— Нет! — крикнула она и оттолкнула его обеими руками.
Кристиан сел на подлокотник кресла, опершись локтями о колени, раздвинув ноги. Полы его халата распахнулись.
— Я никогда не буду твоей любовницей! — продолжила Элизабет прерывающимся от волнения голосом.
— Да-да, ты мне это уже говорила, — устало сказал он.
Элизабет взвилась:
— Ты не за ту меня принял! В Межеве есть сотни девиц легкого поведения. Если тебя это интересует.
— Нет, эти как раз меня не интересуют.
Спокойствие этого человека выводило ее из себя. Чем он был увереннее в себе, тем больше она его презирала. В своей надменности он был ужасно красив. «Если он улыбнется и покажет мне свои роскошные зубы, я ударю его!» — подумала Элизабет. И, глубоко вздохнув, добавила:
— Кто ты такой?! Демон-искуситель?.. Ты бросаешь мне вызов!.. Но ты не отдаешь себе отчета в том, что ты сам все испортил!
— Но, Элизабет!..
— Дай мне сказать!
Он умолк, не сводя с нее вопросительного взгляда. Его губы были влажными. Элизабет уже и не знала, что еще сказать. Потом вдруг слова потекли из нее неудержимым потоком:
— Я хотела быть твоей женой, Кристиан, прожить всю жизнь вместе с тобой, как мои мать с отцом! Но ты не способен… оценить мои чувства! Ты просто чудовищный эгоист! Ты думаешь только о своем удовольствии!.. Для тебя в любви существует только это!
И театральным жестом она указала на диван. Он нахмурил брови. Взгляд его был оценивающим.
Это? — сказал он наконец. — А это, между прочим, очень важно! Можно построить целую жизнь на этом, ради этого!
— Нет, Кристиан!
— Да, Элизабет. Я не сказал бы этого первой попавшейся мне девке. Но тебе я могу с уверенностью сказать, потому что ты создана для того, чтобы понимать меня.
— Это неправда!
— Да брось ты! Я хорошо тебя изучил. Мы с тобой одной породы. Вдыхать запах снега, прикасаться к меху, надкусывать фрукт, погладить обнаженную хожу — каждое из этих наслаждений имеет для нас такое значение, какое не имеет для других. Ты именно та женщина, которая мне нужна. А я именно тот мужчина, который нужен тебе. Наши тела получают вместе удовлетворение, ни в какое сравнение не идущее с тем, которое испытывают семейные пары, судьба которых кажется тебе завидной. Такие люди, как ты и я, должны уметь смеяться над маленькими буржуазными условностями и жить только ради чувственного удовольствия. Я научу тебя… Ты увидишь…
Она тряхнула головой, словно отметая только что услышанное. Ее волнение было таким сильным, а ужас таким огромным, что у Элизабет не хватало сил сказать ему что-нибудь в ответ. «Это дьявол!» — подумала она. Глаза Кристиана заблестели, потом погасли.
— Успокойся, — продолжил он. — Я не буду больше пытаться поцеловать тебя сегодня. Но хорошенько подумай над тем, что я тебе сегодня сказал.
Он встал, завязал шнурок на халате и прошептал со странной нежностью:
— Уходи!
Она стояла как вкопанная с потерянным видом, будто не слыша его. Он повторил:
— Уходи, Элизабет.
Она не помнила, как очутилась на улице с лыжами на плечах и палками в руке. Что произошло? Почему ей так хотелось плакать? Небо было еще светлым. Она пошла по дороге, ведущей к дому.
— Что с тобой, Элизабет? — спросила Амелия.
— Ничего, мама!
— Три дня подряд сестры Легран зовут тебя пойти с ними на Рошебрюн, но ты все отказываешься. Это не очень любезно с твоей стороны. Я только что видела их в холле: они выглядели такими расстроенными из-за того, что должны идти без тебя.
— Совсем нет! Они встретятся с Греви! Пойду я с ними или нет, они все равно отлично проведут время.
— А что ты будешь делать?
— Я хотела бы прибраться в комнате, постирать пуловеры, носки.
— Ты не устала? Не больна?
— Да нет же, мама! Просто в последнее время у меня отпало желание кататься на лыжах.
Элизабет поцеловала мать и убежала к себе в комнату. После обеда она все ждала случая побыть одной, чтобы больше не контролировать выражение своего лица. Закрыв дверь, она заметила, как Фрикетта бесшумно проскользнула следом за ней.
— Лежать! — сказала Элизабет. — Будь умницей.
Закатав рукава, она приготовилась к стирке. Яростно комкая шерстяной жилет в мыльной воде, она вспоминала лицо Кристиана таким, каким запомнила его в последнее время. Позавчера она неожиданно увидела его выходящим из почтового офиса с молодым худеньким блондином, которого он обнимал за плечи. Увидев Элизабет, он улыбнулся ей издалека, словно простой знакомой, и увлек своего спутника в сторону катка. Был ли это тот самый симпатичный ученик, сын мадам Сольнье? Почему Кристиан вел себя с ним так, словно был его старшим любящим братом? Ее почему-то раздражало это обстоятельство. А вчера она опять столкнулась с ними по пути на фуникулер. Они спускались на лыжах к деревне, и, поравнявшись с Элизабет, Кристиан окликнул ее: «Здравствуй!», подняв палку, но так и не остановился. Наконец, сегодня утром, когда она шла в аптеку, она встретила его на площади, разговаривающим с друзьями. Он отвернулся, что бы не видеть ее. Все было ясно: раз она отказывалась быть его любовницей, он не желал больше терять с ней времени. Как же она презирала его!
Так она освобождалась от него, презирая и ненавидя! Он оказался презренным лжецом и развратником. «И как я могла полюбить этого человека, лежать с ним обнаженной, прижавшись к его телу, хотела стать его женой? Если бы теперь он и попросил моей руки, то я сказала бы ему «нет!» Ей хотелось бы держать его в своих руках, как вот это белье в тазу. Ее пальцы впивались в мокрый трикотаж, словно в тело врага. Элизабет вдруг увидела в зеркале выражение своего лица. Мрачный, неподвижный взгляд убийцы. Убить его! Нет, лучше обезобразить, обезобразить на всю жизнь! Она попыталась представить себе черты лица Кристиана. В памяти ее возникали какие-то смутные очертания. И вдруг он появился перед ней с такой ясностью, что она буквально застыла на месте. Зеленые глубоко посаженные глаза, пухлые губы, ослепительно белые зубы, маленькая ямочка на подбородке. Именно эти черты очаровывали ее когда-то в этом лице, которое теперь она презирала больше всего. Ах! Выбить бы эти белые ровные зубы, расквасить этот жадный рот, подавить этот смех, раскаты которого все еще преследовали ее! Страсть разрушения кипела в ее жилах! Она выжимала пуловер, вода звонко капала в умывальник «Прости, Элизабет!» Он стоял перед ней на коленях, некрасивый, несчастный, отверженный. Она стояла к нему спиной. Ей вроде бы кто-то сказал, что он заболел, что звал ее в бреду. Она шла к нему, склонялась над его постелью и плевала ему в лицо. Чувство острого удовлетворения охватило ее при мысли об этой невозможной мести. Гордость ее успокаивалась, нервы расслаблялись, пуловер медленно погружался в прозрачную воду для полоскания.
Отжав пуловер, она разложила его на столе и приступила к стирке носков. Мыльные пузырьки лопались между ее пальцев. Скоро она перестанет думать о Кристиане, излечится от него окончательно и станет такой же беззаботной, как и до знакомства с ним. Папа, мама, обычные дела в гостинице, прогулки на лыжах, чай в кондитерской, вечер в «Мове Па», флирт с каким-нибудь парнем, которого она не увидит в следующем сезоне… Фрикетта дремала на своей подушечке. Старая пихта за окном смотрела, как Элизабет стирает белье, думая о своем горе… Элизабет пожалела, что не пошла с Сесиль и Глорией на Рошебрюн. Окончательно решив забыть Кристиана, она больше не боялась случайных встреч с ним. При каждой новой встрече ее отвращение к нему будет только возрастать. Вода журчала, стекая в сливное отверстие. Носки свисали с края умывальника словно утопленники. В зеркале на нее смотрела девушка со смуглым лицом, большими усталыми глазами, околдованная пустотой своей комнаты, своего сердца, своей жизни. Элизабет откинула рукой прядь волос со лба и поискала губную помаду в сумочке на ремне. Ее пальцы нащупали маленький металлический предмет: ключ, который ей дал Кристиан. Она вздрогнула, и ее глаза наполнились слезами. «Что со мной?» Пихта шевелила своими ветвями. С первого этажа доносились приглушенные звуки пианино.
В течение последующих дней Элизабет старалась жить, не думая о своей муке. Стоило ей только перестать думать о Кристиане, как в ней появлялась какая-то выжидательная пустота, словно боль и радость в ней были взвешены на весах и теперь уравновешивали друг друга. Она двигалась как марионетка в декорациях из картона, среди обитающих здесь бездушных людей. Несколько раз Амелия выражала беспокойство по поводу того, что ее дочь плохо выглядела и была рассеянной.
— Да что ты мама, я прекрасно себя чувствую, — отвечала ей Элизабет.
И, боясь показаться слишком удрученной, она становилась слишком возбужденной. Сесиль и Глория уговорили ее опять ходить с ними на прогулки. Она каталась как никогда хорошо, но теперь любила рискованные спуски и скатывалась вниз как в полусне. Иногда ей хотелось, чтобы над Межевом пронесся какой-нибудь ураган, чтобы он раскидал всех клиентов «Двух Серн» и вывел бы ее саму из состояния оцепенения.
