Обещанные друзья начали прибывать довольно скоро — они поднимались по неудобной узкой лесенке, проходившей по краю цирюльни, в крошечную гостиную дам Бейтс с неказистым камином, сиденьем у окна и четырьмя видавшими виды виндзорскими стульями. Что подумает Фрэнк Черчилль, увидев это, мысленно поежилась Джейн, глядя, как толстушка миссис Коул и еще более полная миссис Годдард протискиваются по лестнице с подарками — медом и свежими яйцами.
— Вы идете к нам, мистер Найтли? — крикнула из окна мисс Бейтс, увидев его на лошади у дома. — Здесь у нас такое приятное общество. Пришли миссис Коул и миссис Годдард, чтобы поздравить нас с возвращением нашей дорогой Джейн.
— Тогда для меня у вас не хватит места, — ответил он, сняв шляпу и поклонившись. — Однако прошу вас, передайте мисс Джейн Фэрфакс мои наилучшие пожелания и скажите, что я с нетерпением жду встречи в любое время, когда у вас наверху будет больше места.
Джейн услышала его голос, и на сердце потеплело, но одновременно она почувствовала боль и сожаление. Вот еще один друг, дорогой и любимый, для которого ее сердце уже не может быть таким же открытым, как прежде. Да и ее чувства к нему теперь будут другими. В прошлом, призналась себе Джейн, в ней всегда жила детская надежда на то, что однажды настанет день, когда он поймет, что всегда — еще с того далекого времени, когда учил ее ездить верхом — любил только ее, и откроет ей свое сердце. Но теперь, даже если он это сделает — а надежда на такой исход с возрастом и приобретением здравого смысла померкла, — она будет вынуждена ответить отказом. Теперь она связана другим, и этот другой, она не могла в душе этого не признать, не дотягивает до мистера Найтли. Разве мистер Найтли мог когда-нибудь предложить тайную помолвку? Джейн была уверена, что нет. Но как бы он повел себя в подобных обстоятельствах? Этого она сказать не могла. В конце концов, возможно, сравнение и несправедливо. Мистер Найтли имел состояние, ни от кого не зависел, и так было всегда; он никому не должен был угождать. Нет, сравнивать этих двоих, значит…
— Джейн, ты витаешь в облаках! — воскликнула тетя Хетти. — А добрейшая миссис Коул только что сделала тебе такое щедрое предложение…
— Только на днях я говорила мистеру Коулу, что мне стыдно смотреть на наше новое фортепиано, которое стоит у нас в гостиной, потому что я не знаю ни одной ноты, а наши две малышки, которые только начинают учиться, возможно, никогда и не освоят эту премудрость. Так что ты можешь приходить, моя дорогая, в любое время дня и практиковаться, сколько твоей душеньке будет угодно. Вообще-то стыдно, что у тебя дома нет инструмента…
— Ты можешь приходить и в школу в любое время после трех, когда девочки заканчивают уроки, — защебетала миссис Годдард, — но я должна сказать, что наш инструмент из-за того, что им пользуются все, не такого качества, как хотелось бы…
— Я только вчера говорила мистеру Годдарду, как плохо, что бедняжка Джейн, такая хорошая музыкантша, не имеет дома даже самого завалящего инструмента, и он согласился…
Следующей прибыла миссис Уэстон — в подарок она привезла сливочный сыр, — и Джейн с живым интересом встретила эту привлекательную леди, которая раньше была гувернанткой Эммы Вудхаус, а теперь стала мачехой Фрэнка Черчилля. И она еще ни разу не видела Фрэнка! Как странно! Джейн и боялась, и хотела, чтобы беседа зашла о нем, его прибытии или неприбытии, но вместо этого разговор коснулся Эммы Вудхаус и ее необъяснимой дружбы с маленькой Харриет Смит.
— Должна сказать, я была удивлена, когда все это началось, — сказала миссис Уэстон. — Вы же понимаете, такая разница в их обстоятельствах и умственном развитии, но, конечно, я порадовалась за Эмму; женщина всегда чувствует себя лучше, когда рядом есть представительница ее пола. А бедная Эмма, вы же знаете… Однако мистер Найтли со мной не согласен; он считает, что общество такой покладистой малышки, как Харриет, лишь усилит тягу дорогой Эммы к лидерству…
Джейн слушала рассказ с искренним интересом, но его прервала миссис Коул.
— Мистер Элтон очень часто заезжает в Хартфилд, разве нет? Перед Рождеством моя Люси — она племянница Сэрлы, что служит у мистера Вудхауса, — так вот, она сказала, что мистер Элтон бывает там почти каждый день.
— О! — воскликнула мисс Бейтс. — Я не сильна в таких делах. Я вижу то, что передо мной, но не строю предположений. А Джейн никогда не встречала мистера Элтона. Это наш новый викарий, Джейн, дорогая; он был назначен после смерти нашего добрейшего мистера Прайора — достойнейший, превосходный молодой человек. Я уверена, любая юная леди… Сейчас он в Бате, но скоро ты с ним встретишься. Он так внимателен к твоей бабушке и ко мне, всегда сажает нас на свою скамью в церкви, потому что твоя бабушка стала немного плохо слышать…
— Здесь мисс Вудхаус, мэм, — объявила Патти, и уже в следующее мгновение среди них оказалась Эмма Вудхаус, выглядевшая, как призналась себе Джейн, удивительно элегантно в отделанной мехом шляпке и теплом плаще — совсем как леди из общества в Уэймуте. Она принесла красивое растение в горшке.
Миссис Коул слегка покраснела и заторопилась, вспомнив о неотложных делах; вместе с миссис Годдард они едва не скатились по ступенькам, но миссис Уэстон поприветствовала Эмму с большой сердечностью, и Эмма поздравила Джейн с возвращением в Хайбери с вежливым дружелюбием. Внешность Эммы Вудхаус, по мнению Джейн, могла бы удовлетворить любого, даже самого сурового критика: хороший рост — она была довольно высокой, но не слишком высокой, формы, может быть, чуть более пышные, чем надо, что, впрочем, не лишило ее грациозности; а судя по цвету лица, она обладала хорошим здоровьем и спокойной совестью. Ее манеры были открытыми, дружелюбными и располагающими; как ни ищи, не найдешь к чему придраться, решила Джейн. Она вела себя именно так, как следовало, по отношению к тете Хетти и старой миссис Бейтс; задавала уместные вопросы относительно Уэймута, полковника и миссис Кэмпбелл, планах Джейн на будущее, ее чувствах, вызванных возвращением в родные края. Короче говоря, она вела себя как хорошая добрая соседка, и когда визит завершился, Джейн даже почувствовала вину и раскаяние.
«Она действительно дружелюбна, проста и непритязательна! Не понимаю, почему все эти годы я делала из нее монстра! Сейчас ее нельзя винить за поведение в шестилетнем возрасте, тем более что тогда она только что лишилась горячо любимой матери. И, бедняга, как она, должно быть, одинока, если дружит с таким скучным и пресным созданием, каким, мне помнится, была Харриет Смит. Мистер Найтли всегда хотел, чтобы мы с Эммой подружились. Что ж, отныне я буду думать о ней иначе!»
Но вечер, проведенный в Хартфилде двумя днями позже, убил эти добрые чувства.
— Почему мисс Вудхаус не пригласила нас на обед? Почему мы собираемся туда после обеда? — спросила Джейн тетю, пока они ждали экипаж, который должен был отвезти их в Хартфилд.
— О, моя дорогая, Вудхаусы теперь редко приглашают гостей к обеду. Знаешь, мистер Вудхаус такой…
— Но они приглашают Уэстонов. И мистера Найтли. И, как мне сказали, мистера Элтона.
— Ну они же джентльмены. А мисс Вудхаус знает, что мы — леди, живущие самостоятельно. Такие, знаешь ли…
Иными словами, подумала Джейн, леди, живущие самостоятельно, могут ожидать меньшего уважения и вежливости к себе. Эта идея до недавнего времени не приходила ей в голову, но теперь, когда она покинула семью Кэмпбелл и столкнулась с собственными весьма сомнительными перспективами, ее следовало обдумать.
Вечер в Хартфилде, к сожалению, вернул всю прежнюю антипатию Джейн к Эмме Вудхаус. Прежние причины для недовольства проявились вновь. Добрая внимательность Эммы к дамам старшего возраста не могла затмить других ее недостатков. Да, чай и кофе предлагались неоднократно, да и кексы подавались дважды. Но Эмма делала это лишь потому, что таковы были обязанности хозяйки дома, а не от желания сделать кому-то приятное.
В гостях у Вудхаусов был мистер Найтли (он там обедал) и попросил, чтобы юные леди сели за фортепиано. И снова поведение Эммы было безупречным: она хвалила исполнение Джейн со вкусом и знанием дела, просила поиграть еще. Но это все лицемерие, думала Джейн. И своего рода намеренная клевета на самое себя. Она отлично знает, что уровень ее исполнения ниже, и она могла бы играть лучше, если бы практиковалась. Она сыграла несколько легких шотландских и ирландских песенок и увертюру Чимарозы. А Джейн исполнила по-настоящему сложные вариации на увертюру Плейеля, что вызвало энергичные аплодисменты аудитории, хотя она втайне подозревала, что ее никто не слушал.
Интересно, почему Эмма не практикуется? Джейн задавала себе это вопрос снова и снова. Времени у нее полно. Как она проводит свои дни? Чем занимается? И тут неожиданно, словно листок, поплывший против течения, пришло чувство жалости к Эмме. Но оно очень быстро исчезло, когда разговор зашел об Уэймуте. Эмма проявила, думала Джейн, очень много, даже слишком много любопытства к Фрэнку Черчиллю.
