Лучшее, что можно было сделать, — это игнорировать все эти украшения, ничего при этом не объясняя. Никаких комплиментов, ничего подобного. Иначе это приведет к проблемам. Мы говорили о знаменитой дороге в обход Россмора и о том, случится ли это. Всколыхнут ли эти изменения нашу маленькую тихую заводь, или же о нашей узкой ухабистой дороге в Россмор попросту позабудут? Никто ничего не знал.
Мы прекрасно поели, и, поскольку Ханна принесла довольно хорошего сыра, я откупорил вторую бутылку вина.
— Скажи мне, ради бога, как ты собираешься ужиться с молодым Уайтом, Дермот? — спросила она в лоб. На ее лице читалась озабоченность. Ее действительно волновало, что будет со мной, если большинство жителей городка бросят меня и перейдут в оппозицию. Я наклонился к ней и похлопал по руке.
— Меня это не беспокоит, Ханна, дорогая, — подбодрил я ее. — Всегда важно сохранять спокойствие в подобной ситуации и ждать, пока не кончатся неприятности.
— Но они могут не кончиться, Дермот. Ты знаешь, я бываю в разных учреждениях в нашем местечке, и многие от тебя уходят. Мистер Браун из банка собирается консультироваться с доктором Уайтом по поводу пневмонии у его отца. Мистер Кенни, адвокат, обеспокоен тем, что его мать не может самостоятельно ходить, и считает, что доктор Уайт может дать ей какие-то более действенные новейшие современные лекарства. Ты не можешь, Дермот, просто сидеть и ждать, как плоды твоей тяжелой работы и весь твой опыт, приобретенный здесь, исчезают, как вода в песке. — Она выглядела по-настоящему беспокоящейся за меня. А может быть, и за себя тоже, если она действительно видит свое будущее со мной.
— Нет, конечно, я не буду сидеть и ждать, Ханна. На самом деле я думаю, что могу устроить себе небольшой отпуск.
— Отпуск? Сейчас? В решающий момент? Дермот, ты, должно быть, спятил! — в изумлении воскликнула она.
Но я не стал отвечать или как-то реагировать. Просто улыбнулся в ответ.
— Я знаю, что я делаю, Ханна, — повторял я снова и снова.
И в течение следующей недели я сделал несколько визитов. Я решил, что старик Фолли протянет еще две недели; что мать мистера Кенни на ее последние месяцы можно бы оставить в покое и не давать новые медикаменты, которые только нарушат ее спокойствие; что отец мистера Брауна входит в последнюю стадию пневмонии, после чего он мирно отойдет в мир иной.
После этого я объявил, что беру небольшой отпуск. Я успокоил Брауна, Фолли и Кенни, сказав им, что оставляю их на попечение этого милого молодого доктора Уайта, пока меня не будет. Конечно, я считаю, что могут быть разные мнения, но молодой человек исключительно хорошо подготовлен. Он прекрасно присмотрит за ними.
Затем я положил в машину принадлежности для гольфа и поехал за сто пятьдесят миль в уютный тихий отель на берегу моря. Было нетрудно найти партнеров, так что я выигрывал до восемнадцати лунок в день.
Каждый вечер я играл в бридж в комнате отдыха в отеле, а за завтраком каждое утро, за второй чашкой чаю, я открывал газету на странице, где публиковались объявления о смерти.
Сначала я прочитал о кончине старика Фолли, потом — миссис Кенни и, наконец, мистера Брауна. Я быстро попрощался со своими друзьями по гольфу и бриджу и поехал домой в Дун.
Я обошел все дома усопших, качая головой в недоумении по поводу причины их невосполнимых потерь. Я говорил, что не могу поверить этому — старик Фолли был в великолепной форме, когда я уезжал, он был полон жизни, это же относится к миссис Кенни и мистеру Брауну. Как печально, какая ирония судьбы, что все они умерли в те десять дней, когда я, который знал их почти всю жизнь, был в отъезде. Потом я снова качал головой и говорил, что это для меня полная загадка.
Это не заняло много времени. На самом деле это произошло гораздо быстрее, чем я рассчитывал. Среди жителей пошли разговоры.
Они говорили, что очень странно, как три прекрасно чувствовавших себя человека умерли в течение десяти дней, пока доктор Дермот был в отпуске. Они говорили, что не нужно принимать поспешных решений и гнаться за новым вместо того, чтобы использовать испытанное и проверенное. Проверенное человеком, который знал их молодыми, старыми, здоровыми и больными, знал всю их жизнь. Мало-помалу они стали возвращаться ко мне, даже те, которые забрали свои медицинские карты и передали доктору Уайту. Некоторых из них обеспокоил бессистемный характер записей, и их не устраивало то, что я все держал в голове. Я знал, какой ребенок притворяется, а у какого, боже упаси, корь. Не нужны мне компьютеры и принтеры.
Разговаривая с ними, я вел себя великодушно. Я не показывал, как мне больно, на моем лице не было ни тени уныния. Они все так хотели, чтобы я взял их обратно, они хотели расторгнуть отношения с доктором Уайтом. Но я опять повел себя благородно. Я не хотел слушать обвинений в адрес мальчика. Я называл его мальчиком, я понимающе улыбался и говорил, что он еще очень молод и из-за этого он в чем-то ошибался. Все были поражены моим великодушием.
Перед своим отъездом из города доктор Уайт зашел ко мне. Визит вежливости, сказал он по поводу своего отъезда. Я уже знал об этом, но изобразил удивление. Я пожелал ему успехов и сказал, что мне жаль терять коллегу.
— Вы найдете себе что-нибудь более подходящее, — добавил я.
— Да, я уверен в этом, — ответил он.
— У вас хорошая привычка — разбираться в сути, — заметил я, чтобы похвалить его.
— Кое в чем — безусловно, Дермот, — сказал он.
Меня передернуло, как всегда, когда он позволял себе подобные фамильярности. Но я не думаю, что он это заметил. Я предложил ему выпить, но он отказался.
— Еще не все, Дермот. Можно дать вам маленький совет, прежде чем я уеду?
Ради смеха я сказал, что можно. В конце концов, я выставил его из города. Я мог позволить себе такую милость.
— Когда к вам приедет следующий молодой парень, сделайте его вашим партнером, продайте этот дом, возьмите кабинет в клинике Честера, устройтесь на полставки, женитесь на Ханне Харти и живите в ее большом доме. Это лучше, чем тот путь, где вы получите крупный иск за преступную небрежность при лечении больного, который вскоре после этого умрет.
И он встал, наглый молодой щенок, и вышел, не оглядываясь.
Я немного подумал над тем, что он сказал. В этом не было здравого смысла. Совсем не было. И что это такое — клиника Честера, о которой он лепетал? Честер организовал что-то вроде медицинского центра, дурацкое место с дорогой техникой, где люди могут тратить время и деньги. Они даже собираются сделать комнаты ароматерапии или тому подобной чепухи. И какое неудачное время он выбрал для этого! Как раз когда по новой дороге будут доставлять пациентов отсюда в Россмор. Проект был обречен еще до того, как начался. Мне не о чем беспокоиться.
Здравомыслящие люди не согласятся с этим бессмысленным проектом, связанным с именем Денни О’Нейла, какого-то неудачника, о котором никто не помнит. Но одна вещь совершенно ясна и гораздо более важна: мое имя определенно связывают с именем бедной Ханны Харти. Это необходимо устранить в зародыше. Она собирается угостить меня завтра изысканным блюдом из лосося, запеченного в тесте. Лучше позвонить ей прямо сейчас и сказать, что я занят.
С отъездом Уайта все сложилось так хорошо, и мне не хотелось бы дополнительных сложностей.
Я всегда обещал своему ирландскому дедушке Денни О’Нейлу, что поеду в Ирландию, но я не смог сделать это при его жизни. Он имел обыкновение рассказывать легенды о своем доме в Дуне, в нескольких милях от Россмора, об огромном Боярышниковом лесе и о святом источнике, творящем чудеса. Но по ряду причин я не мог поехать в Ирландию, пока он был жив. Было слишком много забот: нужно было получить образование и зарабатывать на жизнь.
Мой родной отец, Марк Ковач из Польши, был столяром, но заболел туберкулезом, и мне, как старшему, пришлось поддерживать семью. Я не раз говорил маме, что жизнь была бы чуточку легче, если бы они не считали необходимым иметь девять детей. Но она только смеялась и спрашивала, кого именно я бы отправил обратно. Мы много трудились и имели хорошие оценки в школе, и у каждого была своя работа после того, как рост позволял нам устанавливать полки в супермаркете или собирать картон и укладывать в аккуратные стопки.
Мне повезло, я познакомился с одним парнем из банка, который выразил готовность дать мне деньги, чтобы я начал собственное дело подрядчика-строителя, и тогда я смог дать работу всем братьям и сестрам, а компании дал имя отца. Он так радовался, видя на грузовиках надпись «Марк Ковач и семья, строительные подряды».
У меня не было необходимости давать компании собственное имя, я знал, что она моя, зато имя отца семейства в названии придавало ей больше солидности. Упоминание родственных связей вызывало больше доверия.
