Фабиан не смотрел на Стеллу, разглядывая большую афишу с изображением теннесийской прогулочной лошади, представлявшую собой своего рода схему — схему костяка лошади с приведением данных различных измерений животных этой породы. Судя по заголовкам, цель художника заключалась в том, чтобы доказать, что теннесийская порода обязана умению бегать лишь своей анатомии.
— Мне нужна работа, — повторил он резко, почти грубо, обращаясь к Стеле и в упор глядя на нее.
— А все считали, что ты человек со связями, — отвечала она. Затем, смягчившись, добавила: — А как насчет твоего богатого друга — любителя игры в поло, забыла его имя? Того, что помог тебе купить твой трейлер?
— Стэнхоуп, — отозвался Фабиан, разглядывая афишу с лошадью. — Юджин Стэнхоуп. Он погиб в результате несчастного случая. — Судя по его тону, он считал эту тему исчерпанной.
— Стэнхоуп, — повторила Стелла. — Стэнхоуп, Стэнхоуп, — повторяла она, задумчиво постукивая по столу. И тут она чуть ли не вызывающе повернула к нему голову. — Мне кажется, я смогу найти тебе небольшую работенку.
— Насколько небольшую?
— Одна из наших учениц, занимающихся в школе верховой езды, сегодня вечером устраивает вечер в честь Ванессы Стэнхоуп, с которой она когда-то училась в интернате. Эта Ванесса не может быть родственницей того самого Юджина?
— Не знаю, — отозвался Фабиан, сделав вид, будто незнаком с Ванессой. — Эта фамилия очень распространенная в здешних местах. — Он заставил Стеллу вернуться к теме работы. — Мне нужно будет отправиться на этот вечер?
— Не вполне. Но ты сможешь участвовать в веселье.
— Каким образом?
— Бетти собирается устроить сюрприз. Она хочет, чтобы в сумерках на лужайке перед ее домом появился таинственный незнакомец в белом верхом на белой лошади. Ванесса и другие гости уже будут там, никто ни о чем не догадывается. Мой помощник Томми должен был изображать всадника в маске, но у него заболела жена, и он не может сыграть эту роль.
— Что еще? — равнодушным голосом спросил Фабиан, хотя был настороже.
— Я дам тебе Трекки, нашу белую лошадь породы «пасо фино». До того как я ее купила, это была лошадь, принимавшая участие в полицейских парадах. Ты любил лошадей этой породы за их природную иноходь, которая не требовала никакой особой тренировки. — Она смолкла, что-то проверяя в своей памяти, затем продолжала: — Сначала ты будешь кружить в темноте. Затем подъедешь поближе, пусть Трекки покажет свой классический шаг, затем поскачешь галопом к толпе гостей, в двух шагах от них остановишься, приподнимешься в седле, чтобы поприветствовать Ванессу, свою возлюбленную Дульсинею, королеву вечера, и аккуратно бросишь к ее ногам розу.
Молодая женщина взглянула на него оценивающим взглядом, затем продолжала:
— Белый цвет тебе будет к лицу. Я уже достала из костюмерной здешнего школьного театра все наряды. Белые панталоны, плащ, золотая маска, шляпа с пером, шпага, ботфорты, перчатки и все такое. Из тебя получится то, что надо, Фабиан, — этакий странствующий рыцарь верхом на Россинанте. — Забыв о своей обычной бесстрастности, она залилась безудержным смехом.
— Конечно, — ответил Фабиан, не обращая внимание на ее смех. — Взамен ты должна позаботиться о моих лошадях, накормить их. Завтра утром мне хотелось бы поработать с ними в загоне.
— Немного отдохни, — сказала Стелла, взглянув на часы, и поднялась из-за стола. — К семи будь готов, одетый во все белое. Точно в срок я приведу Трекки.
Вернувшись в свой фургон, Фабиан открыл коробку, которую ему дала Стелла. Из коробки выпала груда белой одежды с резким запахом нафталина и отбеливателя, наполнившего альков. Он разглядывал чересчур большие перчатки, ботфорты из мягкой белой кожи, плащ, свисавший живописными складками. Все эти предметы казались совсем новыми. Перо на треуголке казалось чуть помятым, когда он примерил шляпу перед зеркалом. Он аккуратно разложил костюм на одной стороне кровати и растянулся на другой, наконец-то предавшись воспоминаниям о Ванессе. В спину, возле шеи, что-то кольнуло: он, видимо, растянул мышцу. Возможно, это были первые признаки артрита.
_____
Когда Фабиан начал преподавать в конюшнях «Двойные удила», его пригласили прочесть лекцию о верховой езде в частной школе, в которую тогда ходила Ванесса Стэнхоуп. Директриса, пожилая женщина, которую он изредка видел среди зрителей, наблюдавших за объездкой лошадей или взятием барьеров, окруженная студентами — представителями комитета по проведению лекций, в числе которых находилась Ванесса, — поздоровалась с ним. Он заметил, что школьная форма Ванессы — блейзер и плиссированная юбка — скрывала очертания ее тела, которые он прекрасно изучил. В качестве ее инструктора верховой езды он поздоровался с девушкой. Она, как его ученица, поздоровалась с ним в ответ, поразив его своей выдержкой, умением скрывать то, насколько хорошо они некогда знали друг друга. Когда он наблюдал за ней среди других ее сверстниц, их юный смех еще раз напомнил ему о возрасте Ванессы и его уже немолодых летах.
В одной аудитории они задержались. Там преподаватель демонстрировал учебный фильм по биологии. Фабиан наблюдал за серьезными и умными лицами девушек, которые наблюдали за происходившим на экране: влюбленные соединяют руки, поцелуй, объятия, затем акт соития, оплодотворение яйцеклетки, рождение ребенка.
Экскурсия продолжалась. Фабиан прошел мимо школьного видеоцентра, где стояли ряды телевизоров и экранов, кино- и телекамер, мониторов. Затем побывал в другом помещении, набитом компьютерами, целым арсеналом сверкающей техники, и за каждым компьютером сидела девочка, которая подчас была вдвое моложе Ванессы. Его экскурсовод в гольфах свободно обсуждала с ним систему поиска данных с помощью компьютера.
Он часто задумывался, что же разделяет их — мужчину, прожившего уже полжизни, и этих девочек, и почему обычные возрастные и физические барьеры играют столь незначительную роль в их первоначальном влечении друг к другу или же в появлении непреодолимой пропасти, которая, как ему было известно, существует.
Разумеется, он знал о невероятной выносливости и гибкости этих девушек, об их умении не замечать усталости, работать без сна и отдыха, быть не привередливыми в пище. Он не мог даже надеяться на то, чтобы сравниться с ними в этом, что, впрочем, не имело особого значения в его отношениях с ними. Он наслаждался зрелищем их свежести, видом их гибких и упругих тел, сравнивая все это с собственным состоянием, доказывающим, что он смертен. Он смотрел на юность как на воплощение красоты и самой жизни, а не как на стремление к приобретению опыта и знаний. Независимо от того, красивой или дурнушкой была девушка, которой он предлагал гостеприимство своего дома на колесах, она обычно придерживалась тех же взглядов и обладала приемлемым для него восприятием окружающего. Так что же создавало бездну, пролегавшую между ними, являясь непреодолимой преградой?
Фабиан решил, что все дело в его памяти.
Когда он вспоминал свое прошлое, изучал или бродил по его лабиринтам, которые порой разделяли годы и даже десятилетия, он видел себя не как одно человеческое существо, а как разные, совершенно разные личности, к настоящему времени истощившие себя, заброшенные, хотя и сохранившиеся в памяти. Следовательно, прошлое — это хранилище, которое, с одной стороны, очищало и возвышало его, с другой — калечило, пока он пребывал в нем.
Но с детством дело обстояло еще хуже. Тут память ему изменяла, хранилище оказывалось разграбленным. Ему виделась лишь серия бледных камей, на которых он был изображен ребенком, не связанных с настоящей действительностью. Это были своего рода моментальные снимки из чужого семейного альбома.
Когда же речь заходила о прошлом Ванессы или какой-нибудь другой юной спутницы Фабиана, то они могли встретить лишь одну часть своего прошлого: свой чистый детский образ. Единственной формой взрослой жизни, которую они знали, было их совместное с Фабианом настоящее.
Поднявшись с постели, он побрился, принял душ, готовый к новым приключениям. Камзол, схваченный золотым поясом, был ему впору; панталоны оказались узковаты, ботфорты — немного велики. Небрежным жестом Фабиан накинул на плечи плащ. Он оглядел себя в зеркале. Вид ослепительного всадника позабавил его. Облаченный в белое, он выглядел моложе; огромные поля шляпы скрывали его лицо, шпага завершала портрет этакого головореза.
Подъехавшая к его фургону Стелла просигналила два раза. Он вышел в наступающие сумерки в надежде, что никто не увидит его. Поднялся в кабину и сел рядом со Стеллой, стараясь не помять костюм.
— Неплохо, — заметила молодая женщина. — Если бы я встретила тебя вечером на проселочной дороге, то, пожалуй, влюбилась бы. — На сиденье между ними лежала роза, завернутая в целлофан. Из-за перегородки слышался храп лошади.
