— Нет. Я не могу позволить, чтобы ты ссужала мне деньги. Если чему-то и суждено случиться, то пусть между нами все останется так, как это есть на данный момент.
— Но, милый, я не собираюсь давать тебе взаймы. И совсем не это предлагаю. Я просто даю тебе эти деньги… отдаю обратно, вернее… даю по той же самой причине, по которой ты давал мне их много лет. Потому что знаю, ты нуждаешься в них… и потому, что мне хочется, чтобы у тебя было все, как ты хочешь.
Он попытался сказать что-нибудь, но не смог проронить ни слова. Наконец он все же обрел голос.
— Люси… я… я… — начал он. Но не сумел закончить фразу. Он не мог сказать, что не разрешит ей расплачиваться за его долги, которые он наделал из-за своего упрямого нежелания признать, что золотые дни пароходства закончились; которые возникли из-за того, что он беспрестанно потакал всем прихотям Кэри и настаивал, чтобы Люси жила в роскоши, к которой сама она была совершенно равнодушна. Он никогда не догадывался, что Люси порой мысленно не исключала чрезвычайных обстоятельств, возникших сейчас. Значит, она с самого начала предвидела, что и такое может случиться и когда-нибудь он станет нуждаться в ее помощи, чтобы спасти их дом — его и ее дом. И она приготовилась к этому, причем приготовилась не только с предусмотрительностью и пониманием, но и с непоколебимой любовью к нему. Он не должен оскорбить эту любовь. Единственное, что он смог сделать, — это заключить ее в крепкие объятия, прижать к сердцу, при этом не произнося ни слова и благодаря Господа за то, что ему и не нужно ничего ей говорить.
И ей никогда не узнать о том ужасном искушении, которое овладело им в то страшное утро после свадьбы Кэри, о том, как близок он был к тому, чтобы поддаться дьявольскому соблазну, мучившему его, и как чудесным способом ему удалось его избежать.
* * *
С этого дня Клайд без всяких сомнений разрешил Люси помогать ему с бухгалтерией. Каждое утро он отправлялся в объезд плантации, а она в это время приводила в движение все домашнее хозяйство. Потом до обеда они в его кабинете вместе занимались подсчетами, после чего Люси немного отдыхала, а чуть позднее работала в саду, Клайд же тем временем во второй раз объезжал плантацию; затем они вновь возвращались в кабинет, дабы еще покорпеть над гроссбухами.
Спустя несколько месяцев, когда Клайд заканчивал подробное письмо агенту-посреднику в Сент-Луис, описывая благоприятные перспективы грядущего урожая черного табака, Люси с удовлетворенным видом, подняв взор от гроссбуха, взглянула на мужа. Она не проронила ни слова, пока он не сложил листы бумаги, не засунул их в плотный светло-желтый конверт и тщательно не запечатал его. Когда наконец он покончил с этим делом, Люси победоносно улыбнулась и сообщила:
— Думаю, тебе будет отрадно узнать, что наконец-то впервые за столь длительное время нам больше не приходится использовать красные чернила. Я хочу сказать, что наконец-то мы можем записать деньги в приход, а не в расход. Разумеется, у нас еще остались кое-какие долги, с которыми надо разобраться, однако теперь мы можем оплатить их из прибыли.
— Как я рад… и благодарен. Если бы не ты, страницы этой книги продолжали бы краснеть… Однако использовать деньги, полученные нами в приход, на то, чтобы расплатиться с прежними долгами, — это еще не значит получить прибыть. Мы ее не получим, пока я не перестану вести себя как сентиментальный упрямец. Посему я прекращаю быть таковым немедленно.
— Не совсем понимаю, о чем ты, дорогой. Кроме того, мне очень нравится, когда ты бываешь сентиментальным. Мне бы не хотелось, чтобы ты перестал себя так вести.
— Я не перестану быть сентиментальным по отношению к тебе. Но я не собираюсь больше оставаться верным пароходству… только потому, что никак не могу забыть о золотых днях, когда речное пароходство находилось в зените. Сейчас я вполне осознаю, что на самом-то деле оно приходит в упадок. Это пароходство заберет у нас все, что мы выручим за табак и сахарный тростник, до последнего цента. Да, да, на содержание судоходной компании «С&L» у нас должны уйти все наши деньги. А мы не можем этого себе позволить. И не позволим.
— Но, Клайд, нам нельзя… мы не должны…
— Да нет же, дорогая, нам можно. И мы должны. Но, ради Бога, дай мне досказать до конца. Сперва мы продадим все суда: все баржи, все буксиры и все пароходы, которые все еще ходят под нашим флагом. И по-прежнему останемся при деле, но только при таком, что станет оправдывать себя. А именно, мы будем заниматься судоходством только на время перевозки хлопка. Просто мы будем фрахтовать суда на это время. У нас не останется больше никаких забот, кроме как их использовать. Ведь есть бесконечное количество рек поменьше Миссисипи — Арканзас, Уошито, Йозу, — куда еще не добрались железные дороги и где по-прежнему необходимы суда. Так вот, мы продадим наши суда и получим кое-какие наличные деньги, какие потратим на оборудование плантации, чтобы полностью ее модернизировать.
— Гм, тем самым мы сможем несколько сократить наше портовое заведение в Новом Орлеане, не так ли? — задумчиво произнесла она. — Я имею в виду клерков, агентов по фрахтовке…
— Сократить? Да мы можем полностью избавиться от них! Ведь нам вполне хватит конторы в каком-нибудь деловом здании на Набережной. Посадим в нее одного-единственного бухгалтера, вот и все. Никакого огромного штата сотрудников, никаких выплат на содержание и ремонт большого здания — в общем, никаких лишних расходов. Нам с тобой нужно напрочь избавиться от всех не приносящих выгоды дел, оставить только те, что приносят прибыль. Вместо того чтобы разрываться на части, зарабатывая деньги на тростнике и табаке и тут же отдавая их на содержание «C&L», мы будем иметь третий источник прибыли, который прибавим к остальным двум, причем будем иметь прекрасный доход от этого нового капитала. И получим его прямо сейчас, когда мы нуждаемся в нем.
— Дорогой, я никогда бы не попросила об этом… хотя я прекрасно понимаю, как ты прав сейчас… но не мог бы ты сделать для меня одно одолжение?
— Только одно?
— Да… хотя… это очень большое одолжение! Ты пообещаешь мне, что не станешь продавать Люси Бачелор… ради меня?
— Обещать тебе не продавать… — С этими словами он поднялся из-за стола и, обойдя его, прижал жену к себе. — Неужели ты думаешь, что тебе удастся пустить пыль в глаза старику? — нежно проговорил он. — Нет, дорогая, у тебя это не получится. Неужели ты не понимаешь, что я предпочел бы лишиться ноги, чем Люси Бачелор? Тебе захотелось оградить меня от волнений, ведь ты знала, что я никогда бы сам ничего не сказал. Поэтому ты и говоришь… так, будто этим я сделаю тебе одолжение. Так вот, знай: ни за что на свете я не продам Люси Бачелор. Ни за что на свете, любимая! Мы доставим ее из Нового Орлеана вместе со старой командой и устроим для всех в округе небывалый банкет, чтобы повсюду сверкали свечи и постоянно играл оркестр! А потом пришвартуем ее там, у главного канала, откуда она впервые сошла на воду, и полностью отремонтируем. Она навечно останется на воде под реющим флагом «C&L» и всегда будет с нами, с нашими детьми и внуками, а потом с их детьми и внуками… Пока продолжается жизнь!
* * *
Итак, весь флот баржей и буксиров был продан, а Люси Бачелор доставили в Синди Лу, туда, откуда в первый раз она спустилась на воду. Иногда, когда заканчивался зной дневной и все труды уж были позади, Клайд с Люси поднимались на борт Люси Бачелор и ужинали там вдвоем, а порой даже оставались ночевать. Но, независимо от того, отправлялись они на Люси или нет, Джек каждый вечер зажигал якорные огни и каждое утро гасил их, при этом не забывая подняться на борт, чтобы убедиться, что все в порядке. Перед самым сном Клайд с Люси всегда выходили на галерею и вглядывались в сумерки — в эти ободряющие огоньки.
Шло время. С каждым днем Клайд все больше и больше изумлялся исключительной проницательности и дальновидности Люси в отношении дел. Но более всего его удивляло уменьшение расходов на жизнь, когда Люси взялась за это. Стол ломился от яств, как и прежде, но теперь почти все продукты были с плантации. Правда, вина, хотя и доброкачественные, не были марочными, и среди них очень редко появлялось шампанское. Не было и многолюдных званых обедов, как и званых вечеров для узкого круга. В конце концов, двое молодых слуг, которые предпочитали нескончаемые веселые пирушки Кэри скучному нынешнему времяпрепровождению, начали разными способами демонстрировать свое неудовольствие. Когда это случилось, Люси высказала предположение, что они могут быть более полезными для миссис Винсент, любившей большую часть времени проводить в Новом Орлеане. Результаты не замедлили сказаться, ко всеобщей радости, и эта первая брешь в рядах их домашнего служебного персонала, похоже, логически вела к появлению следующей бреши.
