— Кейт, ты должна немедленно вернуться домой, — заявил Максимилиан Вудсон Браунинг, любимый дядюшка Кейт, который до выхода на пенсию сделал карьеру как профессиональный дипломат. — В Европе оставаться опасно.
— Дядя Макс, откуда такой пессимизм? А как же Мюнхенский договор? Ведь Гитлер получил то, чего хотел. Он же не может повести себя как идиот и начать воевать с Францией. У нас есть линия Мажино, а солдаты Гитлера — это всего лишь плохо одетый и плохо вооруженный сброд. Это всем известно. У Германии нет оружия, даже форму шьют не из натуральной шерсти.
— Это все пропаганда, моя дорогая. Не верь тому, — что слышишь.
— Какая глупость! Зачем французским газетам и радио заниматься пропагандой? Разве они не свободны?
— Кейт, ситуация очень тревожная. Я считаю — и многие разделяют мою точку зрения, — что Гитлер обязательно постарается захватить остальные европейские страны. Это всего лишь вопрос времени. Если начнется война, ты можешь оказаться в ловушке.
— Но, дядя Макс, никто не хочет воевать, война никому не нужна. Ты сгущаешь краски.
— Кейт, ты невероятно поглупела!
Услышав такое от человека, которого она всегда любила и которым восхищалась, Кейт призадумалась. В конце концов дядя настолько убедил ее, что она немедленно написала письмо Жюльену, прося его приехать в Штаты.
Получив первое письмо от жены, Мистраль отложил его в сторону не читая. Опять какие-нибудь бабьи глупости. Зачем она только тратилась на марку? Он был очень занят, работая над серией, посвященной оливковым деревьям. В такое время Мистраль всегда старался защитить свои мысли от вмешательства извне. Ничто не должно помешать медленному вызреванию замысла. Второе и третье письма, полученные вскоре, Мистраль прочитал и немедленно ответил — в весьма неприятных выражениях, — что крестьяне в Провансе не верят, что будет война. У Гитлера кишка тонка, чтобы сразиться с французской армией. Или родственники Кейт не знают, что англичане, впервые в истории, наконец сумели что-то сделать хорошо?
Получив письмо мужа, Кейт принялась искать ферму к северу от Дэнбери, где Мистраль был бы счастлив. Она не сомневалась, что в случае ухудшения обстановки Мистраль поймет, что она была права, как это всегда бывало. Зная Жюльена, Кейт понимала, что просто необходимо найти удобную мастерскую, чтобы заставить его переехать. Тогда он последует за ней, пусть и неохотно, сопротивляясь до последнего. Как только мастерская будет готова, Кейт вернется во Францию и увезет Мистраля.
Первого сентября 1939 года немецкие войска вошли в Польшу, а два дня спустя Великобритания и Франция, связанные договором, неохотно объявили войну Германии.
Жюльен Мистраль мог бы, если бы хотел, уехать из страны, как сделали это тысячи французов. Но он только что начал серию картин под общим названием «Оливы». Воздух изменился, стал прозрачным, насыщенно-золотистым, что означало конец лета. Подул его любимый леденящий ветер-мистраль, унося листву с оливковых деревьев, и Жюльен не желал думать ни о чем, кроме своей работы. Он не мог уехать из Фелиса, словно женщина, у которой начались роды.
Всю зиму в своей мастерской Мистраль писал летние оливы, эти странные мифические деревья-гермафродиты со старыми узловатыми мужественными стволами, почти уродливыми, над которыми возносились к небу изящные женственные ветки и листья, серебристо-зеленые, ведущие извечный диалог с солнцем.
Мистраль иногда приходил в кафе, и там было спокойно. После поражения Польши все сошлись во мнении, что должен найтись какой-нибудь способ побыстрее покончить с этой «странной войной». Но пока Мистраль писал свои оливковые деревья, немцы отдохнули, собрались с силами и атаковали Европу. Семнадцатого июня 1940 года старый маршал Петен, ставший премьер-министром Франции, попросил о перемирии, о передышке, о прекращении огня или попросту сдался — оценка его поступка зависела от политических взглядов говорившего. Но в любом случае ловушка захлопнулась.
«Почему именно теперь? — в ярости спрашивал себя Мистраль, кляня собственную неудачливость. — Почему сейчас, когда мне так много надо сделать? Почему сейчас, когда у меня нет ни секунды свободной, когда я пишу лучше, чем раньше? Зачем меня прервали, почему мне помешали? А что будет, если я перестану получать краски из Парижа? Ведь в Авиньоне до сих пор нет приличного магазина! А откуда, черт побери их всех, я буду брать новые холсты?»
Он метался по студии, собирал пустые холсты и мрачно пересчитывал их, понимая, что осталось совсем мало. Из Парижа давно уже не было поставок. Правда, как и все художники, Мистраль всегда запасал краски впрок, но кто может сказать, сколько ему понадобится? А тут еще ферма… После того, как Кейт уехала в Нью-Йорк, дела в хозяйстве шли все хуже и хуже.
Жан Полиссон, тот самый молодой фермер, которого Кейт поставила управлять фермой еще до своей свадьбы с Жюльеном, всегда нанимал работников весной и осенью. Но теперь нанимать оказалось некого. Кто-то отправился воевать, кто-то оказался в немецком плену, кто-то должен был работать на собственной ферме, чтобы заменить ушедших на фронт. Полиссон старался изо всех сил, и купленная Кейт техника помогала ему в этом. Но наконец ему пришлось обратиться к Мистралю — он просто ворвался и помешал ему работать, так определил это сам Мистраль, — чтобы предупредить, что горючее для тракторов на исходе. Новое правительство виши ввело карточки на все.
— Черт побери, Полиссон! Разве это мое дело? — проревел в ответ Мистраль.
— Прошу прощения, месье, но я думал, что должен сказать вам, раз мадам нет дома.
— Полиссон, делайте, что хотите, но больше не смейте входить в мою мастерскую! Вы поняли?
— Но, месье Мистраль…
— Хватит, Полиссон! — рявкнул его хозяин. — Разберитесь сами, для этого вы и наняты!
Жан Полиссон торопливо вышел. Он бормотал себе под нос, что хотя месье Мистраль отлично играет в шары, делает вид, что, живет как все фермеры в округе, и покупает посетителям кафе выпивку, он все равно остается чужаком из Парижа, и с этим ничего не поделаешь.
Через пять дней после перемирия, 17 июня, перед ужином, Марта Полиссон тихонько постучала в дверь мастерской Мистраля. Обычно она просто оставляла поднос с едой у двери, но на этот раз ей необходимо было обсудить с ним ситуацию, и экономка постаралась подавить свой страх.
— Что еще? — рявкнул в ответ Мистраль.
— Месье Мистраль, я должна с вами поговорить.
— Входите, черт бы вас подрал! Какого дьявола вам понадобилось?
— Приехали люди на автомобиле с вещами. Они просят разрешения остаться на ночь. Это месье и мадам Берман и трое их детей. Я попросила их подождать у ворот, пока не поговорю с вами. Они едут к границе, чтобы попытаться попасть в Испанию. Месье Берман говорит, что евреям теперь небезопасно оставаться во Франции.
Мистраль в ярости ударил кулаком по ладони другой руки. Шарль Берман и его жена Антуанетта были его старыми друзьями. Берман — скульптор, и они познакомились еще на Монпарнасе. Он снимал студию рядом со студией Мистраля на бульваре Араго и часто подкармливал Жюльена, когда тот сидел на мели. Но теперь у супругов было трое маленьких детей. Несколько лет назад Кейт пригласила их на выходные, и шумные малыши совершенно вывели Мистраля из себя. Невыносимо! Почему Берман думает, что может вот так запросто свалиться ему на голову со своей жуткой семейкой, и ждет, что Мистраль приютит и накормит весь этот табор? Кто знает, насколько они решат задержаться, если им здесь понравится. Если Берман решил бежать в Испанию, потому что он еврей, так это его проблема. Ведь война кончилась, перемирие установлено.
— Вы сказали им, что я дома? — поинтересовался он, обращаясь к Марте.
— Не совсем так. Я сказала, что должна спросить у вас разрешения, прежде чем пущу их в дом.
— Возвращайтесь к ним и скажите, что не можете меня найти, что я ушел, и вы не знаете, когда я вернусь. Скажите им, что вы не можете оставить их ночевать без моего разрешения. Избавьтесь от них под любым предлогом. Вы ведь не пустили их во двор?
— Нет, ворота закрыты.
— Отлично. Убедитесь в том, что они уехали. Проследите за ними, пока машина не скроется за дубовой рощей.
— Да, месье Мистраль.
Через день после того, как он не пустил Берманов в дом, Мистраль отправился в кафе в Фелис и заказал пастис на всех. Он внимательно прислушивался к разговорам мужчин у стойки, что было ему совершенно несвойственно. Впервые между посетителями кафе возникли серьезные разногласия. Мужчины, многие годы добродушно и с юмором обсуждавшие политические проблемы, разделились на два непримиримых лагеря. Одни считали, что Петен спас Францию, а другие называли его предателем.
Сходились только в одном вопросе. Всех раздражало нашествие людей с севера, которым удалось убежать из оккупированной зоны до закрытия демаркационной линии. Чужаки были повсюду, неподготовленные к побегу, охваченные паникой, мечущиеся в поисках хлеба и бензина. Они осаждали местные власти своими просьбами, налетали как саранча на деревни и фермы. Крестьяне с большим неодобрением относились к этим ордам, которым не сиделось на месте.
