Да что он к ней пристает, когда она так устала! Собравшись с силами, Аленка стряхивает с себя привычное оцепенение, выдергивает руку и поворачивается, чтоб уйти. Но Дмитрий Михайлович ее не пускает.
- Деточка, что с тобой? - спрашивает он совсем тихо и снова берет ее руку, греет в своих ладонях.
Так называла ее только мать... Сколько, оказывается, накопилось в Аленке слез! Они мгновенно заполняют глаза, вырываются из берегов, текут по щекам, скатываются к подбородку.
- Мама... Она умерла...
Аленка дрожит и плачет и не может остановиться.
- Пойдем к нам, деточка, - обнимает ее Дмитрий Михайлович, - мы же совсем рядом с домом. Там нас накормят, напоят чаем - у Татьяны Федоровны как раз выходной...
Надо что-то сказать, что-то немедленно сделать, чтобы она перестала так плакать! Нет, он совсем не умеет обращаться с детьми...
- Ты знаешь, - торопится он, - мы вовсю сейчас репетируем "Снежную королеву", и, представь себе, наша принцесса вдруг нахватала двоек. Пришлось Валю от репетиций отстранить.
Обнимая Аленку за плечи, защищая от ветра, Дмитрий Михайлович ведет ее к себе домой, где тепло и сытно и есть Таня. Что-нибудь она придумает, как-то поможет этой худенькой несчастной девочке.
- Хочешь играть принцессу? - осеняет его счастливая мысль. - Хорошая роль, со словами! Вернется Валя - будут у нас две принцессы! У нас и Герды две и два Кая.
- У меня тоже двойки, - всхлипывает Аленка.
- Ну и что? Подумаешь, двойки! - фрондерски фыркает Дмитрий Михайлович, совершенно не заботясь о логике собственных слов. - Разве бывает жизнь без ошибок и двоек? Скучная жизнь! И между прочим, как раз из двоечников получаются артисты, певцы и художники.
- Почему? - удивляется Аленка.
- Потому что они непоседливы, любознательны и с фантазией. - Только бы она не расплакалась снова! - Они, понимаешь, не могут учить и учить, как заведенные, каждый день... Нет, учиться, конечно, надо... - Как раз вчера из-за истории с Валей руководство втолковывало ему, что он прежде всего педагог. - Но у нормального человека должны же быть срывы... У тебя по какому двойки, наверно, по математике?
- Да... А откуда вы знаете?
- Догадался! - Он радуется, как маленький. - Сам был двоечником, закоренелым, матерым двоечником!
- Правда? - Аленка прерывисто вздыхает, неуверенно улыбаясь.
- Честное слово... Ну вот мы и пришли! Сейчас нас с тобой покормят, а потом мы посмотрим роль - ты уж нас выручай, хорошо?
Оранжевый абажур над круглым столом, фаянсовая белая супница, фотографии и афиши, таинственно всплывающие из полутьмы, - все видится смутно, неясно, сквозь надвигающийся, наваливающийся на Аленку сон. Она сидит на диване, и глаза ее закрываются сами собой. Даже в собственной комнате не чувствует она себя так спокойно: дома страшно без мамы. Усыпляюще тикают ходики, за окном бесшумно хлопьями валит снег, женский голос доносится как сквозь вату:
- Смотри, Митя, какой снегопад.
Чьи-то руки кладут ей подушку под голову, поднимают на диван ее ноги, укутывают пуши-стым пледом. Руки ласковые и теплые, почти как у мамы.
- Поищи, Митя, в тетрадке, у тебя же есть адрес. Надо предупредить, а то там, наверное, беспокоятся, - последнее, что слышит, засыпая, Аленка.
- Нет, - бормочет она через силу, - никто там не беспокоится.
- Ну уж никто, - ворчит в ответ Дмитрий Михайлович, - так не бывает.
Но Аленка уже спит.
Дмитрий Михайлович едет в трамвае на другой конец заносимого снегом города. Кондуктор, закутанная в клетчатый платок, с большой старой сумкой, с катушками билетов на толстом ремне, простуженно выкрикивает остановки, дергает за старую, с бахромой, веревку, с легким звоном отправляя промерзший трамвай, они подолгу ждут, пока расчистят пути, - давно не было такого сильного снегопада! Пассажиры беззлобно бранят снег, а заодно и трамвайные власти с их всегдашней растерянностью перед стихией, и только Дмитрий Михайлович стоит молчаливо и безучастно.
Он думает о спящей в его доме девочке, думает с давно забытой нежностью, он вспоминает сына - того, маленького, увезенного от него навеки, потом опять видит Аленку, свернувшуюся на диване клубочком. Думы странным образом переплетаются, чем-то нерасторжимо связаны, и заслоняет их взволнованное лицо Тани.
- С Богом, Митенька, с Богом, - шепчет она, оглядываясь на Аленку. Верхний свет погашен, у дивана горит ночник, чтобы девочка, если проснется, не испугалась. - Ты же смотри, Митенька, ты скажи, что, мол, устала, переночует у нас, пусть не волнуются. Ничего, если и школу пропустит.
И вот он едет, не зная толком куда и к кому, с кем она там живет - с тетей, с бабушкой? Вдруг они на него рассердятся? Дмитрий Михайлович сам знает, что робок, от грубостей - обычных, другие и не заметят - совершенно теряется. В длинном коридоре он не сразу находит Аленкину комнату. Робко стучит, но его не слышат, потому что в комнате кто-то играет на скрипке. Тогда, поколебавшись, Дмитрий Михайлович открывает дверь и входит.
Стол, стулья, диван, две кровати в алькове, над диваном размытая фотография со штампом в углу - отклеили с паспорта, увеличили. Молодая женщина смотрит вошедшему прямо в глаза, брови страдальчески сведены, будто знает заранее о своей судьбе. А у кровати играет на скрипке девочка, косы чуть не до пояса, нога отбивает такт. Она чувствует чужой взгляд и, опустив смычок, поворачивается. Старше Аленки, выше и крепче, но очень похожа: та же пустота, та же усталость, взрослая усталость в глазах. "Какая печаль... Никакой грим такую не сделает..." - механически отмечает Дмитрий Михайлович.
- Я и не знал, что у Аленушки есть сестра, - мягко говорит он. - Ты ведь сестра, правда? Тебя как зовут?
- Ира.
- Ты в каком классе?
- В шестом... А где Аленка? Тетя Фрося волнуется...
При упоминании о какой-то тете Дмитрий Михайлович пугается.
- Понимаешь, какое дело... Иду с репетиции, вижу - знакомая девочка, приходила к нам, во Дворец... Бредет куда-то совсем одна...
Но тут распахивается настежь дверь и врывается невысокая плотная женщина, за ней - встревоженный чем-то мужчина.
- Вы кто такой? - сразу подступает она к Дмитрию Михайловичу. - Что вам здесь нужно?
- Я Леночкин преподаватель, - старается казаться уверенным Дмитрий Михайлович, - то есть не совсем, конечно... Вообще я актер...
- Акте-е-р... - тянет женщина подозрительно, и Дмитрий Михайлович обижается.
- Да, актер, а что? Что здесь такого? А вы, наверное, их тетя?
"Эх, надо было Таню послать..."
- Вот что, давайте знакомиться, - решительно вмешивается мужчина и протягивает Дмитрию Михайловичу руку. - Борис Васильевич, а это моя жена Ефросинья Ивановна.
Снова открывается дверь, входят еще три женщины и с ними девочка. Она проскальзывает между взрослыми к Ире, становится с нею рядом, берет за руку. Дмитрий Михайлович понимает, что рассказывать надо всем, потому что все здесь каким-то образом к сестрам причастны. И он рассказывает, зачем-то достает документы - хорошо, что оказались с собой, есть даже партийный билет, потому что в театре сегодня собирали взносы.
Как ни странно, сам вид документов действует успокаивающе. Впрочем, Борис Васильевич паспорт берет и внимательно изучает, остальные стоят молча и ждут.
- Ну ладно. - Он возвращает паспорт Дмитрию Михайловичу. - Значит, хотите, чтобы она ходила во Дворец пионеров?
- Да погоди ты, Боря, - не выдерживает Ефросинья Ивановна, - при чем тут Дворец? Как мы ее ночевать-то отпустим? Все-таки чужой человек, мы вас не знаем...
- Так ведь жена... Она присмотрит...
Дмитрий Михайлович снова начинает рассказывать о себе, о Татьяне Федоровне, зачем-то хвалит свой дом - какой он просторный и светлый. Он говорит, говорит, а из угла не отрываясь смотрят на него детские большие глаза.
- Я боюсь одна, - дождавшись паузы, шепчет Ира.
- Мам, пусть она поспит у нас, - испуганно вступается за подружку Света и крепче сжимает Ирину руку.
- А то как же! - восклицает Ефросинья Ивановна. - Неужто здесь бросим?
Она подходит к Ире, проводит рукой по ее опущенной голове.
- Поспишь сегодня у нас? Со Светой, вальтом. Во сне не брыкаешься?
- Зачем со Светой? - Это уже Пелагея Ильинична. - У меня место есть, на диване...
- Вы не возражаете, если кто-нибудь съездит к вам, прямо сейчас, посмотрит, как там Аленка? - вежливо предлагает Вера Павловна и краснеет. Могу, например, я.
- Верно, верно, - подхватывает Ефросинья Ивановна, - надо взглянуть, уж вы не сердитесь. И Борис с вами, Верочка, вдвоем веселее.
- Если товарищ не возражает... - откашливается Борис Васильевич.
- Конечно, я понимаю, - торопливо соглашается Дмитрий Михайлович, хотя ничего не понимает: кто такие все эти люди? Кто они для Иры с Аленкой?
* * *
В тот вечер они долго сидят за столом в старом деревянном доме. Вера Павловна рассказывает об Аленке с Ирой, об их матери, несчастной Анечке, а Борис Васильевич, если что не так, ее поправляет. Впервые при посторонних Татьяна Федоровна достает из шкатулки фотографии мужа и сына, а Дмитрий Михайлович, волнуясь, горюя, - детские рисунки Саши.
