- Птица пребывает в слабой заморозке. Предпраздничная спячка. Берем ее, цыпочку, и спешим к печам. Ты ж собиралась обновить кухню, - Игорь поднял индейку на вытянутой руке. - Вот она - наша голубая мечта!
Глава 24
Флигелек во дворе банка "Муза" с незапамятных времен окружал дощатый забор. Вначале полуразвалившийся двухэтажный дом хотели сломать и возвести на драгоценной арбатской земле еще одну номенклатурную башню. Но здесь появились некие тщедушные ученые, защитники памятников старины, и послали в разные инстанции бумаги, из которых следовало, что флигель, как и каменный дом клуба "Муза", принадлежал некоему господину, дружившему с декабристами и лично с Александром Сергеевичем Пушкиным. А еще при Екатерине в нем, якобы, проживал мыслитель и бунтарь, покровительствовавший бродягам и авантюристам.
Бывал в доме то ли Джиакомо Казанова, то ли граф Калиостро. Играла здесь на арфе графиня Дашкова, а Михаил Ломоносов слушал, лежа на софе и декламировал свеженаписанное: "Царей и царств земных отрада, возлюбленная тишина..." Байки, конечно, исторические анекдоты, прикрывающие вопиющее диссидентство псевдоученых, цеплявшихся за всякий старорежимный хлам. В ходатайстве защитникам старины отказали, строение списали на снос.
Гибнущий дом с пустыми глазницами вышибленных окон привлек внимание своим местоположением мыслящих людей, обнадеженных процессом приватизации. Какое-то СП выразило желание преобрести руины. В доказательство, что флигелек всего лишь ветхий хлам, доброхоты ободрали штукатурку, обнажив старые доски. Но СП развалюху не отдали, слегка подчинили забор и вскоре про нее забыли.
Однако это была лишь видимая забывчивость. Потому что даже в самое смутное время при самом бесхозном руководстве, есть люди, которые хорошо осведомлены о стоимости земли в Арбатском переулке.
В середине декабря в тихий дворик въехал не слишком большой, но очень солидный, очевидно, антикварный автомобиль. На похожих моделях разъезжали в военных фильмах высокие чины Третьего рейха. Из автомобиля вышли четверо мужчин и направились к ветхому забору. Хорошенько разглядеть прибывших секретарше Пальцева, печатающей слепым методом на компьютере, не удалось. Удивило, правда, что один, по походке явный старик, был одет, как католический пастор - в узкое черное пальто и котелок с круглым верхом. Под локти его поддерживали двое - высокий и низкий, по виду типичные рыночные барыги злополучной кавказской национальности. Впереди быстро семенил кривыми ногами то ли подросток, то ли лилипут-переросток, чрезвычайно энергичный и нарядный. Несмотря на мороз, кривоногий был одет в ярко-алый клубник с золотыми пуговицами и лаковые туфли, блестевшие в снежно-грязевой каше. Он со знанием дела распахнул косую дверцу в заборе, пропуская компанию во двор. Затем дверь захлопнулась, взвизгнув ржавыми петлями. Больше ничего заинтригованной Леночке, застрявшей на слове "ходатайствовать", разглядеть не удалось.
Вскоре повалил густой снег, двор окунулся в лиловые, летучей мглой забеленные сумерки, наступил вечер. Всеми окнами светилась шестнадцатиэтажная башня, поднимаясь, как флагман, над крышами низкорослых особняков, и казалось, что неслась она вперед, разрезая застекленными лоджиями волны метели. Окна "Музы" погасли, Леночка отбыла на премьеру в театр Сатиры и не кому было обратить внимание на дымок, потянувшийся из трубы ожившего флигелька.
Вела труба к находящемуся в большой комнате камину - огромному, обложенному темно-вишневым в белых прожилках мрамором. Обстановка же комнаты, восстановившей свой первоначальный архитектурный облик, навевала мысли о потерпевшем бедствие крупном антикварном магазине, когда вещи из всех торговых помещений свалены в один зал. Здесь преобладали предметы обстановки, соответствовавшие придворному версальскому стилю, но давало о себе знать и беспорядочное пристрастие хозяев к восточным изыскам. Пунцовые шторы, затканные золотыми королевскими лилиями и задрапированные с величайшим шиком могли бы украсить приемную любого Людовика, не зависимо от нумерации. Подстать им были каминные часы, вазы, статуэтки. Мягкие ковры застилали мозаичный паркетный пол с арабской пышностью. Обивка массивных кресел с двуглавыми орлами на спинках навевала какие-то самодержавные настроения. О турецких гаремах напоминали низкие, закиданные подушками авторской работы Версаче диваны с пристроенными возле них столиками из резной слоновой кости и ароматного сандала. Особенно обращал на себя внимание кальян, используемый по назначению одним из присутствующих, а именно тем самым стариком, которого видела Леночка.
В шелковом, бухарского рисунка халате, господин этот уже не был похож на пастора, да и на старика тоже. С сибаритской расслабленностью он возлежал на диване, покусывая длинный мундштук. На узком лице с тонким горбатым носом играли отсветы огня, ноздри трепетали, выпуская пряный сиреневый дым.
После встречи с компаньонами в Доме на набережной, Роланд покинул Москву, а по возвращению был увлечен свитой в специально подготовленные апартаменты. Троица старательно готовила шефу сюрприз и ревностно следила за его реакцией.
- Ну как вам обстановочка, экселенц? - нарушил молчание один из представителей кавказской национальности. Конечно, у него имелись тонкие усики под крупным носом и аккуратная бородка клинышком, но кавказцем Шарля де Боннара назвать было трудно. К тому же, сбросив униформу людей рыночной элиты - черную кожаную куртку и лохматую шапку, он оказался одетым с излишней для домашней обстановки элегантностью. Лиловый, серебром отливающий пиджак, мудреный ворот белой сорочки и бант под этим воротом, прихваченный аметистовой брошью, годились бы в салоне галантного века или на современной эстраде. Не говоря уже о пенсне с шелковым шнурком, чрезвычайно претенциозном, намекающем то ли на комизм, то ли на чрезвычайную значительность того, что называют внутренним содержанием индивидуума.
- Витиевато. И что за кошмар на стене?
- Художники Комар и Меламид. Полотно под названием "Явление Христа народному хозяйству". Аллегория. - Отрапортовал рыжий коротышка, занятый огнем в камине. - Мне понравилось.
- Чушь. Никакого народного хозяйства нет и не было, а следовательно никто никому не являлся. И вообще, мне кажется, что ваши шутки частенько выходят за рамки.
- Мы полагали, это смешно, - пожал плечами Шарль.
- Извольте заменить. Возьмите что-нибудь простенькое из Третьяковки.
- Извиняюсь, конечно, но в прежний визит вы были менее придирчивы, экселенц. - Заметил Амарелло. - Ближе к народу.
- Уверяю, даже господин Ульянов в нынешней ситуации не спал бы на спартанской железной коечке. Бедность правящей олигархии в демократическом государстве - это моветон. Надо соблюдать стандарты, - отложив трубку кальяна, Роланд осмотрелся. Его пожелание было выполнено: исчезли кресла с орлами, живописное полотно с участием Христа заменила приятная картина "Иван Грозный убивает своего сына", резко сократилось количество декоративного антиквариата.
- Лучше. Но все же несколько претенциозно, - сказал он.
- Вот уж зря! - обиделся Шарль. - Здесь не осталось ничего случайного, только проверенные историей вещи. Позвольте, камин доставлен из дворца Дожей, ковры взаимствованы из сказок 1001 ночи, мелочевка версальская, картины и предметы интерьера - из лучших музеев мира. Копии использованы лишь в тех случаях, когда оригинал не соответствовал габаритам помещения. Допустим, Микельанджело, Роден...
- Вообще, довольно уютно, - Роланд поднялся, разминая колени, проворчал: - Подагра, - шагнул к стене, обитой вишневым шелковым штофом. Пригляделся.
- Здесь, да, именно здесь.
Тотчас же отвалился и рухнул на паркет хрустальный кинкет, штоф выбелился, словно освещенный сзади мошной лампой, стал похож на экран телевизора с пульсирующим голубоватым фоном. На нем появились крупные буквы, будто выводимые торопливой кистью, обмокнутой в кровь: "НЕНАВИСТЬ МОЯ ОБЯЗАННОСТЬ. МЩЕНИЕ - МОЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ". От букв побежали вниз, оставляя потеки, тяжелые капли.
- Это следует помнить всем, чтобы не увлекаться и не переусердствовать. И зеркало, пожалуй, сюда. Здесь должно стоять мое зеркало.
Тут же явился двухметрового роста овал из мутного стекла, оправленного черным деревом и удобно расположился против дивана, подобно телевизору в обычном жилище.
- Теперь совсем хорошо, - опустившись на диван, Роланд обложился версачевскими подушками. - Что там на кухне?
- Жарится, - отозвался Амарелло, разбивающий у камина ребром ладони толстые сосновые чурки. - У меня только две руки.
- Тогда приступим к делу. Кажется, Батон подготовил доклад о внутреннем положении страны. Я готов выслушать.
В комнате зазвучала увертюра к опере "Риголетто". Под ее горестные всхлипы, переваливаясь подобно оперному горбуну, появился уже известный отдельным москвичам юноша с комплекцией музыкального вундеркинда - его цветущая полнота как бы стекала от узких плечей к пышным бедрам и ляжкам. Юноша поставил канделябры с алыми свечами, которые зажглись сами по себе, и водрузил на сандаловый столик потрепанный чемодан устаревшего фасона. Из чемодана посыпались на ковер разномастные фотографии. В основном пожелтевшие, черно-белые, с изломанными уголками и следами от клея.
