— Здесь три одинаковых льва, — ответила я.
— Да ладно тебе, Холли, — спокойно заметил Мэттью, кивая мне на широкую блестящую спину льва. Он снова показал мне свои сцепленные пальцы.
— А если я свалюсь оттуда? — спросила я.
— Пардон муа, — вмешался в наш разговор неопрятный мужчина с сальными волосами. Его небритые щеки делали его еще больше похожим на заговорщика, нежели вкрадчивый голос. — Вы забираться на него? Нет?
— Да! Или забирайтесь, или отвалите! Мой парень ждет внизу с камерой! — снова завелись Штаны Имени Сафари.
— Здесь три льва! — огрызнулся Мэттью.
Вся эта суета вокруг нас внезапно заставила меня запаниковать.
— Ладно, я уже насмотрелась, — сказала я. — С меня достаточно.
— В чем ваш проблема? — спросил небритый мужчина.
— Она боится упасть, — объяснил Мэттью.
— До земли оттуда слишком далеко, — добавила я, показывая на спуск с постамента, возле которого, среди голубей, стоял великолепный мужчина в узких джинсах и, судя по всему, собирался меня фотографировать. Его волосы были не такими темными, как у Эда, но, мельком посмотрев на его широкие плечи, я встала ровнее и попыталась избавиться от выражения испуга на лице. Потом я подумала, что это может быть фотограф из гламурного журнала, подбирающий иллюстрации к очередному «нельзя», и я снова ссутулилась.
— Да посмотрите вокруг! — воскликнула девица Сафари, возмущенно щелкая пузырями жвачки. — Все на них залезают. И никто не падает. Если бы тут пострадали люди, наверняка бы поставили запретительный знак.
— Это ошень просто, — произнес француз, беря меня за руку. — Вы упираетесь рука… Вы кладете ее ему на… — Он замолчал, видимо, забыв слово. — Подождите.
Мэттью и я замерли. Его глаза сияли, в моих же стояла паника.
— Вы берете свой рука, — продолжил мужчина, беря Мэттью за руку, — и кладете в ее ви.
— В мою… Куда?.. — в ужасе спросила я, потому что единственное слово на букву «в», которое приходило мне в голову, было «вагина».
Мэттью задохнулся от хохота, а я, ощутив слабость, поняла, что слишком поздно вырываться отсюда и ехать домой. Все словно сговорились посадить меня на этого льва.
— Вы беретесь за руки и кладете друг другу в жизнь, о’кей?
— Великолепно! — сквозь смех выдавил Мэттью. — Хороший вы человек!
— Особенно женщина. Протяните руки в его жизнь. Он не даст вам упасть.
Руки я держала при себе и, оттолкнувшись от Мэттью, вцепилась в львиный хвост, а потом быстро вскарабкалась на него. Когда я очутилась на спине Аслана, широко раскинув ноги, у меня вырвалось:
— Получилось!
Внизу стояли люди и копошились голуби, они смотрели на мой триумф и наверняка при этом завидовали.
— Посторонись! — воскликнул Мэттью и в ту же секунду приземлился у меня за спиной.
— Как фаш дела? — спросили снизу.
— Все помашите моему парню! — завопили Штаны Имени Сафари.
И мы помахали ее парню.
Во второй раз за сегодня я была действительно счастлива.
После того как мы надоели ожидающим внизу людям, Мэттью протянул мне руку и помог спуститься со спины льва. Он продолжал держать меня за руку, пока мы под воркование голубей пробирались сквозь толпу туристов.
— А там что? — спросила я, показывая на величественный дворец с колоннами у входа, который был по другую сторону площади. Рядом с Мэттью можно было не беспокоиться об отсутствии путеводителя.
— Национальная галерея.
— Ее не было в моем списке, — сказала я. — Но, может, все-таки зайдем?
Мэттью остановился и снова протер и поправил свои очки, не выпуская, однако, мою руку.
— Слушай, Холли, я уже и так опаздываю на одну встречу.
— Ой! — Я так расстроилась, словно этими словами мне нанесли рану. Я поняла, что соскучилась по Мэттью. Я ужасно по нему соскучилась. Но, к сожалению, он живет в Питтсбурге и мой единственный шанс погулять с ним был утрачен из-за того, что я сегодня проспала. — А мы еще увидимся?
— Надеюсь. Я пробуду в Лондоне несколько дней. Можно мне приехать к тебе в Винчестер?
— Можно, конечно, вот только я работаю именно тогда, когда у других людей отпуска…
— Ну… а может, нам сейчас не расставаться? Моя мама остановилась в «Конноте»[30]. Я должен был встретиться с ней за чаем… — Мэттью посмотрел на часы и добавил: — Пятнадцать минут назад.
— О, — сказала я, снова начиная улыбаться. — Это было бы прекрасно.
Мы добрались на метро от Чаринг-Кросс до Бонд-стрит, потом пересели на ветку Оксфордского цирка. Когда мы вышли из метро, Мэттью почти бежал, держа меня за руку, поскольку мы опаздывали уже на сорок пять минут.
— А почему твоя мать остановилась в отеле, если она здесь живет? — спросила я, задыхаясь от бега. Витамины в моем рюкзаке тарахтели в своей упаковке, как маракасы.
— Ей нравится навещать по выходным мою сестру — ходить с ней по магазинам, представлениям… Мама все еще живет в Эйлсбери, а моя сестра, Шарлотта, — в Эрлс-Корт.
Я прекрасно знала, что у меня нет шансов увидеть отца Мэттью за этим чаепитием, поскольку он был мертв уже около десяти лет. Мистер Холемби ездил на велосипеде из Эйлсбери в Оксфорд преподавать физику, и однажды на этих тридцати двух километрах, которые он проезжал каждый день, его сбила машина. Это была одна из первых вещей, связавших меня с Мэттью еще там, в Штатах. Я никогда не забуду того удивления, которое испытала. У кого-то еще погибли родители? Я помню, с каким облегчением выяснила, что ни один из нас не жалел другого.
— Ну что ж, мы на месте, — сказал Мэттью, заворачивая за угол Карлос-плейс, и я впервые взглянула на дом, к которому мы направлялись. Глашатай в высокой черной шапке и зеленом мундире стоял у входа, охраняя его, как солдат королевы лепреконов.
— Вот это — отель? — спросила я, останавливаясь и надеясь избежать внимания привратника. Он смотрел на нас так, словно мы осмелились штурмовать Букингемский дворец. — Я туда не пойду.
— Просто держись меня, крошка, и с нами все будет хорошо, — пробормотал на выдохе Мэттью. Я засмеялась, чувствуя головокружение и слабость, и позволила ему затащить меня вверх по ступеням, пройти мимо лепрекона, который настаивал на том, чтобы помочь нам, а затем мимо дорого одетых людей, снующих туда-сюда по мраморному вестибюлю с огромной хрустальной люстрой. Мы пробирались сквозь толпу к массивной конторке из красного дерева, но нас остановил не консьерж. Вместо него к нам бросилась седоволосая женщина в ярко-синем платье, которая повисла у Мэттью на руке.
— Милый, ну в самом деле! — сварливо запричитала она. — Я же сказала тебе, что у меня все спланировано! А теперь я опоздаю забрать Эдварда от няни, и твоя сестра снова будет вся в заботах!
— Я забыл о твоей программе, поскольку встретил друга, — сказал Мэттью. Он улыбнулся, кивнув в мою сторону, что, видимо, должно было сойти за официальное представление.
— А мне никто не объяснил, что у вас программа, — добавила я и протянула руку этой пожилой женщине, которая, как я догадалась, была его матерью. — Здравствуйте. Я Холли.
— Американка, не так ли? — Миссис Холемби изобразила рукопожатие и повернулась к сыну: — Она не такая, какой я ее себе представляла. Ты сказал, что она блондинка. Как и Грейс.
Грейс Эллингхем, поняла я. Первое серьезное увлечение Мэттью. Он порвал с ней, уезжая в Штаты на стажировку.
— Она светлая. Светлокожая, — уточнил Мэттью.
— А мне казалось, что ты сказал — блондинка.
— Я никогда не говорил о блондинке, мама.
— Ну что ж, приятно познакомиться с вами, — я специально повысила голос.
— Рада знакомству, — тускло отозвалась миссис Холемби, внимательно рассматривая мои джинсы и кроссовки, после чего снова переводя взгляд на мое лицо. Эта инспекция заставила мое сердце учащенно биться, я почувствовала себя не в своей тарелке, словно, переодеваясь утром в госпитале, я каким-то образом забыла надеть штаны.
Затем миссис Холемби обратилась к сыну и спросила, нельзя ли ей сказать ему пару слов наедине.
— Нет, — ответил он.
— Что ж, — помедлив, процедила сквозь зубы миссис Холемби, — наверное, мы не можем остаться здесь и выпить чаю, поскольку в такой одежде твою подругу могут попросить покинуть отель.
— О, простите, пожалуйста. Я могу сама уйти, — сказала я, пытаясь сделать шаг назад, но Мэттью, сжав мою руку почти до боли, не пустил меня.
— Все в порядке, Холли. Мы можем посидеть в баре. За угловым столиком, — сказал он, приобняв меня за плечи. И снова я позволила ему вести себя.
Чаепитие тянулось просто невыносимо. Мы, все трое, теснились за маленьким столиком в углу бара; скатерть, которой он был накрыт, прятала от чужих взглядов мои джинсы, но, к сожалению, не могла спрятать меня целиком. Я изо всех сил старалась, чтобы обо мне забыли, вжимаясь в высокую спинку викторианского стула. Это помогало мне не видеть миссис Холемби, но ничто не могло спасти меня от ее пронзительного голоса. К тому же мое положение на этом стуле делало весьма затруднительной процедуру доставания вкусностей со стола, не говоря уж о том, чтобы донести их до рта. Моя футболка вскоре покрылась крошками, но я упрямо продолжала таскать с серебряного подноса все новые и новые маленькие сэндвичи — со свежим огурцом и копченым лососем, крошечные ячменные розетки с изюмом и мини-пирожные со сливочным кремом и фруктами. Это была самая вкусная еда, которую мне доводилось пробовать, и я задумалась над тем, зачем я питаюсь все эти годы здоровой, но совершенно невкусной пищей. Господи, неужели я все равно заполучу свой первый инфаркт?
