- Очень, представь себе, распространенный зверь, - отвечала Таня. Когда к пятидесяти или за пятьдесят. Возрастные изменения, климакс, сочувственно, но не без скрытого даже от самой себя злорадства добавляла она. - И что значит - "вдруг". А вообще-то сплошь и рядом - такое детское непонимание: "Доктор, откуда? У меня же никогда..."
- А ты что? - с любопытством спрашивал Женя.
- А я объясняю: "Вам же никогда не было сорок, пятьдесят... Пришло, значит, время... Будем лечиться..." Запиши новые препараты - очень хорошие, хотя, конечно же, дорогие. Кстати, сейчас проще, чем в советские времена, дают инвалидность. Надо только полежать в больнице.
- Зачем? - пугался Женя.
- Так положено, - отвечала Таня. - Приходится пройти этот путь: полечиться в поликлинике, полежать в больнице. Там же, в больнице, дадут выписку. Нужно только сказать, что оформляете инвалидность, подарить какие-нибудь там духи, коробку конфет или что-нибудь посущественней. Чтобы как следует написали. Тогда лекарства - по списку - будут бесплатны.
- По какому такому списку? - не понимал Женя.
- Ну, не все же они бесплатные! - удивлялась его наивности Таня. - Но кардикет, например, - да. А это препарат очень хороший.
Так говорили они о Лере, и Таня старательно, честно выполняла свой долг врача. Но потом, оставшись одна, вспоминала, что Женя спит с этой самой сердечницей, хотя клятвенно уверяет в обратном, смотрит с ней телевизор, сидит за одним столом, ездит вместе с ней отдыхать... "И моя душа, и мое тело принадлежат только тебе, Танечка!.." Слова, слова... Надо стараться не ревновать и не думать. Уж скорее бы он позвонил!
Таня накинула на постель покрывало, провела щеткой по волосам и застыла, вглядываясь внимательно в зеркало. Не только Женя считает ее красивой, Виктор говорил тоже... Ей вдруг захотелось на него посмотреть, хотя она и так помнила каждую черточку родного лица. Таня привычно и быстро приняла душ, поставила на плиту чайник и достала из нижнего ящика старый альбом.
Вот он, Виктор. Открытый и смелый взгляд веселых, насмешливых глаз, высокий лоб и густые волосы. Как недолго он прожил! И как трогательно любил жену и лапочку дочку, которая собирается теперь на свой первый бал.
- Зачем ты меня оставил? - укоризненно спросила Виктора Таня. - Если бы ты был жив, я бы никогда...
Она замолчала, задумалась, спрятала альбом в ящик. В мамином доме висит на стене фотография: Таня прижалась к мужу, а у него на коленях беззаботно смеется трехлетняя безмятежная Сашка. И всегда, когда приходит Таня, Виктор смотрит ей прямо в глаза, в душу. "Прости, прости!" Но мама не разрешает фотографию снять: она любила Виктора. И когда случилась страшная та авария, мама не захотела взглянуть на обезображенное, обгоревшее тело "Я хочу запомнить его живым". Она забрала к себе внучку, и Таня хоронила мужа одна. Ну конечно, товарищи по работе, друзья - их у Виктора было много, - его родители...
- Тебе надо работать - собраться и работать. Пусть Сашенька поживет пока у меня, - решила мама. Она привыкла принимать ответственные решения: много лет заведовала отделением районной больницы.
Года два прошли как в тумане. Было невыносимо, невозможно жить, и хорошо, что Таниных страданий не видела дочь. А потом мама устроила Сашеньку в правительственный детский сад, и как же было от такого подарка судьбы отказаться?
- Надо ее закалять. И готовить к школе, - сказала мама. - Надо думать не о себе, а о Саше.
И опять мама была права, и опять Таня моталась туда-сюда, разрываясь между двумя домами, преодолевая огромные московские расстояния.
- Может быть, съехаться, поменяться? - нерешительно предлагала она.
- А твоя больница? - возражала мама.
- Да, больницу бросать невозможно, - соглашалась с ней Таня. - И риэлтеров я боюсь.
- Это еще что за птицы?
Таня, как могла, объясняла.
- Ну вот видишь! - говорила мама. - Действительно страшно. А если к тебе, то что у вас там за воздух? Ты же знаешь розу ветров - с запада на восток. Вся гарь, вся гадость несется от нас к вам! И ты хочешь перевести туда Сашеньку?.. И школы здесь, кстати, лучше, и общество интеллигентное. Ты ведь с утра до ночи на работе, а в младших классах нужно учиться вместе.
Похоже, Марина Петровна была давно готова к беседе.
- Как это - вместе? - устало удивилась Таня.
- Видишь, ты даже не знаешь! - Мама тут же поймала ее на слове. Нужно научить Сашеньку заниматься, записывать задания в дневнике, да мало ли что еще! Как, интересно, ты сможешь все это делать? Каким образом? Не представляю. И учти, ты грамотный кардиолог. - В маминых устах это была высшая похвала. - Тебе нельзя останавливаться.
И еще прошло два года. В Танин район мама переезжать категорически не хотела - в Кунцеве у нее была большая практика, - Сашеньку к Тане не отпускала. По правде сказать, Таня и сама не очень-то представляла, как справится одна и с работой, и с дочкой. Была ведь еще ординатура, были консультации в клинике; Таню как кардиолога уже знали, с мнением ее считались. А и маму лишить ее пациентов, ее очень неплохих денег, принудить жить только домашней жизнью было бы жестоко и несправедливо.
Оставалось смириться: брать дочку на выходные и праздники, проводить с ней отпуск - на море, пока не грянули необратимые перемены, а когда грянули - на старенькой даче. Но все было не то, не то! Остро чувствовала Таня, что мама с Сашкой - единое целое, а она - одна. Но тут, как чудо, посланное с небес, возник в ее жизни Женя.
- Але, малыш! Ты как?
- На три с минусом, - печально созналась Таня.
- Родная, не надо! - взмолился Женя. - Ну что же делать, раз так все сложилось?
- Мы шесть лет вместе, - неловко попыталась объяснить свою тоску Таня.
- Да, уже шесть, - задумчиво подтвердил Женя.
- Так тяжело... - вздохнула Таня.
- Но почему, почему? - закричал в трубку Женя. - Я звоню тебе каждый день - утром и вечером, мы видимся каждую неделю, а то и чаще! Разве ты чувствуешь себя одинокой?
- Иногда.
- Иногда! - Теперь он уже возмущался. - Сколько женщин хотело бы оказаться на твоем месте!
- Я знаю, - призналась Таня. - Но когда я прихожу с работы, а дома темно и пусто...
- Чем отыскивать минусы, - не слушая ее, торопился выкричать свое Женя, - ты лучше порадуйся, что пришла любовь! Любовь пришла, дуреха! Да, трудная, но любовь... Может, стоит все-таки взять Сашу? - помолчав, осторожно предложил он, хотя мысль о Саше пугала: станет еще сложнее, где тогда они будут встречаться? Но ведь Таня страдает, его Таня страдает, и он должен помочь хотя бы советом!
- Что значит "взять"? - возразила Таня. - Она не вещь, не предмет. У нее там друзья, школа, любимая бабушка. И она в седьмом классе! Знаешь, какая у них программа? Именно в этой школе и в этом классе. Нам такая не снилась! Это ведь не наши с тобой времена, когда было все одинаково, и то не везде. А уж теперь-то... А мама? Она умрет с тоски, если отнять у нее внучку или ее пациентов...
Все это обсуждалось уже не раз, и выхода, казалось, не было.
- Милая моя, дорогая! Ну хочешь, я приеду прямо сейчас? Хочешь, поедем к вам вместе?
Но Таня уже опомнилась.
- Не надо, - сказала она. - Не надо, Женечка. Я побуду с ними весь день, а в семь позвони, встретимся. Я тебя очень люблю.
Она повесила трубку, но телефон сразу зазвонил снова.
- И я, я тоже, безумно! - быстро-быстро, задыхаясь, словно от бега, заговорил Женя. - Спасибо, родная, за эти слова: я бы места себе не нашел, не дожил бы до нашей встречи! Позвоню ровно в семь.
2
Что такое судьба? Это когда два человека с разных концов Москвы в душный июльский вечер едут каждый по своим делам в Ленинку - Женя в третий научный зал, Таня в зал периодики, чтобы посмотреть свежие поступления, а их ждет встреча, которая все в жизни переиначивает.
Часа через два оба делают небольшой перерыв, идут, опять-таки каждый сам по себе, в буфет - он же вот-вот закроется - и оказываются случайно за одним, круглым и высоким, столиком - со своими подносами, хлебом, сардельками, коричневатой бурдой, нахально именуемой "кофе".
Оба навсегда запомнили этот долгий и жаркий вечер.
Женя искоса поглядывал на стоящую напротив женщину. Опустив глаза, она старательно пилила огромным тупым ножом хилую, сморщенную сардельку. Длинные, густые ресницы, брови вразлет, высокий лоб, легкий загар, черные и блестящие волосы, нежная, без единой морщинки, шея в вырезе ослепительно белой кофточки. Вот она подняла наконец глаза, и у Жени на миг замерло сердце: какая красивая! Глаза цвета морской волны смотрели серьезно и даже строго, и была в них какая-то тайна - печаль, а может быть, след страдания - или все это он придумал?
- Распилили? - улыбнулся незнакомке Женя и показал своим, таким же тупым и огромным ножом на сардельку.
- И почему в библиотеках всегда так скверно кормят? - подумала вслух незнакомка.
- А чтобы не отвлекались! - обрадовался, что не отвергнут, Женя. Пришли грызть гранит науки - значит, грызите! А вон на том столике вроде горчица. Хотите?
