Кристоф тем временем распрямился. Горящий фонарик бессильно свисает в его руке.
- Господи... Господи Боже... Ты его... Ты же его... Он не в силах договорить. Робер переводит на него взгляд. Лицо Кристофа скрыто шарфом и беретом. Только глаза блестят на узкой полоске открытой кожи.
- Не правда! Не правда... Этого не может быть! Робер еле говорит, запинается. Словно вдруг разучился говорить. Он резко наклоняется. И снова тело выходит из повиновения. Руки его против его воли хватают голову Сержа... Она липкая и горячая. Шарф сползает. Робер приподнимает голову Сержа. Пытается что-то сказать, но ничего не выходит. И снова он трясет голову Сержа. Кровь течет по его рукам.
Тогда он разжимает руки, и голова падает на землю. Робер поднимается. Смотрит на оцепеневшего Кристофа и, сорвавшись с места, кидается прочь.
Он бежит куда глаза глядят... Куда глаза глядят... В противоположную сторону от холма, куда кинулась Жильберта.
Убегает, несется в ночь.
Глава 22
Долго бежит Робер, прежде чем замечает, что в ночи что-то изменилось. Долина позади него вдруг стала иной. Вопль Жильберты всех перебудил.
Бешено лают собаки. Сначала одна, потом другая, затем - все остальные. Теперь в ночи слышится не только вой ветра. Хлопают ставни и двери, люди окликают собак, кто науськивая, кто успокаивая.
Ветер словно гудит громче, но он не в силах перекрыть поднявшийся гам и лай, и в конце концов разносит шум по всей долине.
Робер останавливается. Оказывается, он сам не заметил, как перелез через забор старухиной усадьбы. Юноша оглядывается по сторонам. Пыль, густая трава на откосе, ухабы и рытвины, лес... Все ясно: это Гиблая дорога.
Ноги у него делаются ватными. Он поднимает руку и опирается на откос. Трава под рукой совсем мокрая. Значит, он очутился в том месте, где из-под земли пробивается родник и, размывая дорогу, устремляется к Оржолю.
Робер поднимает голову и прислушивается. Рядом, в двух шагах трещит и стонет Черный лес.
Юноша попытался сосредоточиться, раздумывая, куда теперь идти. Подумал было о Жильберте и обернулся. Противоположный склон долины превратился в огромное пляшущее пятно света. Все существо Робера и без того ходит ходуном, поэтому он бегом пускается вверх по склону.
Сверху, приближаясь, слышится собачий лай. Робер прекрасно слышит, как где-то рядом заливается лаем собака. Судя по всему, совсем близко. Он медлит. В нерешительности замедляет шаг, опять прислушивается.
Собаки повсюду - впереди него, позади, снизу по склону и сверху - со всех сторон. Ветер носит их лай по всей долине. Ветер стонет, собаки заливаются, ветер лает, ветер рыдает. Ветер превратился в огромную злобную собаку, которая носится по долине, и кусает тьму, ветер превратился в тысячеголовую собаку.
Робер бежит быстрее. Оглушительный шум неотступно несется ему вслед. Со всех сторон - рев ветра и лай собак. Вся долина гудит, гремит и лает. И голова у него разламывается от боли, хоть кричи... В ушах еще звучит страшный вопль Жильберты.
На бегу юноша несколько раз трет ладонью лоб, но сдавливающая виски боль все не проходит.
Задыхаясь, он карабкается по склону, сердце у него бешено колотится.
Не оглядываясь, он несется во тьму. То и дело ноги спотыкаются о булыжники, проваливаются в выбоины, скользят по грязи. Вода заливает дорогу. Робер едва держится на ногах. Ветви хлещут его по лицу.
Там, где изгородь усадьбы Бувье подступает к самому Черному лесу, отделенная от него одной лишь Гиблой дорогой, к Роберу подскакивает собака. И хотя он издали слышал и ее лай, и науськивания хозяина, юноша останавливается лишь тогда, когда собака оказывается прямо перед ним.
Пес слегка осаживает назад. Смолкает на мгновение, потом рычаньем медленно двигается вдоль обрамляющих дорогу кустов. Глаза его вспыхивают красными и зелеными искрами. Поджав хвост, зверь пластается по земле, припадая на лапах и горбя хребет.
В нескольких шагах от Робера пес останавливается и рычит громче и яростнее. Тем временем голос хозяина приближается:
- Давай, Черныш! Ищи! Хватай их, держи!
Понурившись и свесив руки, Робер ждет, уставив глаза на ветви деревьев, нависающие над поворотом дороги.
Сейчас оттуда выскочит человек... Сейчас оттуда выскочит папаша Бувье. Да, папаша Бувье... Крестьянин, у которого издохла телка. Робер знает это наверняка Он без конца твердит это про себя, а все его нутро содрогается от страшного шума, сотрясающего долину.
Он не сводит глаз с зарослей. Человек приближается. Робер прекрасно видит его, узнает, хотя крестьянин еще далеко. Лишь голос его раздается все ближе. Неумолимо приближается.
- Вперед, Черныш! Ищи!
Казалось, прошла целая вечность. Всякий раз, как деревья на повороте дороги начинали ходить ходуном под порывом ветра, Робер ожидал появления папаши Бувье.
В то же время юноша поглядывал вправо: откос был довольно высок, но над дорогой нависал небольшой ясень Стоило подпрыгнуть, ухватиться за ветви, подтянуться и можно было ринуться во тьму, под полосу беснующихся деревьев. Да, а собака? Она просто не успеет кинуться. Да и откос наверняка слишком высок и крут для пса. Ему придется побегать, пока он найдет более отлогий подъем. Робер отчетливо представлял себе, как он бежит через лес, но знать не знает, ни куда пойдет, ни где выберется из чащобы... Юноша посмотрел влево - там все заросло колючим кустарником вдоль дороги. Перескочить, скатиться вниз, к ручью, одним прыжком перепрыгнуть неширокий ручей, кинуться вверх по противоположному склону, вслед за Жильбертой...
Но в сторону усадьбы Ферри Робер смотреть не стал, как не вспомнил о тропинке, открывавшейся у него за спиной.
Он застыл в оцепенении, не в силах пошевелиться и не сводя глаз с поворота.
Наконец из-за ветвей показался крестьянин. Он шагал быстро, с охотничьим ружьем под мышкой.
Подойдя поближе, крестьянин остановился и поднял руку. В ту же секунду тьму разорвал луч электрического фонарика, и мужчина пошел дальше.
Свет ослепил Робера. Юноша прикрыл глаза рукой и наклонил голову.
- Господи Боже! - кричит крестьянин. - Да он весь в крови! - Он поднес фонарь к самому лицу Робера. Тот стоял не шелохнувшись.
- Убери руку!
Робер покорно отвел руку и заморгал.
- Пайо! - обронил мужчина. - Это же сын Пайо! Крестьянин умолк, оглядывая юношу с головы до ног, затем жестко спросил:
- Ну, говори, что ты натворил? Что наделал-то, а? Собака перестала рычать, теперь она принялась обнюхивать ботинки и брюки Робера. Крестьянин опустил фонарик и выключил его. Ярко светила луна. И хотя они стояли в тени деревьев, им было хорошо видно друг друга.
- Ну, Пайо, говори, что ты натворил? - снова требовательно промолвил крестьянин. Разведя руки, Робер безвольно опустил их и пожал плечами. Пес стал лизать ему руку. Мужчина повторил вопрос, затем перекинул ружье за спину, схватил Робера за плечо и встряхнул, воскликнув - Да отвечай, Господи Боже, отвечай! Что ты натворил? Ты поранился?
В ответ юноша отрицательно помотал головой. Тогда мужчина завопил и стал трясти его изо всех сил.
- Ты учинил какую-нибудь пакость! Опять что-нибудь напакостил! Ведь это ты заявился ко мне прошлой ночью, да? Ты! Признайся, что ты! Ты и твои друзья-приятели!
Робер кивнул и тут же получил пару крепких оплеух. Он пошатнулся, но только ниже опустил голову, так ничего и не сказав.
- А сегодня? - не унимался папаша Бувье. - Что ты сегодня учинил? Вы что, резали кур или кроликов? Почему ты весь в крови?
Несколько секунд слышался лишь рев ветра да издали доносился неумолчный яростный лай собак, сквозь который порой слышались голоса людей. Робера колотило, он чувствовал, как к горлу подступает рыдание. Все перепуталось у него в голове, и он едва слышно прошептал:
- Я не хотел.., нет, нет, я не хотел... Крестьянин склонялся к нему, чтобы разглядеть повнимательнее, и снова спросил:
- Кто еще с тобой был? Ну, говори! Робер покачал головой. Папаша Бувье покрепче схватил его за руку и опять тряхнул изо всех сил, выкрикнув:
- Ах, ты ничего не скажешь?! Посмотрим! Вы уже давно шарите в наших местах! Тебе придется все рассказать, и тогда мы переловим всю вашу банду! Теперь вам не поздоровится! Имей в виду, это дорого вам встанет!
Робер молчал. Тогда папаша Бувье развернул его за плечи и толкнул вперед - Давай, топай! - приказал он. - Сейчас поглядим, что ты запоешь, когда за тебя возьмутся жандармы!
Робер заплакал. Он плакал навзрыд, чего с ним не случалось уже много лет. Он брел по дороге, а за ним следовали крестьянин и его собака.
Весь противоположный склон долины был залит лунным светом. Лишь одно красное пятно алело в этом холодном сиянии: ярко освещенный двор фермы Ферри. И рядом - еще одно алое пятно, поменьше: свет горел в широко распахнутом окне в комнате Жильберты.
Все это Робер видел сквозь слезы. Теперь вся долина представлялась ему словно сквозь светящуюся пелену. Он поискал глазами виллу Комб-Калу, но так ничего и не разглядел На мгновение у него в голове мелькнули мысли о работе, о начатой траншее, об инструментах, сваленных в водоеме, где постепенно прибывала вода. Все мешалось у него в голове: жесткий взгляд хозяина, глаза хозяйки, фотография баскетболисток.. Юноша зажмурился и несколько шагов прошел вслепую, а потом вновь уставился на дорогу.
