Зеленый мальчишка, который прозвал меня доктором Дермотом, как только увидел меня. Каждый здесь зовет меня так, но чтобы это говорил он — извините. Да, ему, носящемуся то здесь, то там с озабоченным видом, гораздо проще угодить всем. Конечно, он отвечает на вызовы в любое время суток, и, конечно, у него есть мобильный телефон, и вы можете найти его где угодно. В довершение ко всему он посылает людей через полстраны на ультразвуковое исследование, анализы крови для разных целей и рентген. Наши жители — простые люди, они верят в это как в волшебство.
Даже больница в Россморе недостаточно хороша для доктора Джимми Уайта. Да, недостаточно хороша, он посылает больных к специалистам ни больше ни меньше как в клиники Дублина. И это вместо того, чтобы положиться на многолетний опыт кого-то, кто знает их вдоль и поперек в течение нескольких поколений.
Например, такого, как я.
Я не показал виду, что я расстроен и все такое. Ничего подобного. Я всегда спокойно разговаривал с доктором Джимми Уайтом. Я бы сказал, что это подающий надежды молодой человек, который пока заглядывает в свои книги по медицине. С возрастом он станет полагаться на свой опыт, а набравшись опыта, научится не замечать вещи, в которых не уверен.
Люди считают, что он мне нравится и я восхищаюсь им, в то время как на самом деле я сомневаюсь в его квалификации. Мне не нравится, что он постоянно сверяется с книгами, меняет свое мнение, посылает кровь на анализ, а людей на обследования.
У нас есть один чересчур словоохотливый американец по имени Честер Ковач, живущий в отеле, поскольку у него куча денег. Его деда звали О’Нейл, он уехал отсюда давным-давно, и его забыли. Теперь, конечно, все заговорили об О’Нейле. Я несколько раз говорил мистеру Честеру, что молодой доктор отчасти знает свое ремесло, но иногда невозможно смотреть, какие он делает ошибки в лечении людей нашего прихода. Честер сказал, что новый доктор должен, конечно, быть образованным медиком, на что я заметил, что есть образование, а есть опыт. Честер закивал, похоже, он ухватил мою мысль.
Потом он сообщил мне, что собирается купить в Дуне землю под строительство. Он спрашивал моего совета, какие сферы обслуживания следует развивать в нашем городке. В чем у нас нужда, чего не хватает… Его лицо имело очень сосредоточенное выражение. Меня это раздражало. Вся эта сентиментальная чепуха здесь неуместна. Было бы интересно посмотреть, удастся ли ему сделать что-нибудь в таком местечке, как наше. Пока есть только многословный и сбивчивый разговор о необходимости строительства для социальных нужд. Ну то есть так, как это обычно бывает. К тому же он сожалел о прошлом, говорил, что, если бы его дедушка имел здесь собственный дом, ему не пришлось бы эмигрировать.
Я кивал, отпивая по глоточку из своей кружки. Потом я подумал про себя, что, если бы его дедушка не оторвал свою задницу и не отправился бы туда, где можно жить по-человечески, Честер не носил бы модную одежду и туфли ручной работы. Но лучше этого не говорить. Пусть каждый живет своим.
Ах, он собирается строить концертный зал и какой-то центр. Здесь, в Дуне, ни больше ни меньше! Великолепно, сказал я ему, прежде чем вернуться к обсуждению пробелов в образовании доктора Уайта.
В свое время мы с моим соперником работали совместно, и работы хватало каждому из нас. Ну, по крайней мере мне. Но потом положение вещей изменилось к худшему.
Все дело в этой недалекой женщине, Мэгги Кернан, которая была беременна, и можно было подумать, что в мире не было рождено ни одного ребенка, кроме дитя Мэгги. Ее беременность длилась бесконечно, ни одно млекопитающее не имело более длительного периода вынашивания. Она приходила по два раза в неделю и когда ей нездоровилось, и когда она чувствовала себя хорошо; если ребенок шевелился — естественно ли это? а когда он не шевелился — не означает ли это, что он умер? Ей требовалась персональная бригада врачей, гинекологов и акушеров, которые сидели бы в ожидании в ее доме.
За три недели до срока она позвонила в два часа ночи и сказала, что начинаются роды. Я велел ей выпить чашку хорошего чая и сказал, что мы поговорим об этом утром. Она продолжала повторять, что у нее начинаются схватки и что мне нужно быть у нее. Четыре мили в гору! С ума она сошла? Я стал ее успокаивать, но она повесила трубку.
Только на следующее утро я узнал, что произошло: она позвонила доктору Джимми Уайту, и он, конечно, явился. И можете себе представить? Роды уже начались, и были осложнения, и он заставил санитарную машину заехать в гору, и если бы он не сопровождал бы ее до отделения «Скорой помощи» в Россморе, ребенок бы умер, и Мэгги бы умерла, и половина населения умерла бы от сострадания.
Утром мне пришлось раз пятнадцать выслушать историю о бедняжке Мэгги Кернан и как ей, наверное, было страшно, и, конечно, благодарение Богу, что молодой доктор Джимми Уайт смог позаботиться о ней. И всюду присутствовали невысказанные слова о том, что я оставил Мэгги Кернан в беде.
Я, конечно, был раздосадован, но не показал виду: вместо этого я рассыпал похвалы доктору Джимми Уайту и выражал беспокойство о Мэгги, и несколько раз сказал о том, что все младенцы всегда ведут себя по-разному и как было бы легче жить, если бы мы заранее об этом знали. Я ничего не объяснял и не оправдывался. Думаю, что в конце концов это сделало свое дело. Я по-прежнему оставался их мудрым добрым доктором Дермотом.
Как и каждую субботу, в обеденное время мне принесла счета Ханна Харти, единственная бывающая у меня леди. Она была квалифицированным бухгалтером, воплощением осмотрительности, и общалась с массой людей в городке. Ровно пять суббот спустя после того, как Мэгги Кернан выкинула свой номер, Ханна откашлялась и прямо заявила мне, что я теряю очень многих пациентов, которые хотят лечиться у доктора Уайта. И, таким образом, существенную часть заработка.
Сначала я ей не поверил. Ханна всегда немного сгущала краски. Дело было и в том, что она давным-давно заигрывала со мной. Но я не думал, что это правда.
Я никогда не обнадеживал ее. В течение нескольких лет я лечил ее мать. Ханна, конечно, присматривала за ней, но я часто заходил на всякий случай, и если они ужинали, то приглашали меня присоединиться.
Я никогда не был женат. Однажды предложил руку и сердце женщине, но она сказала, что я слишком беспечный и она никогда не согласится на роль супруги провинциального врача. Ну что ж, я такой, какой есть. Я не собираюсь меняться ради кого бы то ни было, так что не особенно долго вспоминал ее и ее слова.
Я внимательно выслушал Ханну, и, конечно, не прошло и получаса после ее сообщения о падении доходов, как начал действовать.
Я зашел поболтать в семью Фолли. Старик отец был плох; долго он не протянет. Но я был полон заботы о нем, сказал, что у него богатырское здоровье и состояние его превосходно. Когда я покидал их, вся семья Фолли была мне очень признательна. И я очередной раз сказал сам себе, что именно этого и ждут от доктора: чтобы он создавал хорошее настроение, ободрял, поддерживал, а не пугал их статистикой, тестами и исследованиями.
По дороге домой я встретил молодого доктора Уайта.
— Вся эта шумиха вокруг Мэгги Кернан… — начал он неловко.
— Да? — Мой голос был холоден.
— Ну, мне не хотелось бы, чтобы вы думали, что я вмешиваюсь в вашу работу… — сказал он, переминаясь с ноги на ногу.
— Вы так считаете? — Мой тон по-прежнему был ледяным.
— Ну, формально она, конечно, ваш пациент, но мне нужно было решить, есть опасность или нет. И я решил, что опасность есть.
— Итак, вы считаете, что вы правы, доктор Уайт?
— Зовите меня просто Джим, я же зову вас Дермот.
— Я это заметил. — Я послал ему улыбку.
— Здесь хватит работы на нас обоих, Дермот, — сказал он довольно фамильярно. — Никто из нас не будет голодать в этом местечке.
— Я уверен в этом, доктор Уайт, — ответил я и пошел своей дорогой.
Придя домой, я сел и как следует задумался. Потом позвонила Ханна Харти и предложила занести мне сыр, мясо и свежеиспеченный пирог с почками. После смерти матери она не приглашала меня на ужин, и этого мне не хватало, особенно по выходным дням, которые приходилось проводить в одиночестве.
У меня есть экономка, скучного вида женщина, но она в основном занимается уборкой, стирает и гладит. Она, конечно, покупает продукты и готовит овощи, но никогда не делает таких вкусных блюд, как Ханна. Я сказал, что для меня честь угоститься ее пирогом и у меня есть бутылка кларета. Когда Ханна пришла, неся посуду с едой, я заметил, что после утренней встречи она была у парикмахера. На ней была элегантная белая блуза и брошь с камеей. Она даже подкрасилась, что было крайне необычно.
Неужели она все еще имеет намерения относительно нас обоих?
Лучшее, что можно было сделать, — это игнорировать все эти украшения, ничего при этом не объясняя. Никаких комплиментов, ничего подобного. Иначе это приведет к проблемам. Мы говорили о знаменитой дороге в обход Россмора и о том, случится ли это. Всколыхнут ли эти изменения нашу маленькую тихую заводь, или же о нашей узкой ухабистой дороге в Россмор попросту позабудут? Никто ничего не знал.
