Нэля церемонно пригласила Митю к столу - она сегодня вечером была не папина дочка, а хозяйка, которая и вести себя должна соответственно.
Митя, слегка оробевший и от приема, и от своих подлых мыслей, прошел к столу и восхитился: последнее время он стал очень ревностно относиться к убранству стола, - хотелось, чтобы за столом всегда было красиво, как приучала его бабушка.
Они принялись пить чай.
Хорошо, что бормотал что-то телевизор, а то молчание стало бы тягостным. Митя любил в принципе поболтать, Нэля - нет. А сейчас ему надо было не болтать, а СООБЩАТЬ. О том, что он съезжает.
А Нэля была счастлива от того, что они с Митей вдвоем...
У нее даже возникла зыбкая мечта: вот они с Митей проводят свои вечера, вот так, и вокруг них их дети, красивые милые ангелочки, а Митя импозантный холеный мужчина, ее муж...
Она гнала эти мечты и полумечты, боясь сглазить свое хрупкое придуманное счастье. Но ведь недаром он пришел сегодня с пирожными из Столешникова, которые Нэля так любила и говорила Мите об этом! И он знал, что папа уехал ( Митя вовсе не знал ни того, ни другого, он всегда полуслушал вечерние застольные речи отца и дочери)...
Наконец, стало просто неловко молчать, а говорить о главном Мите - ох, как не хотелось! И он вдруг с легкостью решил, что сегодня ничего Нэле не скажет, а скажет завтра, в институте, в перерыв между лекциями, наскоро... Или вообще напишет записку и оставит здесь на столе, Нэля завтра уходит в институт раньше него! Отлично! Он тогда сразу сможет забрать чемодан! Он напишет, что ему неловко их стеснять и что он в самое ближайшее время зайдет. А в институте они не так уж часто и видятся!..
У Мити исправилось настроение и он сказал Нэле, что пожалуй бы испробовал фирменное папино вино. Нэля совсем развеселилась, они выпили вина, а Митя значительно высоко поднял рюмку, но ничего значительного не сказал, - нечего было. Но для Нэли это было хорошим знаком, она же знала, что Митя - робкий, и уже это движение рюмки вверх для него многое, конечно же, значило. Она разволновалась, как тогда, дома у его тетки, перед тем, как они поцеловались... Может быть, сегодня тоже?.. Ведь они же совсем одни в квартире...
Митя захмелел и вдруг сказал, что написал песню, которая имеет дикий успех ( Нэля только один раз была на его концерте, - она боялась увидеть его поклонниц и приревновать его...).
- Хочешь сейчас спою? - спросил он Нэлю, ему жаждалось слушателей, успеха, восхищения, пусть даже только одной Нэли...
- Да, - только и смогла произнести Нэля, потому что даже в мечтах этого не видела: Митя поет для нее!
Митя небрежно уселся за фоно, - казенное, которое привезли по приказу папы, чтобы при гостях Нэля смогла сыграть им что-нибудь из своего четырехклассного музобразования, - и заиграл свою коронную песенку, чуть напевая ее, тихо и томительно медленно, со значением, так сказать. Когда он печально произнес последнее слово "тает..." он обернулся на Нэлю, желая увидеть эффект. И увидел. Он увидел не только восхищение в ее глазах, но и любовь, любовь к нему! - он вмиг огорчился...
И тут же окончательно и твердо решил, что оставит завтра записку и возможно придется перейти в другое учзаведение...
Он встал с вертящегося стула, закрыл пианино и сказал: пора, наверное, спать. Я что-то забурел с винишка.
И Нэля, увидев его как-то сразу поблекшее лицо, вдруг подумала с горечью, что Мите с ней стало скучно( что ему с ней всегда скучно, она и предположить не могла), но сказала тем не менее доброжелательно и как сумела - весело: давай, правда. Мне ведь завтра с утра идти...
Он хотел помочь ей помыть посуду, но она не разрешила, пояснив, что с таким количеством посуды она сама справится.
Митя очень скоро заснул, но так же скоро и проснулся.
Проснулся он в странном дискомфорте: болела голова, пробивала дрожь и накатывал холодный пот, - то ли страха, то ли ожидания чего-то сверхъестественного и жуткого.
Фонарь за окном покачивался и гремел от ветра и это наводило еще дополнительный ужас.
Митя сел на диване и ему показалось, что он один в квартире, которая полнится чем-то непонятным и опасным. Ему так захотелось закричать, позвать: Нэля! и чтобы она, как в детстве мама прибежала к нему, села возле, зажгла весь свет и укачивала его до тех пор, пока он не заснет, головой в ее коленях. Он стал ругать себя психопатом и идиотом, но ничего не помогало - откуда-то пришла эта дрожь и не уходила.
Он понимал, что сам с собой не справится, что ему сейчас необходим человек рядом, тут - Нэля, с которой они сели бы на кухне за стол и пили бы горячий крепкий чай с оставшимися пирожными и он бы что-нибудь Нэле рассказывал, а потом так бы там и заснул, за столом, и отлично проспал до утра... Он прислушался к себе... Дрожь, звон и страх нарастали и он ничего не мог с ними поделать.
Надо идти к Нэле и, хоть это и неловко, но разбудить ее. Сейчас она не виделась ему существом иного пола, она была человеком на необитаемом острове, полном ужасов и детских страхов.
Митя надел папин махровый халат, папины тапки и облегченно, от того, что принял решение, - побрел к нэлиной комнате. Нелю он позвал с порога, приоткрыв дверь, но не входя в комнату. Она тут же проснулась и села в постели. Свет фонаря освещал ее кровать и Митя отчетливо ее видел. Она была в белой рубашке с короткими рукавами и почему-то держала руку у горла ( рубашка была с вырезом и Нэля как-то инстинктивно схватилась за вырез, соединяя его).
- Что ты, Митя? - почему-то шепотом спросила она.
И Митя бросился к ней - в жажде человеческого тепла и бегства от одиночества, которое вдруг на него накатило как болезнь.
Он схватил ее за прохладные плотные руки и прижался лицом к ее щеке... А она, как-то удивленно ахнув, вдруг кругло и мягко упала на спину и Митя оказался лежащим на ее груди, которую вдруг почувствовал под рукой, твердую, кругленькую, с торчащим соском.
И на него накатило уже другое. Что-то вспыхнуло в нем - он не понял то ли какая-то злость на нее, то ли желание причинить боль, и он сдавил эти грудки, горевшие под его руками.
Нэля опять охнула, но на этот раз протяжно и замерла, а он, ужасаясь себе, рвал на ней полотняную плотную рубашку, которая никак не поддавалась. Тогда он задрал рубашку и прижался к выпуклому нежному нэлиному животу. И вдруг ощутил, что внизу, там,
- у него что-то с болью разрастается, напрягается и мешает лежать. Он опять ужаснулся, но в каком-то безумном порыве (Нэля лежала мертво) стал искать Ее вход и нашел, рукой, и ничего уже не соображая, только горя неутолимым желанием СДЕЛАТЬ ЭТО, рукой же направил свое ужасно огромное ЭТО ТУДА, к ней. ЭТО вошло почти сразу, задержавшись на секунду перед какой-то преградой и вместе с нэлиным болезненным вскриком вошло дальше, а он в поту хотел, чтобы дальше и дальше и делал так, а Нэля уже плакала и шептала: больно, Митя, больно...
От этого шепота он зверел и стал вдруг двигаться туда и сюда и это доставило ему что-то необыкновенное, какое-то немое чувство восторга, которое перекрывало все, что он знал или о чем мечтал по ночам. Так он двигался и двигался все быстрее, уже сам плача и крича, как и Нэля, и вдруг... Как вспышка сверхсвета: его скрутило, что-то промчалось в нем со сладкой болью и он перестал ощущать себя. Он умер. И был счастлив. Он был на небе среди ангелов и облаков, и теплые струи несли его дальше, дальше, дальше... очнулся он от того, что Нэля со слезами и вздохами выползла из-под него.
Он не мог поднять голову и только прошелестел губами: не уходи...
И она, перестав вдруг плакать, тоже прошептала: я никуда от тебя никогда не уйду.
Музыкой неземного царства прозвучали ее слова.
Нэля снова зашептала: Митя, я пойду помоюсь, столько крови...
- Крови?! - Вскрикнул он и наконец, пришел в себя.
Он посмотрел на постель, - Нэля зажгла ночник,- вся простыня была в крови и он похолодел от ужаса: что он с ней сделал? Какой ужас! Надо же срочно врача, а как? Ибо ни мама, ни бабушка, ни
бойкие товарищи никогда не касались первого соития двух невинных. Никто не сказал ему, что девушка, становясь женщиной, проливает кровь. Все как-то думали, что это общеизвестно, но Митя не знал.
Он посмотрел на Нэлю: тебе нельзя идти в ванну! Лежи! Я вызову врача. Я виноват. Прости. Я не знал, что я такой... Он смутился и потянулся к телефону, решив ответить за все, - не трус же он, в самом-то деле. Но Нэля сначала с удивлением смотревшая на него, вдруг тихо рассмеялась и сказала, как маленькому: Митечка, не надо врача. Так полагается. Просто ты сделал меня женщиной. Надо, чтобы кровь...
Митя теперь понял, и побагровел, - какой же он придурок! Что-то вспомнилось ему, что-то он кажется слышал и читал, но когда вот так, с тобой... Это ужасно.
Нэля была тактичной девочкой, она мягко коснулась его встрепанных волос и сказала: так я пойду в ванну? Хочешь, пойдем вместе? Ведь ты тоже запачкался?
Она сказала это очень просто и спокойно, а он опустил глаза вниз и увидел, что съежившийся ( а какой он ужасный был!) его членик весь в крови. Это снова привело его в состояние дурноты. Нэля тихо выскользнула из постели, ойкнув, видимо от боли и зажимая ноги, пошла в ванную, оставляя на ковре капли. Принесла оттуда мокрое полотенце. Митя стеснялся вытираться при ней и она отвернулась.
