Когда Эйб и Мэг вышли из банка, чтобы вместе вернуться в город, он сказал:
— Ты ведь понимаешь, что если тебе не удастся вновь поставить свой бизнес на нормальные рельсы, банк может отобрать все, ради чего ты так упорно трудилась?
— Я знаю, но у меня все будет хорошо, — ответила ему Мэг, стараясь вложить в свой голос как можно больше уверенности. Они каждый день общались по телефону, но увидела она его после воскресной ночи сегодня в первый раз. Она изо всех сил старалась вести себя профессионально, хотя именно сейчас ее терзало смешное детское желание: просто прижаться к нему и попросить обнять ее — крепко-крепко.
— Не получится, если ты будешь продолжать в том же духе.
— А что, собственно, я делаю неправильно? — спросила Мэг официальным голосом, уязвленная его тоном. Ей от него нужны были слова утешения, а не критика.
Они стояли на углу 42-й улицы и 5-й авеню, их обтекала толпа, спешащая на поздний ланч. Женщина, на плече у которой болтался ремень портативного компьютера, пробираясь мимо Мэг, раздраженно бросила:
— Ради бога, люди, почему вы устраиваете свои любовные разборки посреди тротуара?
— Пойдем, — сказал Эйб и потянул Мэг вдоль по улице к одному из боковых входов в Брайант-парк.
Огромная территория парка лежала под одеялом из плотно утоптанного снега. Кроме нескольких бездомных, ютившихся на скамейках вместе со своими пожитками, и садовника, срезавшего плющ у корней платана, парк был пуст. Мэг и Эйб пошли наискосок по лужайке.
— Я говорю это, потому что беспокоюсь о тебе, понимаешь? — начал Эйб. Снежный наст скрипел под его ногами. — Ты должна очень внимательно присматриваться к людям, которые тебя окружают. Должна решить, кому ты действительно можешь доверять. На кого можешь рассчитывать.
— Я знаю, что в деле с Жарвис я оказалась не на высоте, — сказала Мэг, полностью осознавая, что Эйб прав. — Я слишком поздно поняла, что происходит. Я считаю, это важный урок, урок, который меня многому научил. В следующий раз я буду знать, как с этим справляться.
— Ты только послушай себя! Ты действительно собираешься справляться со всем самостоятельно? Ты и вправду являешься единственным человеком, кому по-настоящему можешь доверять, зная, что он все сделает правильно?
— Мы ведь сейчас говорим не о Жарвис, правда?
— В понедельник вечером сразу после разговора с тобой мне позвонил Бордман. Чего, по твоему мнению, ты можешь достичь, взяв на себя решение проблем Люсинды?
— Это касается только меня, — сказала Мэг, которую резкость Эйба застала врасплох. — Это касается Люси. Этот перепуганный ребенок может лишиться своего единственного шанса вернуть свою жизнь в нормальное русло только потому, что она так здорово смотрится в качестве объекта всеобщей ненависти и… обвинения.
— Здорово смотрится, говоришь? — Эйб остановился и повернулся к ней. Они дошли до южной части парка и сейчас стояли ярдах в двадцати от скамейки, где она сидела с Этаном. — Она была в стельку пьяна! В руках у нее был понтий. Вряд ли можно утверждать, что окружающие к ней несправедливы, предполагая, что она имеет отношение к убийству Этана. Иногда ты бываешь настолько, черт возьми, уверена в себе, что не можешь разглядеть врага даже тогда, когда он смотрит тебе прямо в лицо.
— Люсинда просила меня о помощи… — начала Мэг, но Эйб остановил ее, поднеся свою руку в перчатке к ее губам.
— Я говорю не о Люсинде. Я говорю об Этане. Мне кажется, ты хочешь отомстить ему за все, что он сделал с Ларк. Думаю, ты чувствуешь себя виноватой перед Люсиндой. Именно эта вина движет тобой, Мэг. Почему ты этого не понимаешь?
— Да, но это только часть правды, — сказала Мэг, глянув через плечо. На одной из скамеек, расположившихся вдоль лужайки, Этан сказал, что влюблен в нее вот уже четырнадцать лет. Она вспомнила слезы в его глазах. Как настойчиво он уверял ее в своей искренности — и в том, что она заставляет его страдать! Тогда как в течение многих лет он проделывал тот же трюк с огромным количеством женщин — Франсин, Беккой, Ханной — манипулировал ими, использовал их, а потом оставлял их всех по очереди. Бросал их на обжиговый стол своей непомерно большой страсти, как фрагменты своих неудавшихся скульптур, — чтобы отправить в переплавку и сделать материалом для своих следующих работ по обольщению. — Я рассержена. Чувствую себя пристыженной. И виноватой. Не могу тебе этого сейчас объяснять.
— А я тебя и не прошу.
— А о чем ты просишь? — Но она сама уже почувствовала это, до того как он успел что-то сказать. Она увидела это в его глазах.
— Пусть слушания дела Люсинды идут своим чередом, — сказал Эйб. Он шагнул к ней. Она скучала по нему с того момента, когда в понедельник утром проснулась и поняла, что он успел выскользнуть из ее постели и уйти, оставив ее отсыпаться. В морозном воздухе от его тела исходило такое тепло и спокойствие… В обнявших ее руках она почувствовала себя сильной, она была в безопасности. Его поцелуи стали ответом на все ее тревоги.
— Это не твоя проблема, Мэг, — сказал он ей. — И если ты все-таки сделаешь ее своей, поверь мне, закончится тем, что потеряешь многих людей, которыми дорожишь.
В холодном свете зимнего дня ей были видны все мельчайшие черточки его лица — глубокие складки вокруг рта, смешливые морщинки, расходившиеся из уголков глаз, шрам на правой щеке после падения в раннем детстве, который выглядел как ямочка и часто придавал его лицу обманчиво приветливое выражение. Его темные жесткие волосы немного поредели на висках, а широкие выразительные брови слегка посеребрила седина. Но до самой смерти он все равно будет выглядеть по-мальчишески. Мэг осознавала, что влюбляется в это лицо, это тело, этот ум, в этого мужчину. Больше всего на свете ей хотелось сделать так, чтобы он был счастлив и мог гордиться ею. Она страстно желала поцеловать и разгладить хмурую складку, залегшую между его бровей. Но складка останется на месте. Она это знала заранее, потому что ответила:
— Я уже пообещала Люсинде, что помогу ей.
Как обычно, Оливер записывал для Мэг сообщения, которые считал важными, на розовых липких стикерах для заметок, а менее срочные звонки — на автоответчик.
— Как все прошло? — спросил Оливер, протягивая ей полдюжины записок. — Ты выглядишь заторможенной. Это хороший знак или плохой?
Хотя Мэг не посвящала Оливера в детали своего конфликта с Фридой Жарвис, не говоря уже о том, что ею был подан иск, он каким-то образом умудрился извлечь достаточно информации из телефонных разговоров и своих проницательных наблюдений, чтобы по кусочкам сложить для себя общую картину.
— Мы еще не вышли из лесу, — ответила Мэг, сортируя записки. — П. Бордман, тема: судебные слушанья. В. Голдман, тема: отправка пакета. X. Джадсон, тема: открытие галереи. Твоя сестра, тема: позвонить как можно скорее… Но, выражаясь образно, волк уже не стоит под нашей дверью.
— Для меня это хорошая новость. А как, интересно, я должен интерпретировать тот факт, — Оливер рассматривал ее с натянутой улыбкой, — что у тебя на подбородке губная помада? С ней ты действительно выглядишь по-новому, Мэг. Актуальная тенденция в макияже?
— Ты дерзкий, невозможный человек, — сказала Мэг шутливо, вытирая руками нижнюю часть лица, и направилась в приемную своего офиса. — Занимайся своими делами.
— Я слишком занят, чтобы думать о твоих! — крикнул Оливер ей вслед и потом, уже тихим голосом, добавил: — Но кому-то придется…
Мэг была немного сбита с толку тем, что Бордман лично ответил по телефону — и с первого же звонка.
— Алло, Мэг, спасибо, что перезвонили. — У него был теплый, вселяющий надежду голос, который напоминал ей голос Уолтера Кронкайта. — Вы еще не говорили со своей сестрой?
— С Ларк? Нет, — ответила Мэг, глядя на сообщения, которые передал ей Оливер. Звонок от Ларк следовал за звонком Бордмана с интервалом в несколько минут.
— В общем, боюсь, что это я приложил к этому руку. Я позвонил Ларк по поводу некоторых сопутствующих вопросов — я думал, что семья разделяет ваши взгляды в отношении расследования убийства. Я упомянул, что вы собираетесь присутствовать на слушаньях. И поддержать Люсинду.
— Она расстроилась?
— Это мягко сказано.
Похоже, Ларк также ждала ее звонка у телефона, и по тому, что голос ее был хриплым, Мэг поняла, что она плакала.
— Это я, — сказала Мэг.
— Почему ты это делаешь?
— Что делаю?
— О, ради Бога, Мэг! Ты вдруг принимаешь сторону Люсинды. Почему? Потому что я тебе сказала про Этана и тебя? Ты так на меня обиделась?
— Это здесь совершенно ни при чем, клянусь тебе, малыш. Дело в том…
— Я тебе не малыш, Мэг. Я твоя сестра. Мы равны. Не смей ко мне относиться снисходительно. Раньше я действительно смотрела на тебя снизу вверх. Думала, что ты намного умнее меня. Более увлеченная. Более собранная. Но это не так. Ты была такой, Мэг. Люсинда начала врать мне сразу, как появилась в этом доме. Она у нас воровала. Она приходила домой с запахом спиртного — в дом, полный маленьких детей. Она манипулировала нами, вела себя аморально. И она убила Этана. Таковы факты. Плюс еще вот что: сейчас она использует тебя — твое скрытое чувство вины, твое подавленное желание материнства, — чтобы добиться освобождения. Это она умная, Мэг. А не ты.
