Юля стояла и просто смотрела на него. Такая чистенькая, такая правильная, такая понимающая, воспитанная на Чехове и Пастернаке, морщившая свой хорошенький носик, если читала или слышала неприличное слово, говоря при этом: «Какая пошлость», теперь она раздражала его.
Вадим угадывал ее изумление, ее непонимание и искреннее нежелание верить своим глазам.
— Девчонки, сопровождайте меня вон туда, — кивнул он в сторону Юли. — Надо кое с кем поговорить.
Троица приблизилась к девушке.
— Привет! — широко улыбнулся Вадим и сделал попытку ее поцеловать.
Она отстранилась.
— Ты вовремя, — продолжил он весело, как ни в чем не бывало. — У нас самое веселье. Кстати, познакомься! Это… Черт, я не помню, как их зовут! — засмеялся он.
Юля покачала головой.
— Да, вижу, у вас тут очень весело.
— Присоединяйся!
— Нет уж, спасибо. Я приехала только затем, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. У вас… с отцом, как я посмотрю, установилось полное взаимопонимание. Рада за вас.
— Все действительно закончилось. Наши проблемы улажены! Да, девчонки? Все хорошо, прекрасная маркиза…
— Боюсь, все только начинается, — проговорила Юля печально. — Ладно, я пошла. Желаю вам хорошо повеселиться.
Она повернулась и вышла из зала.
Хорошенькая, миленькая, интеллигентная…
Вадим зло прищурился ей вслед. Она понятия не имеет, что такое настоящий мир и настоящие проблемы. Всю жизнь прожила под крылышком у родителей, и даже теперь, зарабатывая второе высшее образование на заочном, она не знала этих вечных студенческих головоломок — деньги, жратва, спокойный сон. Надменная идиотка, придумавшая для себя удобную позицию мраморной статуи! С этой позиции так удобно осуждать и презирать тех, кто внизу!
Вадим оставил своих пассий и пошел за ней. Через яркий освещенный коридор, вниз по ступенькам на улицу…
— Подожди!
Она обернулась. В глазах огонь и слезы.
Ее вид остановил поток бурных слов, которые хотел обрушить на нее Вадим.
— Да, Вадик, у тебя что-нибудь еще? Что-то важное? — с горьким сарказмом спросила она.
— Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — хмуро сказал он, стараясь твердо стоять на ногах.
— Зачем?
— Разве то, что мы были вместе, ничего не значит?
— Может быть, это когда-то что-то значило. Во всяком случае, мне так казалось. Теперь нет.
— Я теперь другой человек. Смотри, что у меня есть… — он вытащил из кармана пачку купюр. — Мы сможем жить, как люди… Как нормальные люди, Юлька! У меня теперь будут деньги… Много денег! Блин, даже ты столько не видела!
Купюры упали на грязный тротуар.
Она проследила за их полетом и усмехнулась.
— Другой человек? Кажется, ты всегда таким был. Просто я этого не замечала, Вадик. Или не хотела замечать.
Юля снова повернулась, чтобы уйти.
— Ты меня хочешь обидеть, да? — с пьяным негодованием поинтересовался он. — Ты меня хочешь обидеть?!
— Я не знаю, где ты, Вадим. В какой стране ты бродишь, в каких жутких джунглях путешествуешь. Я не знаю, где ты настоящий; где тот Вадим, которого… который мне дорог. И я не верю, что ты на самом деле думаешь, что стал счастливее.
Она понимала, что говорит сейчас в пустоту, отчаянно пытается докричаться до человека, находящегося далеко от нее. Она пыталась объясняться с человеком, который слышал и не слушал, видел и не хотел обращать внимания, хотя это было так просто — помнить об их общем СЕКРЕТЕ. Стоило только помнить о нем. Но он, видимо, забыл. Забыл так же, как и имена своих новых подружек. Если он их вообще знал…
Все это было обидно, стыдно и глупо.
— Ступай обратно, — сказала она. — Тебя уже твой папа, вероятно, заждался. И не только он…
Из темноты к ней вышел какой-то человек, и Вадим узнал в нем Евгения Ивановича. Кипящее, словно лава, бешенство немедленно затопило его сознание. Молча и грозно, как дождевая туча, Вадим пошел к ним. Свет фонарей плясал у него перед глазами, но он упорно шел к этим двум ненавистным фигурам.
Евгений Иванович обернулся первым и легко уклонился от неловкого удара, после чего сам от души двинул Вадима, так что тот упал на грязный растаявший снег у кромки тротуара.
— Женя, не надо! — воскликнула Юля. — Он пьян. Идемте, идемте…
— Вот мерзавец! Да что ж ты меня вечно за боксерскую грушу принимаешь? — выругался тихо Евгений Иванович. — Каков, а… Матери позвони, чтобы не беспокоилась, дурак чертов!
* * *
В машине было холодно, поэтому они изредка включали двигатель.
Ксюха и Олег передавали друг другу сигарету, словно соблюдали какой-то ритуал.
— Сначала я работала штукатурщицей на стройке в Москве, — говорила Ксюха, легонько гладя кожу вокруг сосков Олега. — По двенадцать — шестнадцать часов в смену. Жили в каких-то подвалах. Ели макароны китайские. Веришь, я теперь видеть макароны эти не могу. А потом пошла работать на лоток, цветами торговать. Тоже, я скажу, удовольствия мало. В мороз и холод, в дождь и жару — стой, хоть издохни. Гоги, наш хозяин, за каждый поломанный или замерзший «нетоварный» цветок вычитал из получки. «Я их расты, полывай, срэзай, возы — а ты ломай, да? Минэ убытки дэлай, да?» — передразнила она, и они оба рассмеялись. — А потом как-то раз подъезжает к нашим лоткам «мерседес» навороченный. Вообще-то у нас часто «крутые» цветы покупали… Так вот, выходит из него дядя такой представительный — и ко мне. Так, мол, и так, что тут у вас за цветочки-ягодки, и все такое прочее. Разговорились. Я позубоскалила, конечно, не без этого. Такие обычно целыми охапками цветы покупают, ну, думаю, надо раскрутить «крутого» дядю. Расторгуюсь да поеду отдохну. В комнатке, которую мы снимали, вечером трамтарарам вечно стоял, и не поспишь толком. А он, как заведенный, лясы точит и точит, а про цветы уже забыл. Потом говорит, поехали, мол, пообедаем. Я спрашиваю прямо счас, что ли? Ну да, отвечает. Чё на меня нашло, не знаю. Отдала девчонкам выручку, а сама в «мерс» этот юркнула. Вот так с боровом познакомилась. Потом уж не знала, правильно ли сделала…
— Почему? — спросил Олег, передавая ей сигарету.
— Не спрашивай. Вспоминать тошно. Гад он. Всякой пакости и грязи нахлебаться заставил. Я же при нем, как собачонка худая. У меня ж ничего нет, кроме ошейника, который он на меня надел.
— Чего же ты тогда ждешь?
— Сама не знаю. Все-таки жить во дворце и спать на чистых простынях лучше, чем ютиться в грязной комнатушке с десятью девчонками и получать копейки. А икра гораздо вкуснее китайских макарон. В Америке побывала, на Канарах, в Париже… Хоть что-то увидела. Но я за все это не держусь. Обязательно что-нибудь придумаю, чтобы жить нормально. Скажи, разве это много — просто жить, любить, растить детей?
— Нет, не много, — согласился Олег. — Ксюш, у тебя мужиков много было?
— Тю-ю! Спросил! Тебе это надо? Я что, хуже или лучше от этого стану, если отвечу? — немножко рассердилась она.
— Прости. Мне действительно это не интересно. С тобой хорошо, уютно, как если у печки сидишь. Все в тебе мне кажется знакомым, словно я тебя раньше где-то видел, а потом забыл. Может потому, что ты добрая, и тебе от меня ничего не надо.
— Ты уверен? — грозно спросила Ксюха. — Ты точно уверен?
— Ну да, да! — засмеялся он, не понимая, к чему она клонит.
— Кое-что мне все же от тебя надо…
Она потянулась и поцеловала его.
В это время в боковое стекло кто-то постучал. Ксюха с ужасом увидела ухмыляющееся лицо Юрика.
— Так, так, так. Готовый сюжет для «Плейбоя» или журнальчика покруче. Ксюша, золотко, не соизволишь ли ты одеться? Шеф давно тебя ищет. Он меня уже заколебал: «Найди ее и найди». Пришлось найти. И ты, пацанчик, одевайся.
— Ну и скотина же ты, Юрик, — процедила она сквозь стекло.
— Я скотина, а ты тварь подзаборная. Мы друг друга стоим. Но вся проблема в том, что ты считаешь себя умной и несправедливо отказываешь в том же полезном качестве мне. Это обидно. Хочу заявить, что ты меня недооценила. Неужели ты думаешь, что сегодняшние твои приключения останутся вне моего внимания? И твой разговор по телефону, и вояж на встречу с Вадимом, и все остальное?..
Рядом с ним Ксюха увидела Диму. Тот с притворно-виноватой улыбкой только пожал плечами.
* * *
Боров, насупившись, смотрел в окно машины, за которым проносился ночной город. Фонари на дороге выхватывали его лицо из мрака, резко обозначая расплывшиеся черты лица, делая его еще уродливее и старше. В этом мелькании стали заметны мешки под глазами и складки у рта.
Ксюха и Олег сидели перед ним, не издав ни звука с тех пор, как их втолкнули в лимузин.
— Ты хоть понимаешь, что после этого я могу тебя просто уничтожить? — спросил наконец Александр Михайлович.
— Это лучше, чем жизнь с тобой, Шура, — ответила она.
— Чем тебе не нравится жизнь со мной?
