Диона даже не помнила, как вошла в комнату. Какой-то подвыпивший юнец ухватился за волочившийся по полу конец покрывала и сдернул его с ее головы. Еще кто-то нагнулся и вцепился в подол; платье порвалось, обнажив одну грудь. Диона лишь на секунду остановилась, чтобы запахнуть его. Она действовала, словно сомнамбула, и легко, без малейшего усилия вырвала сына из объятий распаленной скотины.
Тимолеон был мертвецки пьян — однако не настолько, чтобы не узнать мать. На мгновение он остолбенел, но потом его опять одолело хихиканье:
— Прелестная мамочка. Прелестная, прелестная, прелестная мамочка…
Диона быстро огляделась. Омерзительный огромный мужчина, у которого она выхватила Тимолеона, вернулся к своей предыдущей пассии — совершенно голой женщине с пышной гривой волос цвета светлой бронзы. Никто больше не обратил на Диону внимания, разве что послышались насмешки и вопросы — что она собирается делать со своей юной пригожей добычей? Но любопытные быстро угомонились.
Она схватила с ближайшего ложа гиматий — трое его обитателей были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание, и накинула на Тимолеона. Ее любимый сын пошатывался, хихикая, и беспрестанно бормотал ужасающие скабрезности. Диона влепила ему пощечину, и Тимолеон наконец замолчал.
Когда же он успел вырасти — она даже не заметила. Сын был на полголовы выше ее, длинноногий, как годовалый жеребенок, и совершенно беспомощный. Диона подтолкнула его к лестнице, потащила вниз и волокла за собой до тех пор, пока наконец не появился Марсий. Он подхватил мальчика и перекинул через плечо.
Тимолеон прекратил хихикать только на улице, когда Марсий швырнул его на землю. Несколько раз мальчика вырвало в канаву, но слуги не делали ни малейшей попытки помочь ему. Диона же была не в состоянии что-либо предпринять, то ли от ярости, то ли от потрясения.
Когда все выпитое за ночь вино вышло наружу вместе с пищей, съеденной за день, Марсий опять подхватил Тимолеона — на этот раз осторожно — и понес дальше.
В бастионе ее семьи, дома, на Диону смотрел дрожащий, испуганный ребенок с бледно-зеленым лицом. Она велела его выкупать; мальчика одели в чистую льняную тунику, причесали волосы; венок сорвали с головы и сожгли. Диона сидела на своем любимом стуле — в комнате, где обычно читала по вечерам, и изучала сына строгим холодным взглядом.
— Ну? — произнесла она наконец, потому что сам Тимолеон по-прежнему не выказывал ни малейшего желания заговорить. — Что скажешь?
Если бы сын заплакал, Диона могла бы совершить нечто непростительное: избить его, накричать, отослать к отцу. Но он стоял молча, и взгляд его становился все более уверенным, хотя щеки по-прежнему были залиты румянцем — розовые пятна на бледных щеках.
— Прости, мама. Я очень сожалею.
— Да? — Она приподняла брови, все такая же суровая. — И сколько раз ты уже сожалел — после походов туда?
— Я был там только один раз, мама. Честное слово.
Диона на минуту задумалась. Похоже, сын говорил правду.
— Кто тебя туда завел?
— Все получилось случайно, — ответил Тимолеон и прикусил губу. Из нее уже сочилась кровь — без сомнения, он пытался сдержать слезы. — Андроник иногда туда ходит. У него есть друг — мужчина, которого он называет дядей, но на самом деле он ему вовсе не дядя… Этот мужчина часто заходит в гимнасий, потому что обожает общество мальчиков… Он велел в следующий раз привести с собой друга или пару приятелей. Сначала вызвался Мелеагр. Он хотел взглянуть, на что похожи эти пирушки. Я сказал, что там не может быть ничего любопытного и особенного — они наверняка ничем не отличаются от вечеринок господина Антония. И тогда они оба уговорили меня пойти с ними и посмотреть самому.
— Значит, ты мне солгал? — возмутилась Диона. — Ведь ты сказал, что будешь ужинать в доме Мелеагра.
— Неправда! — взбунтовался Тимолеон. — Я сказал, что хочу поужинать с Мелеагром. Ты мне разрешила. Ты же не спросила, где…
Голова у Дионы раскалывалась. Она осторожно опустила ее на ладонь.
— О, боги! — проговорила она. — Неужели это расплата за то, что я столько времени провожу у царицы?
— Я не собирался делать ничего плохого, — заторопился Тимолеон. — Правда, мама, честное слово. Мне дали вина — пришлось выпить. Ну посуди сама, разве я мог проявить невежливость и отказаться? Они мне все подливали и подливали. Я вспотел и поэтому снял одежду. Они приставали ко мне с разными странными просьбами, и тогда я решил встать и пойти танцевать, чтобы они оставили меня в покое. Мама, а я и вправду красивый? Или они просто хотели заставить меня целовать их?
Диона смерила сына более чем выразительным взглядом. Тимолеон опустил глаза и замолчал.
— Хватит изображать из себя невинное дитя. Ты отлично знал, чем они занимаются. Я еще мшу поверить, что ты пошел танцевать, чтобы избавиться от их рук — я поступила бы так же. Но тебе ведь понравилось там, не так ли? Тебе же хотелось, чтобы они смотрели на тебя и, может быть, даже касались твоего тела.
Мальчик дернулся, словно от удара хлыстом.
— Мама!
Но на этот раз Диона была безжалостна. Она больше не имела права проявлять милосердие, хотя сердце яростно протестовало: ей так хотелось обнять сына, погладить по голове, успокоить, словно он был не старше Гелиоса или Селены.
— Ты уже не ребенок, Тимолеон. Ты взрослый мальчик, почти юноша. Тебе было любопытно посмотреть, что делает Андроник со своим мнимым дядей?
— Я и так знаю. Он мне рассказывал.
— И все равно пошел?
Тимолеон опустил голову. Голос его стал совсем тихим.
— Я хотел увидеть.
Она медленно кивнула.
— И увидел?
— Да, мама, — едва слышно прошелестело в воздухе.
— Что ж, — начала Диона, — не буду тебя сечь. Это слишком легкое наказание. Пожалуй, я настою на том, чтобы ты снова пошел туда и рассмотрел все как следует, а потом подумал — хочешь ли жить так, как живут эти люди. Разве ты не за тем туда пошел?
Тимолеон впал в настоящую панику, и его глаза стали совсем круглыми.
— Нет! Я больше не хочу туда!
— Именно поэтому я и заставлю тебя пойти.
Он упал перед ней на колени.
— Нет, мама! Нет!
— Прекрати! — оборвала его она. — Ты, кажется, испугался? Ну что уж там такого страшного? Обыкновенная клоака, помойка, куда протоптало дорожку стадо погрязших в дерьме безмозглых скотов.
— Именно поэтому — не пойду! — ответил он, достаточно жестко для такой ситуации. — Пожалуйста, мама, я не хочу туда… Я не желаю снова оказаться там. Клянусь богиней!
— Хорошо, допустим. Но что еще ты выкинешь?
Ошарашенный, он поднял на нее глаза. Диона вздохнула, не зная, плакать или смеяться.
— Ох, дитя ты мое, дитя… Какой же ты еще ребенок! Я ведь безумно испугалась, а потом так рассвирепела, что готова была убить тебя. Как Марсий узнал, куда ты пошел?
— Он встретил меня на площади, в гавани. — Тимолеон сам чуть не плакал. — Я обругал его, и он ушел. Мне никогда и в голову не пришло бы, что Марсий направиться прямо к тебе.
Диона погладила влажные кудри сына.
— Да, — промолвила она, размышляя вслух. — Кажется, я знаю, что мне делать. Тебе необходим сильный человек, который держал бы тебя в ежовых рукавицах, и проворный, чтобы поспевать за тобой. Марсий отлично с этим справится.
Тимолеон заморгал. Из уголка его глаза выкатилась слеза и побежала по щеке, но в то же время он явно был в недоумении.
— Марсий? Ты приставишь ко мне Марсия?
— Да, я отдаю его в твое распоряжение. И это еще не все. Я разрешу ему лупить тебя, если ты заслужишь.
— Мне, в общем-то, нравится Марсий… — начал было Тимолеон, но прикусил язык, видимо, не собираясь называть имена тех, кто ему нравился меньше или не нравился вовсе, например Сенмута или Дарайявахауша. Эти двое были весьма неуступчивы и вечно привязаны к дому. И они не такие сильные, как Марсий, а уж о сообразительности и говорить не приходится.
Диона погладила сына по щеке. Он не отстранился, как обычно случалось в последнее время, даже когда мать целовала его в лоб.
— Иди спать, дитя мое. С разгадкой твоих уловок я могу подождать до утра.
Он не улыбнулся — или улыбнулся незаметнее, чем она.
— Прости меня, мама. Я очень сожалею.
— Надеюсь, сын. — В этот момент она ему даже верила.
В лагере Антония у Клеопатры был свой человек — египтянин-астролог и прорицатель, не обладающий магическим даром, но необыкновенно наблюдательный и с великолепной памятью — он помнил все, что видел и слышал. Именно от него царица узнала о неприятностях в Сирии, восстании Фульвии и ее внезапной смерти. А также об отбытии Антония в Италию. Через быстроногих гонцов он посылал ей вести и о менее важных новостях, разнообразных слухах и сплетнях, даже отправлял с ними послания Антония.
