— Как ты себя чувствуешь?
— Омерзительно.
— Никто не знал, что с тобой случилось. Мы переволновались.
Мердок снова откинулся на подушку.
— Я туда не вернусь.
— Фрэнк, не нужно отчаиваться. Как только поправишься…
— Ты не понимаешь. Я НЕ МОГУ вернуться.
— Так и передать Фаллону?
— Если думаешь, что это его интересует.
— Фрэнк, я не допущу, чтобы ты сдался. Ты не пробовал обратиться к «Анонимным алкоголикам»?
— Пробовал — восемнадцать лет назад.
— Неужели совсем не помогло?
— Они поставили меня на ноги. Но потом я понял, что у меня нет сил вернуться к прежней жизни. Трудно простить себе такое.
Бедный старик — спившийся, терзаемый угрызениями совести! Вдохновение, некогда вознесшее его на гребень славы, давно испарилось.
— Не принимай близко к сердцу. Ты не сделал ничего ужасного.
— Ох, ради Бога!..
— Фрэнк.
— Да?
— Я — твой друг. Что все-таки тебя гложет?
Мердок попробовал засмеяться, но получилось похоже на позыв к рвоте.
— Спасибо, что навестил. А теперь иди. Ты ничем не сможешь помочь.
Вслед за Полом в коридор вышел стажер в белом халате.
— Кажется, я видел вас с Фрэнком Мердоком?
— Да.
— Вы — родственник?
— Друг.
— Знаете кого-нибудь из его близких родственников?
Пол насторожился.
— Он тяжело болен?
— Мы сделали рентген, потом биопсию. Метастазы распространились по всему телу. Из вытрезвителя его повезут в больницу.
— Он знает?
— Разговора об этом не было.
Вот, значит, в чем дело, подумал Пол. Совесть ни при чем. Просто Мердок почуял близкий конец.
Как ни странно, у него отлегло от сердца.
* * *
В кабинет вошла Хизер.
— Бьюсь об заклад, вы не знаете новость.
— Какую?
— Фрэнк Мердок умер.
У Пола дрогнула рука, державшая схему сценария.
— Кто сказал?
— Пару дней назад мистеру Фаллону звонили из больницы. Сказали, он в тяжелом состоянии и если кто-то хочет навестить…
— Том должен был поставить меня в известность.
— …а сегодня они сообщили о его смерти.
Может, ему следовало еще раз наведаться в больницу? Но что толку встречаться с человеком, в равной степени пожираемым метастазами рака и отвращением к себе? Даже если бы врачам удалось удалить пораженные ткани, Мердок вряд ли выжил бы. Он утратил нечто главное. Оставалось только умереть.
Но каково было Фрэнку в эти последние дни жизни — в ясном сознании, наедине с воспоминаниями о своем былом величии! Когда-нибудь он займет свое место в пантеоне других великих «неудачников» — таких, как Д.У. Гриффит, Рене Клер, Сергей Эйзенштейн и Луи Бунюэль.
Вошел Эд Сиранни с озабоченным выражением лица.
— Слышал о Фрэнке Мердоке?
— Хизер сказала.
— Я и не знал, что у него этот — с клешнями. Фрэнк был славный старик. Вот только ненавидел свою работу. Я убеждал его: это практически то же самое, что сейчас проделывают в так называемом художественном кино — и при этом мнят себя гениями.
— А он?
— Бубнил что-то вроде того, что, мол, главное — в каком направлении идешь. Все, что ему было нужно, это снять напоследок еще один стоящий фильм.
— Генри Джеймс называл повторный шанс всеобщим заблуждением.
— Как думаешь, Пол, Фрэнк был настоящим гением?
Пола подмывало выругаться, но он сдержался.
— Где они — настоящие?..
В пять часов вечера, выйдя из здания на Мэдисон-авеню, Пол увидел, как на стоянку на полной скорости въезжает удлиненный черный автомобиль с поднятым верхом. Шейла Томкинс весело помахала ему рукой. Пол приблизился.
— Пол, у меня хорошие новости. И горячее желание отпраздновать. Как насчет того, чтобы сводить девушку поужинать?
Пол устремил на нее испытующий взгляд.
— Это не случайная встреча?
— Вы сегодня очень догадливы, мистер Джерсбах. Залезайте, и я вам все выложу как на духу.
Они проехали по Мейджор Диген и свернули на бульвар Хатчисона.
— Прокатимся за город? — предложила Шейла. — Я знаю местечко с ветряной мельницей и настоящим водопадом, а внизу плещутся утки. Это в Коннектикуте.
— Все же хотелось бы знать, чем вызвана столь резкая перемена в отношении.
— Ну, прежде всего, не такая уж резкая.
— Вы меня старательно избегали.
— Я считала вас очередным юным карьеристом, закрутившим кратковременную интрижку с большим городом перед тем, как вернуться в провинцию и жениться на оставленной там подружке. Но я ошиблась. Вы — не единственная ошибка в моей жизни.
Над головами с легким свистом проносился благодатный ветер. Шейла оказалась отличным водителем, и Пол расслабился. На душе было радостно и тревожно, словно в предвкушении романтической эскапады. Они притормозили возле пропускного пункта на границе штата.
— Вы сказали — хорошие новости, — напомнил Пол.
— Я только что подписала контракт на новый сериал — «Синяя Борода и его жены». Я играю всех несчастных жертв этого маньяка и получу больше любой голливудской звезды.
Наконец они подъехали к старой гостинице. На фоне вечернего неба с тонким серпиком луны отчетливо выделялись очертания ветряной мельницы. Слышался плеск воды.
— Это была самая настоящая мельница, — повторила Шейла. — Ее заново отстроили и отделали один к одному.
— Ее допотопный вид внушает доверие. Людям приятно возвращаться в прошлое — особенно за ужином.
— Папа Фрейд, — засмеялась Шейла.
Широкие окна ресторана выходили на водопад. В пруду плавали утки, выписывая круги. С наступлением темноты белопенные низвергающиеся потоки вспыхнули в ярких лучах прожекторов.
Пол и Шейла начали с бара в стиле семнадцатого века, уставленного бочками доброго выдержанного вина и пивными бочонками. Пол чувствовал себя этаким плейбоем. Шейла больше не держала дистанцию, наоборот, стала доступной и отзывчивой. Разговор велся в неторопливом, успокаивающем ритме. В Поле росло чувство немного дурацкой бесшабашности. В воздухе носился тонкий аромат дорогих духов. Суитцер казался то ли далеким сном, то ли чем-то вроде старой одежды, из которой он давно и необратимо вырос. Теперь Пола интересовало лишь то, что мог предложить мегаполис, подобный Нью-Йорку. Он только сейчас понял, что это такое.
Подошла официантка — сказать, что их столик уже накрыт. Пол и Шейла заняли свои места перед окном, откуда открывался особо живописный вид на водопад. Они пили искристое сухое белое вино и закусывали индейкой. А когда ансамбль из трех музыкантов — фортепьяно, виолончель и кларнет — заиграл танцевальную музыку, первыми вышли танцевать. Шейла не возражала против сокращения дистанции, и это породило между ними волнующую близость. Ими все больше овладевало приятное напряжение, возникающее между мужчиной и женщиной, когда они близятся к неосознанной, но желанной развязке. Пол чувствовал, как вибрируют его руки и плечи. Когда они вернулись к столику, в голове молнией сверкнула мысль: сегодня произойдет незабываемое!
Шейла погладила его по щеке. Ему было хорошо, покойно. Даже неумолчное кряканье уток казалось радостным.
Он начал рассказывать о себе — как в раннем детстве потерял мать и все заботы по его воспитанию легли на плечи отца, горячего поборника образования.
— Он был простой работяга, но проглатывал все, что попадалось под руку: от Библии до Вольтера. При жизни я не ценил его по достоинству.
— Тебе можно позавидовать. Мой отец был совсем другим.
— Мне до сих пор кажется, что он знал секрет, ускользнувший от меня самого. Как наполнить жизнь смыслом.
Пол усмехнулся. Он никогда еще не был так откровенен. Даже с Дженнифер.
— Отцовский секрет не имел никакого отношения к богатству. Он пожимал плечами: «Ну, и что это дает? Гроб пороскошнее?»
— Один мой знакомый тоже так считал.
— Кто-нибудь близкий?
— Единственный мужчина, которого я любила. Возможно, он таковым и останется.
— Ты слишком молода, чтобы так говорить.
— Вся беда в том, что он слишком любил жизнь. Смаковал каждую секунду. Таких ненадолго хватает.
— Что с ним случилось?
— Разбился во время гонок.
Пол вспомнил: после смерти возлюбленного Шейла пережила нервный шок и была вынуждена некоторое время провести в клинике.
— Как его звали?
— Фердинанд дель Рио. У него было все: красота, ум, богатство. Ему не приходилось бороться. Жизнь преподносила ему свои дары на блюдечке.
— Это сделало его счастливым?
Шейла пожала плечами.
— Главным для него было находиться в центре событий. Не как какой-нибудь рохля из тех, для кого предел мечтаний — заработать достаточно денег, чтобы выкупить закладные.
