Думаю, что теперь лучше как следует выспаться, ведь я не знаю, когда еще раз выпадет такой благоприятный шанс для этого. Надеюсь также, что это письмо в целости и невредимости дойдет до тебя, ведь это самое обстоятельное письмо за все время. А со мной все здорово, если не считать легкой дизентерии и простуды, которые, собственно говоря, мучают тут всех. Не беспокойся, па, ибо уверен, что война скоро кончится и не пройдет много времени, как мы с тобой свидемся. Дни и ночи во время боевых действий идут быстрее, нежели когда роешь окопы, поскольку когда ты не сражаешься, то ты передвигаешься с места на место.
С огромной любовью,
Ларри
Тур
3 ноября 1918
Дорогой па!
Пишу тебе это письмо, сидя в турском кафе, и надеюсь, что толпа, снующая вокруг, только вдохновит меня на то, чтобы это письмо получилось как можно более интересным. Я прибыл сюда в прошлый четверг, чтобы явиться в школу летчиков-наблюдателей после того, как ответил на запрос о добровольцах на фронт. Летать — это великая штука, и хотя я не думаю, что это окажется более актуальным, чем артиллерия, тут явно поудобнее. Работа наблюдателя заключается в том, чтобы определять местонахождение всяких объектов военной значимости. Еще надо быть неплохим пулеметчиком — на случай боя, и еще необходимо уметь водить аэроплан — на тот случай, если пилот будет убит. Тут со мной еще примерно двадцать пять парней из Сомюра, с которыми я познакомился и теперь знаю, что они и прежде занимались этим. Для некоторых из них здесь все знакомо и как-то по-домашнему, поскольку они прибыли от Бьюрегарда. Вот сижу тут и пишу письмо, а рядом со мной сидит лейтенант инженерных войск Фрэнк Уоддилл, с которым мы здесь большие друзья. Кстати, мы хорошо знали друг друга еще в Тулане, когда он повергал меня в уныние бесконечными рассуждениями на тему эхолокации. Он собирается модернизировать наш сахарный завод… разумеется, когда кончится война. А пока мы с ним проводим довольно бурные ночки, однако после полутора месяцев на фронте мы считаем, что так и должно быть. По дороге сюда я заезжал в Париж, и, безусловно, все там было вверх тормашками. Конечно, армии лучше использовать пилотов, поскольку нас практически не надо обучать дисциплине, но я сомневаюсь, что когда-нибудь еще увижу фронт, поскольку, похоже, все идет к тому, что война закончится перемирием. Жаль только одного: мне так хотелось стать пилотом. Военные новости чертовски неплохи, и если конец и вправду не за горами, то я надеюсь очень скоро оказаться дома, хотя и теряю возможность получить повышение, оставив артиллерию. Так что я должен стать одним из первых, кто покидает ее.
Твой любящий внук
Ларри
17 ноября 1918
Дорогой па!
Теперь, когда война закончилась, полагаю, можно рассказать тебе о многом, чем я занимаюсь и где нахожусь. Я высадился на берег в Бордо, оттуда направился в Брюссель, оттуда — в Сомюр, потом — в Ванн, а оттуда — в Верден, где мы попали в строевые войска. Мы находились на западном берегу департамента Мез, между рекою и Аргонским лесом. Это был один из самых крутых участков на всем фронте. Я видел, как менее чем за полчаса из двухсот сильных, здоровых людей остались, дай Бог, пятьдесят, и таких эпизодов было чертовски много. У нас поначалу насчитывалось до ста десяти лошадей, из которых через четыре недели остались двадцать четыре, и наша батарея отнюдь не была исключением. Па, мне не хватит целой стопки бумаги, чтобы рассказать обо всем, что я видел, но я обязательно поделюсь с тобой всем, когда вернусь домой. Я только что закончил курс обучения на пулеметчика, включающий в себя и обхождение с оружием, и стрельбу в воздухе. Теперь я начинаю курс наблюдения, состоящий из обучения аэрофотосъемке, создания карт, наведения артиллерийских расчетов и связи с пехотой. Полет — это прекрасно, и я просто наслаждаюсь им, если не считать, что наверху довольно холодновато. Этот курс продлится еще тридцать три дня, и, может быть, потом кое-кого из нас отпустят домой. Празднование окончания войны закончилось, и теперь все снова занялись делом. Мне предстоит еще очень много всяких дел.
С любовью Ларри
1 января 1919
АПО[31]778
Дорогой па!
Новый год был прекрасен и очень красив — тепло и солнечно, так что я праздновал его и одновременно писал тебе. Я не писал тебе некоторое время, поскольку уезжал в небольшой, недельный отпуск, который мне удалось продлить до двенадцати дней. Я намеревался поехать в Монтерегард, но, заехав на два дня в Сомюр, я вернулся в Тур и больше так и не выбрался оттуда. Я великолепно провел время: видел много всяких достопримечательностей, ел много всяких вкусностей и спал столько, сколько моей душе было угодно!
Сейчас лагерь закрывают, а людей распределяют по военным округам, так что вскоре все вернутся в Штаты, однако что до меня — пока не знаю. Может быть, около года я проработаю в доке, но это не важно, ведь в конце концов я все-таки вернусь домой.
Твой любящий внук
Ларри
30 апреля 1919
Дорогой па!
Ну, наконец-то я могу сообщить тебе нечто окончательное. Каким-то чудом мне удалось раздобыть десятидневный отпуск, и полагаю, это значит, что впоследствии меня вновь прикомандируют к регулярной части.
Между тем могу прямо сейчас сказать тебе, что собираюсь воспользоваться своим отпуском, чтобы съездить в Монтерегард. Ты совершенно прав, разумеется, я должен был съездить туда намного раньше. Я уже изучил расписание поездов и выезжаю отсюда в Париж, что очень просто, а вот потом с несколькими пересадками доеду до одного местечка под названием Сент, где снова сделаю пересадку; оттуда доберусь до небольшого селения Сент-Порчер, а там уже рукой подать до Монтерегарда. Я уверен, что найду подходящую гостиницу, где хорошие еда и постель, поскольку, как известно, во Франции это и вправду хорошо поставлено повсюду. Я не буду предварительно писать о своем приезде тете Арманде, потому что почта сейчас работает из рук вон плохо, и я, возможно, доберусь до места скорее, чем письмо, тем самым сделаю тете Арманде веселый сюрприз.
Ну что ж, пока все, буду складывать вещи (сколько же времени прошло с тех пор, как мы танцевали под мелодию «Дублинский залив», и как хорошо, что очень скоро я вновь смогу потанцевать под этот мотив!).
С огромной любовью,
Ларри
Путь до Монтерегарда вселял в Ларри радость и превосходное настроение, он был уверен, что сможет легко найти туда дорогу.
Ему не потребовалось и пяти минут, чтобы миновать одинаковые ряды серых домиков, как капли воды похожих друг на друга и составляющих небольшое селение, и он сразу оказался на обширной луговине, где увидел возделывающих почву людей, а чуть поодаль — пастбища, на которых паслись овцы и коровы. Ларри почувствовал сильное головокружение от свежего воздуха и легкого ветерка, приносящего с собою соленый запах моря. Этот солнечный бодрящий ландшафт вскоре полностью изменился: открытая местность резко прерывалась густым, почти непроходимым лесом, где Ларри не встретил ни людей, ни каких бы то ни было признаков жизни. Поля кончились, внезапно превратившись в могучие деревья. Сердце Ларри подскочило от волнения, и он устремился вперед.
Перед ним был лес, совершенно не похожий на виденные им прежде. Густой и темный, он ничем не напоминал болотистые земли Синди Лу, лишь кое-где перемежающиеся небольшими рощицами. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь развесистые кроны мощных деревьев, увитых плющом, и яркими пятнышками падали на мох и папоротник прямо перед Ларри. Все вокруг являло собою буйство девственной, первобытной зелени. И Ларри посетило странное, необычное чувство, незнакомое ему доселе. Хотя солнце и проникало вниз, ветер не мог просочиться сквозь эти огромные ветви, и ни один листок на деревьях не шевелился. Ларри невольно остановился, и, когда утих звук его шагов, наступила полная тишина.
Все это почему-то напомнило ему письмо, написанное на пожелтевшем от времени листке бумаги, которое однажды показывал ему дед. Теперь строчки из этого письма как бы наяву встали перед взором молодого человека, словно письмо было написано огненными буквами, а не потускневшими чернилами:
