Писала квартирная хозяйка, жившая на первом этаже. Она же убирала его квартиру и, должно быть, находилась там, когда позвонили.
Он тотчас выполнил просьбу. Ему сказали, что декан Брюс ждет его у себя к пяти часам.
Пол ощутил прилив воодушевления. Наконец-то! Декан Брюс сделал выбор в его пользу. В его жизни наступает долгожданный поворот к лучшему. Он заколебался: сообщить ли Дженнифер, но решил сделать это попозже, когда будет знать наверняка.
Ему открыла экономка декана Брюса, толстая, неряшливо одетая женщина.
— Пойду доложу декану.
Пол остался ждать в небольшой уютной гостиной. Одна стена была сплошь заставлена книжными полками. На другой висел писанный маслом лет двадцать тому назад портрет декана Брюса и его покойной жены. Декан выглядел молодым: похоже, он уже в то время не расставался с трубкой. А жена — какой она была молодой, стройной, красивой и жизнерадостной! Сравнивая ее изображение с ней во время долгой, мучительной агонии, Пол не мог не подумать: что-то судьба уготовила им с Дженнифер? Он тряхнул головой. Что толку заглядывать в будущее?
Послышались шаги, а через пару секунд в комнату вошел декан Брюс, в выцветшей домашней куртке и с книгой в руке. Он снял очки и положил в карман.
— Привет, Пол. Ты ездил в Нью-Йорк?
— Да, сэр.
— По делам?
— В каком-то смысле.
Декан Брюс указал на кресло и сам уселся напротив.
— Не хочу показаться излишне любопытным, но, боюсь, то, о чем я собираюсь тебя спросить, будет иметь последствия для твоего будущего. Ты знаешь человека по имени Макс Рэнд?
У Пола неожиданно вспотели ладони.
— Да.
— Можешь рассказать, где вы с ним познакомились?
— Я выполнил для него кое-какую работу.
— Насколько я понял, мистер Рэнд возглавляет организацию, называемую «Конфиденциальными кассетами» и рассылающую по почте кассеты с порнографическими фильмами? — спросил декан Брюс, старательно набивая трубку. — Работа, которую ты для него сделал, была такого же рода?
— Я хочу объяснить.
— С удовольствием выслушаю твои объяснения.
— Я… согласился работать в «Конфиденциальных кассетах» с целью собрать материал для цикла статей разоблачительного характера.
— Для «Ревью»?
— Для «Нью-Йорк игл».
— Газеты Притчетта?
— Для всего синдиката. С целью одновременной публикации сразу во всех его изданиях.
— Ты не упоминал об этом в нашем разговоре.
— Боялся, что вы неправильно истолкуете.
— Конечно, это не прямая ложь, но существует грех умолчания. Принимая на веру твое объяснение, должен все-таки заметить, что написание статей для Притчетта не повышает твои шансы на преподавательскую должность. Жаль, что ты сразу все не рассказал. Это сэкономило бы нам обоим время и избавило от неловкости.
— Вы предпочли другого?
Декан Брюс изумленно поднял брови.
— Ты же не думаешь, что я брошусь на амбразуру, беря на преподавательскую работу человека с твоей… характеристикой с последнего места работы. Поставь себя на мое место, и ты поймешь, что это абсолютно исключено. Как бы я объяснил это моим коллегам? Пол, вероятно, у тебя были веские причины так поступить, но этим поступком ты сжег мосты.
Пол поднял руку, словно собираясь возразить, но тотчас опустил. Лицо залила мертвенная бледность.
— Я хочу знать, кто вам сказал.
— Это имеет какое-нибудь значение?
— Для меня — да.
— Мистер Рэнд — перед отъездом из Суитцера. Сначала я не поверил. Решил, что он — твой личный враг, умышленно распространяющий порочащие тебя слухи. Ничем иным я не мог объяснить столь низкий поступок. Мне и сейчас неизвестны его мотивы, но факт остается фактом, не правда ли?
Выражение лица декана Брюса было сочувственно-осуждающим. Прямо перед Полом на стене висел портрет декана Брюса в молодости. За все годы он ни разу не сошел с избранного пути, в то время как Пол на собственном опыте изведал, что значит вести двойную жизнь. Вернуться бы в прошлое, удержать себя от рокового шага! Но это невозможно. Он предал себя самого — человека, который столько обещал!
— Да, — ответил он. — Факт остается фактом.
* * *
Дженнифер с удивлением и ужасом выслушала его сбивчивые объяснения.
— Но это же полная бессмыслица! Откуда такое чистоплюйство? Я не осуждаю декана Брюса за презрительное отношение к газетам Притчетта, но ведь ты выполнял задание. Подумаешь! Мало ли какие крупные писатели сотрудничали с подобными изданиями. Марк Твен, к примеру. Или Теккерей. Или Бальзак. Или…
Он вклинился в ее пулеметную очередь по несправедливым порядкам, царившим в солидном учебном заведении.
— Дженнифер, главное сейчас — что нам делать дальше? Здесь мне работать не дадут.
— Ох! — только и смогла она вымолвить из-за подступивших к горлу слез.
Пол уже все обдумал и взглянул в лицо суровой действительности. Ему нет места в маленьком университетском городке типа Суитцера. Возвратиться в Нью-Йорк? Перед его мысленным взором промелькнула череда неудач. Но были и утешительные воспоминания. Он доказал свой профессионализм — как «Конфиденциальным кассетам», так и Уильяму Грэхему Притчетту. Недавнее поражение не означает переоценки им своих способностей: просто он ошибся в выборе точки приложения сил. О возвращении к Хендершоту или Притчетту не может быть и речи, но он наверняка найдет другие способы зарабатывать на жизнь, не поступаясь моралью. Такие, которые вызовут одобрение Дженнифер.
Он терпеливо все это ей объяснил и в конце концов подвел к единственному возможному решению:
— Придется отложить свадьбу, пока я не найду место в Нью-Йорке.
Она побледнела, как привидение.
— Милый, у нас были такие чудесные планы!
— Все будет хорошо.
На мгновение ему показалось, будто она пришла к нему за решением другой нелегкой проблемы. Возможно, это было попыткой избавиться от иллюзий.
Часом позже ей позвонил Джон Экклс и, захлебываясь от восторга, сообщил, что отныне он — профессор, читающий введение в современную журналистику. Дженнифер постаралась, чтобы ее поздравления прозвучали искренне. Пол был бы рад добавить к ним свои, но не нашел подходящих слов для счастливого соперника.
Шейла задыхалась в сумрачной, без единого окошка, комнате замка, которая постепенно заполнялась отравляющим газом. Напрасно она царапала стены и громко молила своего палача. Ее прекрасное нагое тело белело на фоне непроницаемых стен из камня. Наконец она схватилась за горло и грациозно сползла на пол, чтобы корчиться в агонии. В тусклом освещении было видно, как вздрагивают ее стройные белые ноги. Потом она затихла. Освещение герметической камеры стало меняться от серого к янтарному, темно-коричневому и черному. Ее идеальная фигура в последний раз озарилась сиянием — и свет погас.
Погас и телевизионный экран.
— Так встретила свою смерть очередная жена Синей Бороды, — прокомментировала она.
— Ты была великолепна. И, как всегда, обольстительна, — подхватил Ивен Хендершот.
Они сидели в небольшом зале в его особняке. Шейла подняла свой бокал с вином.
— Ивен, почему ты так решительно настроен не иметь больше дела с женщинами?
— Это решение созревало давно.
— Но ты непревзойденный любовник. Нам было хорошо вместе.
— Я рад, Шейла, что именно ты была моей последней женщиной. Тебя тоже невозможно превзойти.
Занимаясь с ней любовью, он никогда не испытывал отвращения и даже был благодарен ей за жгучее наслаждение, но ему всякий раз приходилось прилагать усилия, чтобы акт не показался бурлеском. В последнее время стало совсем невмоготу.
— Вот уж не думала, что ты потеряешь вкус к экспериментам.
— Единственный смысл экспериментов, дорогая, в том, чтобы понять, что тебя больше всего устраивает.
— И теперь ты окончательно понял, что это — мужчины? Любой мужчина?
— Не любой. Мой последний протеже не тянул на эту роль. А какой был скандал, когда я сказал, что он свободен!
Чернокожий жеребчик уперся как баран. Он оказался эмоционально неуравновешенным. Пришлось долго твердить: «Я больше не люблю тебя. Не люблю».
— Ему было нечего предложить мне, кроме мускулов и примитивной верности. Как и бедняге Тому.
Шейла усмехнулась.
— Этого я тоже никогда не понимала.
— Будь я верующим, ни у кого не возникало бы вопросов. Но я предпочитаю гоняться за чувственными наслаждениями вместо спасения души.
— Старый развратник.
— Я — рационалист. Следую за своими желаниями.
— Тем не менее, в этом есть что-то от религии.
— В каком-то смысле да. Я ищу новые виды и формы наслаждения.
— Разве существует что-нибудь новое?
