Другие посетители, многие из которых были голые, лежали на диванах или стояли, прислонясь к зеркалам, которые обрамляли комнату, и наблюдали за танцующими. Какой-то мужчина с полотенцем вокруг талии прищелкивал пальцами в такт музыке, в то время как его спутница, обнаженная девушка, равнодушно разглядывала себя в зеркало, приподняв ладонями груди и пощипывая и сжимая соски. Молодой человек, усевшийся на колени партнера, терся, совершая медленные, продолжительные движения. Сидевшая на кушетке женщина смотрела на мужчин, затем стала сверху вниз гладить свои полные ляжки. Мышцы ее живота стали сокращаться, и она, охваченная страстью, закрыла глаза, проведя рукой между ног. Жест был великолепен, чего нельзя было сказать о самой женщине.
Удивленная увиденным, Ванесса придвинулась поближе к Фабиану. Вспышка синеватого огня озарила ее белки, заставив сократиться зрачки.
— Что это за люди? — спросила девушка.
— Обыкновенные люди с разными вкусами, начиная от появления желания до его удовлетворения, — отвечал ее спутник. — Когда «Биржа грез» впервые открылась в Нью-Йорке, то журналисты объявили, что это дворец, где происходят самые омерзительные со времен гибели Помпей оргии. Благодаря такой рекламе она быстро стала знаменитой, и вскоре филиалы «Биржи грез» открылись во всех штатах.
Он вел девушку мимо тел, влажных от пота, лежавших на матрасах или подушках, прижатых к стене, — тел, встающих на колени или изгибающихся рядом друг с другом, наклоняющихся, двигающихся сверху или снизу, целующихся, обнимающихся, прижимающихся к паху партнера. Во влажном тумане совершались эти путешествия в один конец и обратно.
— Мои подруги ни за что бы не поверили, если бы я рассказала им, чем тут люди занимаются в присутствии посторонних, — заметила Ванесса.
— Как только мы начинаем не верить тому, что могут делать другие, мы в конце концов начинаем не верить тому, что можем сделать мы сами.
— Ты здесь бывал?
— Бывал, — ответил Фабиан.
— Ты тут занимался любовью? — спросила Ванесса после продолжительной паузы.
— Да, — сказал он. Это была обыкновенная констатация факта.
— И делил здесь с кем-то женщину?
Он кивнул.
— Женщину, которую ты сюда привел?
Он снова кивнул.
— И что тебя заставило прийти сюда с ней?
— Потребность в перемене, — спокойно ответил Фабиан. — Я чувствовал, что начинаю топтаться на месте, ощущал себя усталым актером, играющим в скучной пьесе. Каждый вечер тот же выход, те же лица, та же сцена. Здесь, по крайней мере, сцена была другая.
«Биржа грез» вошла в жизнь Фабиана несколько лет тому назад. Однажды вечером владелец известных конюшен на Восточном побережье — человек щедрый, с широкой натурой, — пригласил его на бенефис некой певицы, бывшей когда-то живой легендой, записи с песнями которой больше не давали сборов и которая не появлялась на людях в течение многих лет.
Когда Фабиан и остальные гости заняли передние места в зале, он с любопытством увидел широкую циклораму — белую полосу, натянутую через всю сцену. Неожиданно в зале погас свет, и на экране появилась разноцветная лента — фильм, состоявший из эпизодов жизни знаменитой певицы: вот она крупным планом, вот она снята издалека, как обитательница Олимпа, вот она младенец на руках у матери, школьница, нимфетка, девушка-тинейджер, затянутая в кожу, — то соблазнительно приближающаяся, то провокационно отступающая. Вот она застыла в позе, наклонилась, совершая какое-то движение, вот ее задержание за наркотики, арест и приговор, заключение в тюрьму, освобождение, ее браки, дети, хиты, дававшие рекордные сборы, роли в кино, ее фигура во весь экран, словно икона возвышающаяся над зрителями и сценой, уменьшающаяся на глазах до крохотной точки. Ее голос, превращенный в шепот, становился громче, усиливался звуковой системой, с трудом выносимый аудиторией. Фабиан почувствовал себя пронизанным этим звуком насквозь, связанным по рукам и ногам не только серией кадров, но и перекрещивающимися лучами света, которые то и дело меняли цвета, формы, звуки, создавая круговорот эмоций.
Появившаяся наконец на эстраде звезда показалась Фабиану рожденной из пены технологии Венерой. Теперь ее голос и песни почти ничего не значили: она торжествовала, как образы, возвещавшие ее появление.
Под бурным натиском этого похожего на оргию спектакля, поддавшись пылу, охватившему обезумевшую, экзальтированную толпу, доведенную до такого состояния с помощью точно выверенной стратегии вторжения и манипулирования чувствами людей, — результата, которого не могло достигнуть ни одно устройство, ни один механизм, даже самый мощный, — Фабиан сдался.
Он понял, как сильно повлияли на качество ее исполнения новомодные звуковые и световые эффекты. Осознал, что на фоне этой искусственной, созданной современной техникой драмы краски его собственной жизни стали бледными, тайный источник его энергии и поисков истощился, утратил жизненную силу.
Вскоре после этого Фабиан узнал о существовании секс-клубов, утонченном содружестве курортов с минеральными источниками, массажных кабинетов и бань. «Биржа грез» была лишь одним из них, звеном в общенациональной сети таких заведений, которые открывались в ответ на изменения в привычках интимной жизни общества. В течение некоторого времени, находясь в привычной обстановке своих гостиных и спален, мужчины и женщины получали доступ к огромному количеству видеопродукции, сначала в виде иллюстраций к различным руководствам по получению удовольствий от секса и несокращенным техническим инструкциям по занятию сексом в виде книг или видеозаписей, которые можно было заказать по почте, затем по кабельному и даже по обычному коммерческому телевидению — в виде фильмов, которые некогда демонстрировались исключительно в подпольных кинотеатрах, расположенных в криминальных кварталах больших городов, где шла ожесточенная война за клиентуру. В киосках, аптеках, аэропортах, на автобусных станциях любой взрослый мог теперь приобрести журналы — на глянцевой или газетной бумаге, шикарные или вульгарные, дорогие или дешевые, посвященные самым разным аспектам и вариантам сексуальности. В потоке образов ни одна возможность не оставалась упущенной.
Секс-клубы предлагали следующий этап изучения — и эксплуатации — новой интимности. Фабиан оказался одним из первых, кто принял это предложение.
Встретив во время званого обеда или на вечеринке после конных состязаний какую-нибудь понравившуюся ему даму, Фабиан обычно приглашал ее в театр, кино или на ужин. Позднее он приглашал ее пойти с ним в «Биржу грез» или другое подобное заведение. Возможно, потому, что предложение было всегда обставлено с соблюдением всех правил приличия и учтивости, без всяких видимых намеков на предполагаемую интимную близость, отказывали ему редко.
Придя в клуб, Фабиан сначала отводил свою спутницу в гардеробную, примыкавшую к танцплощадке. Там, оказавшись среди металлических шкафчиков, окрашенных шаровой краской, которые то и дело со стуком открывались и закрывались, он обычно предлагал ей раздеться и остаться лишь с полотенцем вокруг бедер. Хотя их окружали голые и полуголые люди с полотенцем на бедрах или красовавшиеся в футболках с надписью «Биржа грез» на груди, его спутница зачастую смущалась и отказывалась раздеться. Фабиан объяснял, что ей будет неловко раздеваться на людях в общественном месте; появление же голой в клубе, среди таких же голых людей не должно смутить ее: такая уж тут была мода — находиться без одежды. Стоявшие вокруг мужчины и женщины, только что вышедшие из душа, — в носках, трусиках, лифчиках — обтиравшиеся полотенцами, лишь подтверждали наблюдение Фабиана. Его дама обычно начинала раздеваться — это было первая уступка создавшемуся положению.
После этого, обмотав вокруг талии полотенце, он вел ее по разным помещениям клуба. С самого начала она становилась свидетельницей самых невероятных и бесцеремонных сексуальных игр: мужчины и женщины поодиночке, парами или группами предавались этому с непринужденностью, свойственной лишь собраниям, устраиваемым в собственных гостиных.
Вскоре его даму убаюкивала атмосфера, царившая в клубе, а потребность в уединении удовлетворялась уединенностью помещения. Она позволяла себе рискнуть и пойти на установление контактов с кем-то из незнакомых ей людей — чаще всего женщиной, которая казалась менее опасной, чем мужчина. Иногда, в поисках собственной природы, она оказывалась среди неизвестных людей — женщин и мужчин, забравшихся в какое-нибудь самое отдаленное помещение в клубе. Она могла знаком показать, что просит его оставить ее и ждать, оставляя за ним право следить за развитием событий.
Под влиянием обстоятельств, навязывавших свой кодекс поведения, дама становилась доступной Фабиану, поневоле поддавшись настроениям, царившим в данное время в данном месте. Ощущения, которые они оба испытывали, принадлежали только им и не могли стать достоянием эгоистичного любовника или снисходительного супруга. Об этих соитиях, которые едва ли когда-либо повторятся, никогда не упоминалось за пределами заведения.
