- Василич, может, пивка? Я угощаю...
Я посмотрел в бычьи глаза физкультурника, и на мгновение мне стало страшно. Ссориться с ним все-таки не очень хотелось. Тем не менее я переспросил:
- Угощаешь? На те деньги, что ты взял у меня, так?
- Господи! - изумился адидасовец. - Ты еще не забыл? Да подавись ты своими грошами. Я на стоянке в сто раз больше зарабатываю...
- Нет уж, - разошелся я. - Ты мне эти деньги через суд вернешь!
Мухрыгин налился краской и прошипел:
- Вот ты, значит, как?
- Именно так, - продолжал я гнуть свое, хотя ни в какой суд обращаться, разумеется, у меня и в мыслях не было.
- Ну смотри. Как бы тебе не пожалеть. А то ведь я так пугануть могу...
Не договорив, Мухрыгин хлопнул меня по плечу и, неприятно выставляя носки кроссовок наружу, отошел.
- Прекратить кидьбу мячом! - раздался его голос в коридоре.
В препоганейшем настроении я вышел из буфета. Внезапно у меня под ногами раздался оглушительный взрыв. Хлопушка... За углом мелькнули лоснящиеся штаны хулигана Еписеева. Донесся гогот.
Да что они все, сговорились? Если так пойдет дальше, то я, наверное, не выдержу и сорвусь.
До конца занятий я все-таки продержался. Дождавшись, когда учительская опустеет, я просунул в дверь голову. У окна курила Марианна. Она повернулась на скрип и сказала:
- Сеня? Как хорошо, что ты зашел. Мне нужно с тобой поговорить...
Этого еще не хватало. Неужели она собирается выплеснуть на меня свои проблемы? Я нервно вытащил сигарету и примостился около утыканного гвоздями кактуса. Англичанка смотрела на меня настороженно. Серебряная цепочка слабо вздымалась на ее груди.
- Даже не знаю, как начать... - смущенно пробормотала она и окуталась клубами дыма. Я подождал, пока дым рассеется. - Дело деликатное... А ты все-таки мужчина...
- Это кому как, - невесело усмехнулся я, припомнив свои недавние подвиги.
- Сонечка на тебя взъелась, - собралась с духом Марианна Александровна. - Ведет себя, как базарная баба...
Я молчал.
- Я думаю, это все из-за того, что ты хочешь взять биологию.
- Да не хочу я никакой биологии! - взорвался я. - Что она там тебе наплела?
- Гадость какую-то. Ты, мол, ей делал какие-то намеки, даже прижимал в углах...
- Что?! - выпучил глаза я. - Я?! Эту уродину?!
- Ну да.
- Это когда же она такое сказала?
- Пока ты болел...
Я заглянул в темные глаза Марианны:
- Но это же бред!
- Вот и я думаю, что ты не способен на такое, - англичанка затянулась и с чувством добавила: - Я имею в виду - с ней...
"С ней - никогда", - хотел сказать я, но в этот миг дверь распахнулась и с диким воплем ворвалась Софья Петровна. Ее белые жидкие волосенки были всклокочены. Судя по всему, последние полчаса она провела в засаде. Я загородил насмерть перепуганную Марианну.
- А-а! - проревела любительница заспиртованных тварей, как одна из них в живом виде.
Она попыталась дотянуться до моих волос костлявой рукой в йодистых пятнах. Марианна скользнула в сторону, подхватила пальто и выскочила из учительской. Я как можно спокойнее спросил:
- В чем дело, Софья Петровна?
Биологичка судорожно вцепилась в лацканы моего пиджака.
- Пустите! - истошно заорала она.
На этот зов в учительской с готовностью появились "К в кубе" и завуч.
- Вы видите, что делается?! - продолжала визжать биологичка. - Этот маньяк насилует учителей! А тут дети...
Я попытался оторвать от себя костлявые пальцы, но тщетно.
- Немедленно отпустите Софью Петровну! - строго сказала Римма Игнатьевна и повернулась к директору: - Константин Кузьмич, вы же мужчина, прошу вас...
"К в кубе" замаршировал на месте и протер лысину платком.
- Вы вот тут все шутите... - попытался сказать он свою поговорку, но Сонечка перебила его:
- Какие уж тут шутки! Это же просто уголовщина! Зовите Мухрыгина!
Только этого мерзавца не хватало! Мне наконец удалось оторвать от себя жилистые руки, и биологичка полетела на пол.
- Вы все видели? - сдавленно просипела Сонечка. - Его нужно увольнять! За аморалку! Немедленно!
- Ну будет вам, будет, - безразлично заметила Римма Игнатьевна, будто происходящее было совершенно обычным школьным делом.
- Арсений Кириллыч, - наконец собрался с духом директор и погрозил мне пальцем, - чтобы это было в последний раз!
Из бокового кармана его синего халата торчал надкусанный батон белого хлеба.
Глава 27
Учитель Хренов
Время шло, а я все никак не мог собраться с духом и принять решение. Казалось, тучи со всего мира сгустились над моей невезучей головой. Только когда попадаешь в подобный вакуум, начинаешь понимать, что человек существо социальное. Позвонить - и то некому. Катька не объявлялась, а сам позвонить я не решался.
Есть люди, которых хлебом не корми, дай пообщаться. Они рады даже встрече с человеком, с которым познакомились в поезде "Москва-Кисловодск" пять лет назад. Подобные типы рыщут по улицам, выглядывая знакомые лица.
Я же, как только замечу знакомую рожу, обычно спешу перейти на другую сторону улицы. О чем говорить? Все давно прошло. Круг общения должен быть узким.
Это, разумеется, не касается пусть и давних, но друзей. Катьки, например. Но все равно, звонить первым после ссоры очень тяжело. Должна же она понимать? Однако никто мне не звонил.
Нет, пару раз позвонил Ленька. Настоящий друг. Хвастался своими успехами в отношениях с мадемуазель Ы.
- Все идет как по маслу, - говорил он. - При ней я уже не ем мяса.
- Зато, небось, когда она уходит, - мрачно замечал я, - нажираешься как свинья, чем попало.
- Что правда, то правда, - признавался Ленька. - Но это временное явление. Знаешь, старик, я стал себя чувствовать каким-то перышком, будто скинул лет десять.
- Неудивительно, - бубнил я, откусывая "Докторскую" прямо от батона. Если так пойдет дальше, то ты скоро впадешь в младенческое состояние.
- Но, старик, зато как она ко мне теперь относится! Это же птица, а не девушка!
Он, значит, теперь перышко с хвоста этой диковинной птички.
- А ты уже узнал у этой птицы, есть ли у нее собственное гнездо, или она намечает отложить яйца в твое?
- Старик, - загадочно отвечал Тимирязьев. - Прописка ей не нужна. Тут любовь, ты понимаешь?
Это я понимал. Не понимал я только одного: почему это у всех так все просто? Как говорится, хоп-хоп - и в дамки: тут же тебе и любовь, и семья, и полный комфорт плюс взаимопонимание.
Моими проблемами Леонид не интересовался. Он сочинял новую композицию под садистским названием "Саира в мехах" и был настолько окрылен обрушившимся на него счастьем, что ему было не до меня.
А между тем мои напасти требовали хоть какого-то разрешения. Обозленная Мария все-таки написала на меня жалобу. На имя директора Рогожина. В жалобе говорилось, что я позволяю себе слишком фривольные отношения с родителями учащихся.
Женщина в гневе страшна, и отныне за мной укрепилась репутация прожженного ловеласа.
Мухрыгин изредка встречал меня в коридоре и интересовался:
- Ну что, в суд еще не подал?
Я стоял на своем и продолжал пугательски пугать его. Он отвечал тем же. Несколько раз в моей квартире под вечер раздавались какие-то странные звонки. Кто-то с минуту пыхтел в трубку, после чего бросал ее.
Сонечка продолжала распускать про меня гнусные слухи. Правда, она ограничивалась пока сугубо реальной областью и не утверждала, подобно моей бывшей соседке-шизофреничке, будто я просвечиваю ее неким таинственным лучом.
Соседке, конечно, никто не верил. Она бомбардировала жалобами милицию, но все ее усилия сводились на нет слабостью к тараканьему племени. Она разводила этих тварей в собственной ванной, каждую ночь наполняя раковину хлебными крошками. По ее уверениям, тараканы по ночам трескали угощение, запивая его водицей из унитаза. Впрочем, наверняка все так и было, вот только особого энтузиазма в ЖЭКе, а значит, и в милиции ее увлечение братьями нашими меньшими не вызывало.
За Сонечкой таких странностей не замечалось. У школьной администрации биологичка была на хорошем счету. Поэтому "К в кубе" и Римма Игнатьевна сильно урезали мне учебные часы.
Кто же вел русский и литературу в оставшихся без моего попечения классах, спросите вы? Нет, не Константин Кузьмич Рогожин. Это было бы уже слишком. В нашу богадельню пришел новый педагог. Игорь Вадимович Хренов.
Однажды ранним утром, задолго до первого звонка, в учительскую влетела Сонечка. Пронзив меня ненавидящим взглядом, она остановилась в центре комнаты, словно подчеркивая важность грядущего момента. Я не обратил на жабьи гримасы Сонечки особого внимания. Но вслед за ней в учительскую ворвалась возбужденная Римма Игнатьевна. Это уже было поинтереснее. Итак, завуч в нарядной синтетической жилетке ядовито-зеленой расцветки заняла пост рядом с Сонечкой в центре учительской.
Мухрыгин перестал стучать мячом об стену. Марианна суетливо вдавила бычок, чего никогда с ней не случалось, в горшок с кактусом. Я обернулся.
