нее минуты. По-настоящему трудные. Саша, этот злобный безумец, действительно мог решиться на что-то страшное. Она видела его ярость, его необъяснимое злобствование. Он стал еще более тяжелым человеком. А деньги только увеличивали эту нехорошую силу.
И теперь она чувствовала, что случилось что-то ужасное. Случилось или могло случиться в ближайшее время…
* * *
Придерживая на груди полы меховой шубки, Ксюха топталась на тротуаре перед солярием.
Рядом с ней постоянно притормаживали машины и водители, сверкая льстивыми улыбками, предлагали подвезти. Но Ксюха только отмахивалась от них.
Наконец к ней вильнул блестящий «форд», за рулем которого сидел охранник Дима.
— Господи, я совсем околела! — стуча зубами, проговорила Ксюха.
— Ну, как погуляла? — поинтересовался охранник.
— Ой, Димочка, я твоя должница, родненький.
— А то! — ухмыльнулся он. — Шеф утром проснулся злой, как черт. Тебя нет, Юрки и остальных тоже…
— Разве Юрка не был в гостинице?
— Был. Вечером. Посмотрел на шефа, приказал мне возле него сидеть, после чего сразу куда-то уехал с ребятами. Шеф меня за тобой послал как раз тогда, когда он ему звонил. Чего-то они там с этим пацаном сделали. Не знаю что, только мне это совсем не нравится. Я в охранники пошел, а не в уголовники. А ты Юрку знаешь. Он же бешеный после чеченов. Надо будет глотку перерезать — не задумается. Хотел с ним как-то сцепиться, да жаль место потерять.
В душе Ксюхи шевельнулось сожаление. Кажется, этот вариант интриги по выколачиванию денег из борова провалился. Начальник охраны Александра Михайловича — настоящий головорез, такая же скотина, как и его хозяин. Парочка ублюдков, сведенных вместе судьбой. Это Юрочка устраивал для борова потрясающие оргии, снабжал его наркотиками, возил по самым гадостным московским притонам. И тот же Юрочка был замешан в темных делишках по запрятыванию концов и заметанию следов бурной деятельности Александра Михайловича по поиску новых развлечений. Он вполне мог поступить с Вадимом по собственному усмотрению. И то, что он не выполнил приказ, переданный Ксюхой якобы от борова «ничего не делать», вполне могло означать, что он что-то заподозрил. Да, она поступила неосмотрительно, так смело решив сыграть свою игру.
В ее душу снова закрался страх.
Что же делать дальше? Вести себя как ни в чем не бывало? Глупо. Еще неизвестно, что Вадим мог сказать начальнику безопасности. А уж Юрочка имел способность добывать нужные сведения. Иногда жуткими беседами в стиле позднего КГБ, а иногда методами раннего НКВД.
— Так как насчет должка? — спросил Дима, явно решивший ковать железо, пока оно не остыло.
— Чего? — повернулась к нему Ксюха.
— Дол-жо-ок, — пророкотал он и погрозил пальцем, подражая сказочному киногерою.
— А! Давай, Димочка, в другое время. Я сейчас…
Он поцокал языком.
— Нет, нет, нет. Так не пойдет. Потом у меня настроения такого не будет. Я сейчас на самом взводе. У меня бабы не было недели две. — Он притормозил у обочины, заглушил мотор и легонько похлопал себя по паху. — Так что давай, милая, давай.
— Что, прямо сейчас?
— Ага. Ты ведь не скажешь шефу? И я не скажу, — расплылся он в ухмылке, не оставлявшей никакого сомнения в его желаниях. — Я согласен и на ротик. Только аккуратнее, ладно?
— Ты серьезно?
— Серьезнее некуда.
В его глазах появилось упрямство самого нехорошего свойства. Это упрямство не умело прощать. Оно не знало пощады.
Ксюха вздохнула и расстегнула ширинку его штанов.
* * *
Вадим уже давно силился понять, где же находится и что вообще вокруг происходит. Он не знал, сколько времени, и эта оторванность от всеобщего ритма, по которому жили люди, еще больше его угнетала.
Он почти не чувствовал затекших рук, прикованных к чему-то наручниками. Болела голова, левый глаз почти не открывался.
Вокруг него была одна сплошная темнота. Только слышался звук текущей где-то по трубам воды. Но запах был не подвальный. Ощущался слабый запах моющих средств и зубной пасты. Он понял, что сидит в ванной.
Вадим поднял голову и выкрикнул:
— Эй, кто-нибудь! Помогите!
Немедленно включился свет, ослепивший его. Чьи-то руки налепили на глаза и на рот непроницаемую липкую ленту, потом выволокли куда-то.
Вадим слышал недовольное сопение и ощущал запах пота.
— Дай мне слово, что не будешь орать, придурок, — послышалось почти у самого уха.
Вадим согласно кивнул головой.
— Отлично.
Лента была сорвана.
— Жаль мне тебя, парень. За неделю ты мог бы покрутиться, чтобы найти все «бабки», а не эти пятнадцать кусков. Только ты, вероятно, подумал, что с тобой тут шутки шутить будут. Пожалеют тебя, бедненького.
