"С ума сойти, какая женщина! Как бы ее удержать? Кто она? С кем живет? А вдруг замужем? Не похоже... Но ведь не хочет же, чтобы провожал..." Внезапная ревность кольнула сердце.
- Таня, вы замужем? - вырвался у Жени бестактный вопрос.
- А что? - спросила в ответ Таня.
И он вдруг понял, что все равно ничего не изменится: даже если она замужем и у нее куча детей, а он - пустяки, приключение, он не в силах от нее отказаться. "Так разве бывает? - испуганно спросил себя Женя. Выходит, да!"
Вошли в метро.
- Пожалуйста, - попросил Женя, - не гоните меня! У меня от "Проспекта Мира" - прямая.
- Хорошо, - смилостивилась Таня. - Только не будем выходить наверх: я живу рядом со станцией.
"Не хочет, чтобы знал адрес, - с болью подумал Женя. - Конечно, замужем". Но когда Таня дала домашний телефон, воспрянул духом: может, еще и нет. И тут же себя стреножил: в семьях разные отношения. И потом, сейчас лето - отпуска, дачи. Пригласила ведь даже в дом! Он тоже мог бы сегодня, и еще целых два дня, приглашать кого угодно - пока Лера на даче. Другое дело, что на такое никогда не отважится: не он в доме хозяин.
- О чем вы думаете? - неожиданно спросила Таня.
Поезд грохотал как бешеный, и она приблизила губы к самому его уху. Черные гладкие волосы коснулись щеки; их запах, их скользящая нежность кружили голову.
- Не понимаю, почему вы не хотите, чтобы я проводил вас до дому? честно ответил Женя. - Значит, вы все-таки замужем?
- Я же не спрашиваю, женаты ли вы? - искоса взглянула на него Таня. А не хочу из нормального человеколюбия: может закрыться метро.
- Ах да, - спохватился Женя. - Действительно может.
На первую часть спрятанного вопроса отвечать не стал. Женат ли он? Конечно, женат. Мужчина не в состоянии жить в одиночку. То есть живут, конечно, отдельные чудаки, так на то они и называются чудаками! Но женатый мужчина и замужняя женщина - категории разные. Он все равно свободен, а она - нет.
- Ну, вот он, мой "Проспект Мира". До свидания.
- Нет, постойте... Постойте!
Его неизменно коробило при виде парочек, обнимающихся в метро. Лера как-то даже сказала, что он ханжа. Теперь он их понимал: пришло время расстаться, а сил нет. Он бережно обнял Таню, сдерживая себя, осторожно поцеловал.
- До завтра. Где вам удобно, чтобы я вас встретил?
Таня на мгновение растерялась. Разве они будут встречаться? Он так решил? А она? Но она не знает, не знает! Вся ее жизнь расписана по часам, по минутам, в ней нет места мужчине. Но эти руки и эти губы, эти глаза...
- У поликлиники, - сказала Таня. - Утром у меня консультация в больнице, а потом прием в поликлинике. До восьми.
- И где она, поликлиника? - обрадовался Женя.
Таня назвала адрес.
- Буду ждать вас у входа, - торопился укрепить завоеванные позиции Женя. - Там один вход?
Таня невольно улыбнулась.
- Конечно.
Женя снова обнял Таню, вдохнул запах ее волос.
- Что у вас за духи такие? - задыхаясь от этого запаха и безумного, безудержного желания - казалось, тело не выдержит лютого напряжения, спросил он.
- Какие духи? - Его волнение передалось Тане. - Это не духи... Шампунь, наверное...
Что-то еще они говорили - неважное, ерундовое, и все стояли у колонны, держась, как школьники, за руки, и Женя закрывал собой Таню от любопытных взоров.
- Пожалуйста, поезжайте, - сказала она наконец.
- Сначала - вы.
Таня встала на лестницу и поехала. На выходе оглянулась, махнула Жене рукой и исчезла. А он все смотрел на рубчатую, широкую ленту, выползавшую из ниоткуда и в никуда пропадавшую, словно на ней могла появиться только что обретенная им женщина.
Домой он ехал таким счастливым, такая радость переполняла его, что на "Юго-Западной" Женя не стал ждать автобуса, а отшагал свои остановки широким шагом, размахивая портфелем, и все мучился неразрешимым вопросом: можно ли, как придет, позвонить Тане, или вдруг она уже спит?
Его не обогнал ни один автобус. Их, кажется, вообще уже не было, как не было и прохожих; только шикарные иномарки с шелестом проносились мимо мелькали, пропадая, красные огоньки, - да загорались, меняя свет, редкие светофоры. Свежий ветерок обдувал разгоряченное тело, пахло листвой, даже цветами - или это только казалось? - кое-где горел еще в окнах свет. Радость волнами плескалась в душе, все казалось прекрасным, и он сам молодым, сильным, здоровым, удачливым, хотя до сих пор еще не защитил докторской - а ведь ему уже сорок восемь, - в Институте истории, где он подвизался, платили гроши, и за преподавание - тоже. "Врачи, кажется, рано ложатся, потому что им рано вставать, - лихорадочно соображал Женя, - а я, как последний эгоист..." Он понимал, что звонить не надо, но эгоизм, разумеется, взял над благоразумием верх, и Женя позвонил сразу, нетерпеливо бросив в передней портфель, оставив у порога пыльные сандалеты.
Правда ли, что все влюбленные даже на расстоянии чувствуют друг друга? Очень может быть... Во всяком случае, Таня в этот вечер все не ложилась и не ложилась спать. Она что-то съела, приняла прохладный душ - какая жара в Москве! - надела легкий халатик и, стоя у зеркала, задумчиво расчесывала щеткой волосы, думая рассеянно то об одном, то о другом, словно ожидая чего-то. Женино лицо всплывало из туманного зазеркалья, ласковые, сильные руки ощущала она на своих плечах и улыбалась, волнуясь, и вспоминала его поцелуй - тот, на Арбате, от которого закружилась голова и заколотилось сердце, на который откликнулась она всем своим существом. Поэтому Таня сразу сняла трубку.
- Танечка, вы не спите?
- Еще не сплю.
- А что делаете?
Он понимал, что говорит глупости.
- Стою перед зеркалом.
Он даже задохнулся от желания, представив ее в халатике - почему-то розовом, - с расческой в руке.
- А я только сейчас приехал. Вот... Захотелось вам позвонить.
- Почему?
Сердце забилось часто-часто.
- Не знаю... - медленно ответил Женя. - Захотелось - и все! Вам во сколько вставать?
- В семь. И больница рядом, и поликлиника. Так что можно встать в семь, даже в семь тридцать. В девять обход.
- Тогда до завтра, - виновато заторопился Женя. - Спокойной ночи. - И, не дожидаясь ответа, первым повесил трубку.
"Что я наделал? - ужаснулся он. - Она решит, что я неотесанный, первобытный чурбан!" Никогда ни от кого так не зависел Женя, как от этой женщины со спокойными, зеленовато-синими глазами, черными, гладкими, с чудесным запахом волосами, словно два вороньих крыла обрамляющими чуть тронутое загаром лицо. Эта ее белая кофточка, а в распахнутом вороте нежная шея, стройные ноги, маняще выглядывающие из-под пышной юбки, тонкие щиколотки... Он и не знал, что так хорошо ее разглядел.
Женя заснул таким счастливым, каким не был, казалось ему, никогда. Всю ночь он чувствовал это небывалое счастье. И счастливым проснулся.
3
- В данном конкретном случае шунтирование опасно, - сказала Таня.
Они закончили уже обход и теперь сидели, сбившись тесной стайкой, в маленьком кабинете главного.
- Почему? - осмелилась возразить лечащий врач.
- Упущено время, - вздохнула Таня. - Сосуды никуда не годятся. И возраст... Впрочем, решат, естественно, в центре. Надо отправлять, и побыстрее.
- У пациента нет денег, - сообщил главный. - Об этом мы уже говорили.
Таня нахмурилась: все чаще слышала она эти возмутительные слова. Но ведь пациент москвич, и у него есть полис! Должны вроде бесплатно! Вот именно - "вроде"... О чем только думают власти? Ведь это жизненно важно! Это же не подтяжка кожи молодящихся дам!
- О власти, - ответил на ее раздраженный вопрос главный. - Только о власти они и думают.
Таня тряхнула головой, стараясь не видеть перед собой бледное, в глубоких морщинах лицо, испуганный, какой-то детский взгляд.
- Доктор, я боюсь, - шепнул старик, когда она, наклонившись, стала считать его неровный, захлебывающийся, слабый пульс.
Таня строго взглянула на старика - нашел для бесед время! - и он испуганно смолк.
- Чего боитесь? - спросила она потом.
- Не знаю...
Таня кивнула. Беспричинный сердечный страх... Этому учили еще в институте, а они, дурачки, не очень-то понимали: как это - беспричинный?
- Нет, причина, конечно, есть... - объясняли преподаватели.
Удивительный орган - сердце. Сколько ни изучай, останется все равно тайной. А как работает, подчиняясь таинственному внутреннему закону! Открываются-закрываются клапаны, насыщая мозг кислородом; регулируются все процессы в человеческом теле. И все-таки, что бы там ни говорили, этот комок мышц еще и вместилище наших эмоций. Хотя ей, врачу-кардиологу, думать так не положено.
- Все свободны, - объявил главный.
Таня вышла из кабинета и, поразмыслив, снова пошла в палату.
Палата уже жила своей обычной жизнью: кто ел, кто читал, двое азартно спорили, размахивая друг у друга перед носом газетами разных, как видимо, направлений. И только ее старик лежал безучастно - то ли дремал, то ли думал о чем-то. А может быть, что-нибудь вспоминал - старики часто вспоминают далекое прошлое: им оно ближе.
