Рядом стояла пара американцев в полотняных, сражающихся с ветром, панамках. Женщина, стараясь оказаться над самым центром клокочущего под килем водоворота, довольно бесцеремонно потеснила Йохима, пододвинувшись почти вплотную к его плечу. Теперь наслаждавшийся морскими впечатлениями пассажир видел не только разлетающуюся пенными браздами дорожку, но и чужую руку, оказавшуюся у него чуть ли не под носом. Рука была немолодой, несильной, некрасивой. Белая кожа, сборящаяся мелкими складочками в выемке локтевого сгиба, на тыльной поверхности уже загорела, покрывшись россыпью ярких коричневых пятнышек. Короткие ногти, покрытые розовым перламутровым лаком, впились в кусочек булки, на запястье болтался золотой браслетик с миниатюрными хрупкими часиками из той породы, что преподносятся к юбилеям и потом долго раздражают микроскопичной незрячестью циферблата.
Почему он так внимательно, с какой-то тайной жадностью разглядывал все это, стараясь уловить аромат дезодоранта, смешанного с запахом томящегося от жары тела, почему не отстранился, сохранив свой тет-а-тет с морем?
Отщипывая кусочки хлеба, женщина бросала их в воду, целясь в гребень отлетающей волны, и наблюдая, как ловко охотятся за своей добычей птицы. Ее тяжеловатый, низко подвешенный зад обтягивали узкие брючки с разрезами у полных икр, на бедрах повис свитер, связанный спереди рукавами. Короткие завитые пряди вырывались из под белой панамы, прихваченной у подбородка тонкой резинкой. Американка громко смеялась, и стараясь перекричать стук мотора и репродуктор, комментировала своему спутнику маневры чаек. А тот, вполне солидный и грузный джентльмен, в длинных шортах цвета хаки, выставляющих на всеобщее обозрение клиническую картину верикозных изменений нижних конечностей, по всей видимости, предпочитал посидеть в тишине. Наконец, дама, широко размахнувшись и чуть не задев Йохима, метнула в воду оставшуюся горбушку, ее свитер, развязав рукава, соскользнул на палубу и они чуть не столкнулись головами - американка и высокий очкастый парень, поспешивший подхватить ускользающую за борт вещь. На мгновение их руки соприкоснулись, и очкарик, ухватив свитер первым, протянул его даме. "Сенкью" - кивнула та и поспешила за своим удалявшимся спутником. Йохим качнулся, будто получив сильный удар поддых, судорожно хлебнул воздух и замер. Первое, что почувствовал он, выныривая из черноты, была смесь непонятных, сильных эмоций, требовавших разрядки. Он притих, прислушиваясь к внутренней буре и тупо глядя на возвратившегося с добычей Дани. Изображая официанта в качку, он лавировал между рядами деревянных скамеек, держа бутылку ситро с нанизанными на горлышко бумажными стаканчиками и тарелку с бутербродами:
- Господин путешественник, господа чайки, ваш завтрак! - протянул он тарелку, - Да ты, я вижу, заслушался. Правда - здорово? Представляешь, эту девчонку откопали совсем недавно где-то в семье угольщика. Говорят будущая звезда, вторая Эдит Пиаф. Что за голос - будто ириска во рту! Тут и Париж, и Франция со всеми потрохами.
- Дани, прошу тебя, умоляю, - угрожающим голосом начал набычившийся Йохим по-немецки, - Твои французы и французский мне уже вот здесь...!
Он чиркнул ребром ладони по горлу и чувствуя, как захлестывает его беспричинная, бесконтрольная злоба, выхватил у Дани и швырнул за борт тарелку с бутербродами. Тот замер с недоумением упершись глазами в ощетинившуюся спину друга и не решаясь сказать ни слова. Через пару минут, однако, Йохим повернулся, на его смущенное лицо прорывалась виноватая улыбка. Он порылся в карманах, нашел монету и вручил ее Дани. - Возьми, это мой штраф и начальное капиталовложение в фонд спасения истеричных иностранцев, - буркнул он по-французски.
А суетливая американка, пробираясь через чужие ноги к месту на лавке у самого борта, заботливо придерживаемого для нее верикозным джентльменом при помощи панамки, с трудом сдерживала вспыхнувшее вдруг отчаяние. Ей хотелось орать, топать ногами, звенеть пощечинами, изорвать и выкинуть, как обманутый лотерейный билет, всю свою жизнь, всю эту глупую жизнь - от самого дурацкого ее начала.
- Ты вечно все делаешь не так, ты просто кретин, Гарри! - обрушилась она на опешившего спутника, выглядевшего совсем беззащитно с обнаженной ветром плешью.
Но прошли минуты, солнце припекало сквозь полосатый тент, разомлевшими пассажирами овладело умиротворение. Стук мотора стал особенно громким, когда песня Матье оборвалась и голос капитана, откашлявшись, сообщил, что прямо по борту - Канны. Туристы оживились, подтягивая поближе свои сумки, американка полезла в путеводитель, забыв и о минутном взрыве невнятных чувств и о своей атаке на бедного Гарри, старательно приводящего в порядок длинные, редкие, переброшенные от уха к уху пряди.
Эта женщина, хрустящая пухлым поп-хортом и уже устремившаяся мысленно к очередному пункту туристической программы, никогда так и не узнает, что пережила сейчас самый значительный момент во всей причитающейся ей еще жизни - несколько минут назад, на борту маршрутного катерка, у побережья французской Ривьеры, она прикоснулась к руке своего единственного сына.
...Так бывает, так очень часто бывает. Судьба не всегда находит нужным ставить нас в известность по поводу своих тайных игр. Мы не рассчитывали, мы не предполагали - и вот - мы удивлены!" - комментировал Дани издали ожидавшую их в Тулоне "компанию". Он изобразил недоумение, т.к. вместо обещанной "чуть ли не дюжины" гостей, на причале у большой прогулочной яхты "Victorio", расположились две крошки, что явно предполагало интимный характер прогулки. Позже Йохим понял, что серия вечерних звонков Дани имела целью корректировку списка приглашенных.
Одна из девушек, сразу бросавшаяся в глаза, очевидно, Сильвией, т.е. - "лучшей попкой", другая, наверняка, - ни тем, ни другим.
Сильвия, в белой завязанной на животе рубахе и алых брючках "в облипку", постоянно отбрасывала назад шелковистые пряди длинных, темных волос, причем и ее гордо вскинувшаяся голова, и гибкое тело, и взлетавшая к виску рука, совершали маленький танец, мимолетный, не впечатляющий. На мгновение, прежде чем волосы снова закрывали лицо, можно было увидеть очаровательную мордашку, глядящую прямо и весело с крошечными черными родинками под глазом, у рта и на скуле, навевающими воспоминания об игривой поре Мадам Помпадур. Сильвия часто хмурилась, собирая к переносице блестящие черные брови и так же легко смеялась - рассыпчато, девственно. Представить ее на сверкающей сцене варьете в пикантном трико, украшенном перьями, было весьма трудно, как и в качестве жены чрезвычайно крутого, по характеристике Дани, малого.
В подружке Сильвии - Нелли, высокой и крупнокостной было, наверное, то, что называют породой: крупный нос с горбинкой, прямая, ниже бровей челка постриженных "в каре" каштановых волос, бледные, четко вылепленные губы, почти постоянно сжимающие длинную сигарету. Во всяком случае, она сама, несомненно, ощущала свою особенность, демонстрируемую окружающим в экстравагантности одежды и манере держаться. На плечистом торсе девушки свободно болтался сетчатообразный балахон ярких африканских расцветок, запястья обеих рук покрывали тяжелые грубой работы серебряные браслеты, а на груди позвякивала целая связка разнообразных амулетов - костяных, керамических, серебряных и деревянных. Нелли училась на филфаке Сорбонны, увлекалась славистикой и была дочерью шефа сильвиного отца, занимавшего, как ни странно, какую-то крупную дипломатическую должность. Все это выяснилось сразу же, как только компания разместилась на яхте и Дани, запустив мотор, предложил всем "чувствовать себя как дома". Бутылка вина и пакет черешни, прихваченный подругами пришлись очень кстати. Йохим с девушками, надевшими бикини, расположился на палубе, а Дани, дежуривший "в кочегарке" получил свой бокал вина прямо по месту службы.
Беседовали легко и веселок "ни о чем", правда, очень недолго. Как только яхта вырулила в относительно спокойные воды, Дани потребовал себе помощницу и, удалившись с Сильвией в кубрик, предупредил, что они займутся починкой мотора и в постороннем вмешательстве со стороны остальных гостей не нуждаются.
Йохим остался на палубе с Нелли. Намотав на голову тюрбан из лилового шифона, девушка вытянулась в шезлонге и, пуская сигаретный дым через ноздри, полузакрыла глаза. "Если тебя не тянет говорить по-французски, можешь квакать по своему" - лениво бросила она Йохиму. Он облегченно вздохнул, превратившись из гостя в хозяина положения, а Нелли, говорившая по-немецки с забавным акцентом, приобрела дополнительную привлекательность иностранки. Несмотря на видимую отстраненность и даже некоторую высокомерность, девушка оказалась очень разговорчивой. Ее подчеркнутая открытость, должная, по-видимому, демонстрировать независимость от всяческого этикета, предполагала ту степень откровенности, которая редко возникает при первом знакомстве. За пять минут Йохим узнал многое о ее семье, живущей в фактическом разводе, о любовниках матери и побочных заработках отца, о студенческих баталиях с преподавателями, которые она горячо поддерживает, презирая отупевших от сытого благополучия в буржуазном болоте "стариков", о ее парне, бросившем университет и Нелли с кровоточащей раной в груди и отчалившим босым и абсолютно налегке в далекую Индию, чуть ли не пехом.
