— Вы уже говорили ему, что у него талант? — спросила мадам Монастье.
— Конечно, мадам.
— Тогда, клянусь, что он послушал вас! Как он, вероятно, был счастлив! Он так вас любит!
Элизабет вздрогнула от отвращения. Значит, этот человек пришел к ней в дом, лег в ее постель после того, как обладал другой женщиной! Поставленная перед очевидным фактом, она почувствовала себя морально растоптанной, запачканной, оплеванной.
На лице мадам Монастье появилась лукавая улыбка:
— Ну вот и он, наконец! И ты только сейчас встал, Патрис?
— Я встал давно, — ответил он, поцеловав мать. — Просто я читал…
— В такую погоду? Это же преступление! Я уже успела пройтись, позавтракать и нагулять аппетит!
Патрис пожал руку Элизабет и сказал:
— Ты права, мама. Но что ты хочешь? Я не создан для зимних видов спорта…
— Но ты все-таки любишь снег?
— Зато снег меня не любит.
— Что за странная мысль! Теперь, когда ты поправился, тебе надо брать уроки катания на лыжах, не так ли, Элизабет?
— Конечно, мадам…
— Ну и хорошо же я буду выглядеть! У меня нет абсолютно никаких способностей. Да и возраст уже не тот.
— Двадцать шесть лет? Да ты шутишь!
Он опустил голову, как бы выражая смирение с тем, что его никто не понимает. И тут Элизабет прошептала ему:
— Хотите, чтобы я вас научила, Патрис?
Он поднял голову, и искра благодарности зажглась в его печальных глазах:
— Вы это серьезно?
Элизабет и сама не знала, почему предложила ему это, и теперь почти сожалела, что поступила так легкомысленно. Но отступать уже было нельзя.
— Конечно, — ответила она, улыбаясь.
Амелия вышла из буфетной и с любезным видом прошла между клиентами, собравшимися в группы.
— Ну, если моим инструктором будет Элизабет, то я согласен, — весело проговорил Патрис.
— Я ловлю тебя на слове, — сказала мадам Монастье. — Когда первый урок?
— Вы свободны сегодня во второй половине дня, Элизабет? — спросил Патрис.
Она с минуту поколебалась, подумала об абсолютной пустоте своей жизни и ответила твердо:
— Да, Патрис.
Он хлопнул себя по лбу:
— Но у меня же нет лыж!
— Антуан одолжит вам пару, — сказала она.
Мадам Монастье обратилась к Амелии и сказала звонким голосом:
— Вы слышали, дорогой друг? Ваша дочь открывает лыжную школу.
Амелия взглянула на Элизабет и сказала с улыбкой:
— Это отличная новость!
Леонтина широко распахнула дверь. Словно подхваченные воздушным потоком, клиенты начали подниматься с кресел и направляться в столовую, ярко освещенную солнцем. Треть столов уже пустовала, но Элизабет и на них поставила вазочки с цветами. Сидя на своем обычном месте, она приготовилась к мучительной процедуре еды. Русские закуски, жаркое по-французски, европейский десерт. Все были явно довольны меню. Время от времени Патрис Монастье искоса поглядывал на девушку. Но за завтраком она почувствовала себя еще более одинокой и несчастной. От запаха блюд ее просто мутило. Не дожидаясь, когда подадут десерт, она поднялась к себе.
Плотно закрыв за собой дверь, Элизабет рухнула в постель. Она даже не заметила увязавшуюся за ней Фрикетту. Тогда собака поднялась на задние лапки и принялась лизать ее подбородок. Элизабет схватила ее, прижала к себе и стала целовать, в благодарность за ее любовь и преданность.
— О Фрикетта! Если бы ты знала… — простонала Элизабет.
После Кристиана у нее больше никого не будет, никогда в жизни. Исчезнуть, ничего больше не видеть, превратиться в ком земли, в траву, в камень на дороге. Почему люди не умирают от горя, от стыда, от гнева? Какая мера отчаяния была нужна, чтобы убить человека? Элизабет задыхалась, уткнувшись лицом в подушку. Горючие слезы лились из ее глаз. Испуганная Фрикетта слизывала их. Вдруг Элизабет приподнялась, опершись на локоть. В дверь постучали. По ту сторону двери раздался голос Леонтины:
— Это я, мадемуазель. Можно пойти?
Элизабет быстро вытерла ладонью слезы на глазах и щеках.
— Да, в чем дело? — ответила она как можно спокойнее.
Леонтина вошла в комнату, увидела Элизабет, сжавшуюся в комок на кровати, и воскликнула:
— Вы плачете, мадемуазель?
— Да так, пустяки, — сказала Элизабет.
— Может быть, позвать мадам?
Элизабет вскочила, и Фрикетта следом за ней спрыгнула на пол.
— Ни в коем случае, Леонтина!
— Хорошо!.. Видите ли, я к вам от господина Патриса Монастье. Он ждет вас внизу, в холле.
Элизабет совсем забыла о своем обещании. С высоты своего страдания ей пришлось спуститься на уровень банальных гостиничных обязанностей:
— Скажите ему, что я сейчас приду.
После ухода Леонтины она еще сидела какое-то время в нерешительности. Затем встала, умылась, подкрасила губы, надела солнцезащитные очки, чтобы прикрыть покрасневшие от слез глаза и вышла из комнаты. Фрикетта последовала за ней.
Когда последние клиенты вышли из столовой, Амелия увела Пьера из буфетной и тихо сказала ему:
— Идем быстрее. Мне надо с тобой поговорить.
— Может, сядем за стол?
— Попозже.
Она втолкнула мужа в их комнату, закрыла дверь и, опершись рукой о спинку кровати, заявила, сияя от радости:
— Так вот, Пьер, ты был прав относительно Элизабет!
— Вот как? — неопределенно сказал он, не понимая, к чему она клонит.
— Разве ты не говорил мне, что находишь ее в последнее время какой-то странной? — спросила Амелия.
— Да, мне так показалось…
— Я наблюдала за ней. Она и вправду какая-то странная. А ты не догадываешься почему?
— Нет.
— Потому что она влюбилась!
Пьер насторожился и нахмурил брови:
— Влюбилась? Да ты что?! И в кого же?
Радостно раскинув руки, словно готовясь обнять кого-то, Амелия сказала, отчетливо произнося каждый слог:
— В Патриса Монастье.
Удивление мужа было именно таким, каким она и ожидала. Словно в их дом входил принц. Пьер округлил глаза и прошептал:
— В пианиста?
Амелия утвердительно кивнула головой:
— Вот именно!
— А ты уверена?
— Нет никакого сомнения. Я знаю свою дочь. Видел бы ты ее, как она предлагала этому мальчику брать уроки катания на лыжах!
— Она будет учить его кататься на лыжах? — спросил Пьер, все более и более удивляясь.
— Ну да! С сегодняшнего дня. Они только что ушли.
— Вот это да!
Пьер не знал радоваться ему или огорчаться от этой новости. Как всегда, когда наступал момент сомнения или неопределенности, он посмотрел внимательно в глаза жены, чтобы утвердиться во мнении. Амелия же вся светилась от радости.
— И ты считаешь, что это хорошо? — спросил он.
— Это просто чудесно, Пьер! — ответила она, сияя. — Такой утонченный, деликатный, образованный, артистичный мальчик.
Подыскивая эпитеты, она, казалось, все выше и выше поднималась в облака.
— Оно, конечно, так… — сказал Пьер. — Но ты же не знаешь, что думает об этом молодой человек. Может, у него и нет никаких серьезных намерений…
— У него? Тут я спокойна. Когда он рядом с ней, он просто не сводит с нее глаз. Повторяю тебе, что они безумно влюблены друг в друга. А мадам Монастье, между прочим, наблюдает за этой идиллией с очень многозначительным благодушием.
— Ты говорила с ней на эту тему?
— Нет! Но матери всегда понимают друг друга с полуслова. Она замечательная женщина, с которой у меня много общего. Что ни говори, а это тоже очень важно…
— Это чудесно! — пробормотал Пьер, почесав затылок.
Чувствуя себя менее осведомленным в любовных делах, он никак не мог представить себе Элизабет замужней. Его охватила печаль и смутное беспокойство.
— Но это так внезапно, так неожиданно, — продолжил он. — Я просто не могу в это поверить. Элизабет еще очень молода!
— Ей девятнадцать лет, — сказала Амелия.
— Вот именно!
— Ты женился на мне, когда мне было столько же, Пьер.
— Да, но не станешь же ты сравнивать ее с собой. Я вспоминаю, когда пришел к тебе в Шапель-о-Буа, в маленькую бакалейную лавочку твоих родителей, когда начал ухаживать за тобой… О! Ты была более зрелой, чем Элизабет.
— Ты это придумал себе, — ответила она, слегка покраснев при воспоминании об этом давнем безумстве. — Но ты ошибаешься, Пьер. Я была такой же девушкой, как Элизабет. Такой же несведущей, как она, так же плохо подготовленной к семейной жизни…
Он едва слушал ее. Нежная улыбка появилась на его лице при воспоминании о том времени, когда он просил руки у своей будущей жены.
— Конечно, еще не все определенно, — сказала Амелия.
Он разом вернулся к действительности и сказал, слегка ошарашенный:
— Ты полагаешь, что это не точно?.. Но если этот молодой человек объяснится, ты думаешь, что нам надо дать согласие?
