Мари не отвечала. Закрыв лицо руками, она плакала.
Леон, видя ее слезы, встал перед нею на колени.
— Вы прощаете меня? — спросил он.
Она протянула ему руку.
— Да, я прощаю вас, потому что теперь я подчинена вашей воле, вашему капризу. Вы можете погубить меня одним словом, сказали вы, следовательно, я должна исполнять все ваши прихоти. Встаньте же и делайте со мною, что хотите.
— О, как вы огорчаете меня, Мари.
— Послушайте, Леон, — продолжала она, вытирая слезы и стараясь успокоиться, — скоро пять часов — Эмануил сейчас приедет; вы понимаете, какую пытку я должна буду вынести, если он застанет вас здесь и увидит мое волнение? Придите лучше в другой раз: завтра, если хотите, но теперь, ради любви ко мне, оставьте меня.
— Прощайте же, — сказал Леон.
И только он успел уйти, как силы оставили Мари, и она, без дыхания, упала в кресло. Эти волнения убивали молодую женщину — она не привыкла к ним.
Не прошло и четверти часа после ухода Леона, Эмануил вошел к ней в комнату. Как всегда, он поздоровался с нею, поцеловав ее, и сказал:
— Де Гриж был здесь?
— Да, — отвечала она, проникаясь ужасом.
— Я встретился с ним, и так как давно уже не видел его, то и пригласил его сегодня обедать с нами.
— Он принял твое приглашение?
— Нет.
Мари ожила.
— Но, — возразил Эмануил, — он дал слово прийти завтра.
Бедная женщина побледнела как полотно.
— Тебе неприятно его присутствие? — спросил де Брион.
— Нет, — проговорила она, силясь улыбнуться. — Все, что бы ты ни сделал, друг мой, мне не может быть неприятно.
И снова опускаясь в кресло, она прибавила:
— Боже мой! Если я страдаю так теперь, что же ожидает меня в будущем?
На другой день лишь только Эмануил уехал, Мари писала Леону следующее:
«Мой муж объявил мне, что сегодня вы обедаете с нами. Не приходите, не надо, я не похожа на других женщин, и мое лицо не может лгать, как лжет сердце, и потому, что я не ручаюсь за последствия, если увижу вас и его вместе. Исполните же мое желание; мне необходимо собраться с мыслями, а потому я хочу быть одна».
Не подписывая записки, она запечатала ее и позвала Марианну.
— Добрая няня, — говорила Мари, дрожа всем телом, — ты должна будешь отнести это письмо.
— Хорошо, дитя мое.
— Но чтоб никто не знал этого.
— Кому же отдать его?
— Де Грижу.
— Де Грижу? — подхватила старушка, угадывая по бледности своей госпожи происходившее в ней и содрогаясь, в свою очередь.
— Да, да, ему! — продолжала г-жа де Брион, едва выговаривая слова.
— Уже!.. — сказала няня.
— О, не проклинай меня! — вскричала Мари, бросаясь на шею старушке, которую она всегда любила, как вторую мать, и эта привязанность усилилась еще более со дня смерти графини.
— Я не имею права проклинать тебя, дитя мое, но надо надеяться, что и тот, кто имеет его, — не сделает этого.
— Отец?
— Которого ты не видела целых два дня.
— Да, да, я слишком виновата.
— Дитя мое, — сказала Марианна, целуя Мари, — подумала ли ты хорошенько, прежде чем написала это письмо?
— Оно необходимо.
— А если когда-нибудь муж твой…
— О, не говори мне об этом.
— Он так любит тебя!
— Он убьет меня, не так ли?
— А твоя дочь?
— Господи! Я много выстрадала в эти дни, добрая Марианна; но ступай, ступай скорее, и если получишь ответ, то будь осторожна с ним.
— Об этом не беспокойся, бедное мое дитя.
И старушка отошла от нее с улыбкой на губах и утирая слезы.
Это признание облегчило Мари: она знала, что теперь есть кому пожалеть и поберечь ее.
Марианна побежала к Леону, но его не было дома, и она оставила письмо Флорентину.
Леон был у Юлии, которую мы почти забыли, но зато она ничего не забывала. Молодой человек не переставал видеться с нею, хотя давно перестал ее любить; но в продолжении старой связи он видел единственное средство скрыть свою любовь к г-же де Брион.
Юлия же, зная все, что делает Леон, понимала, какую роль он хотел заставить ее играть; однако так как эта роль соответствовала ее планам, то она и приняла ее с таким кажущимся простосердечием, что если бы кто-нибудь видел ее веселость и любезность в обращении с де Грижем, тот, наверное, подумал бы, что она и не подозревает истины.
Мари, между тем, поехала на кладбище, думая оттуда заехать к графу д’Эрми.
Около пяти часов вернулся Леон и нашел письмо от г-жи де Брион. Тотчас же он написал Эмануилу, что благодарит его за приглашение, которым он не может воспользоваться, и вышел из дома, чтоб отправиться на кладбище, в надежде встретить там Мари; но она уже уехала оттуда.
Ровно в пять часов Флорентин был у Юлии.
— Я с новостью, сударыня, — сказал он.
— С какой? Говори скорее!
— Есть письмо.
— Где оно?
Я не мог оставить его у себя, потому что барин запер его в ящик и унес ключ с собою.
— Кто же принес это письмо?
— Старуха.
— От кого оно?
— От г-жи де Брион.
— Это ты почем знаешь?
— Я пошел вслед за старухой.
— Господин отвечал на это письмо?
— Да, но только он отвечал на имя г-на де Бриона.
— Я что-то не понимаю.
— А я так думаю, что это очень понятно. Господин де Гриж сказал мне, что он придет в пять часов переодеться и будет обедать у знакомых. Но, прочитав письмо, он изменил намерение и сказал, что обедает в клубе.
— А, теперь и я начинаю понимать, — сказала Юлия, — но где же это письмо, мне нужно видеть его.
— Если возьмете его тотчас же, сударыня, то г-н де Гриж заметит его исчезновение. Он выгонит меня, и вы, если не потеряете помощника, то, наверное, потеряете время.
— Да, это так, — отвечала Юлия.
— Вместо того чтоб взять это письмо, — продолжал Флорентин, — я принесу вам копию, если вы дадите мне ключ от ящика.
Юлия взглянула на него с недоверием.
— Напрасно вы боитесь, сударыня, — сказал Флорентин, поняв значение ее взгляда, — я не изменю вам.
— Хорошо; но впоследствии мне понадобится оригинал, — сказала она, отдавая ключ слуге Леона.
— Со временем вы получите его, ибо есть вероятность надеяться, что их будет много; это только первое письмо, но, без сомнения, не последнее.
— Ты умный малый, Флорентин, — заметила Юлия.
— Но вы ведь знаете, сударыня, что в тот же день, когда я вам принесу эти письма или, лучше, допущу вас взять их, я должен буду искать другое место.
— Оно уже готово тебе — у меня.
— В таком случае можете рассчитывать на мою преданность.
— Надеюсь, до завтра.
— До завтра, сударыня.
Так вот в каких руках находилась будущая участь Мари. Но бедная женщина и не подозревала этого: признательная Леону за его послушание, она на другой же день поблагодарила его письмом, в котором выразилось все неблагоразумие 19-летней женщины. Марианна опять отнесла его; и добрая старушка, не привыкшая к такого рода поручениям, не понимала, как неосторожно поступала она сама, относя письма своей госпожи Леону; ибо за ней могли следить, что и было в действительности.
Де Гриж, получив второе послание, присоединил его к первому, запер ящик, взял ключ в карман, потом, горя нетерпением увидеться с Мари, оделся и вышел. Попробуйте же уговорить молодого человека, который, как Леон, всего только два дня как сделался любовником женщины, что не следует беречь получаемых от нее писем.
А Флорентин, как только выпроводил своего барина, открыл ящик, списал оба письма и опрометью бросился к Ловели. Но он был осторожен и дальновиден, потому что едва только она протянула руку, чтоб взять эти копии, как он сказал ей:
— Сударыня, они писаны моей рукой, и если попадутся как-нибудь в руки моего господина, то легко могут погубить меня. Не угодно ли, я продиктую вам их; ибо вам нечего бояться.
Как только Юлия переписала их, он разорвал тотчас же свои копии и вышел.
— Наконец-то! — вскричала Юлия, перечитывая эти письма; но мы не беремся описывать улыбку, которою сопровождалось это восклицание.
В это время Леон был у г-жи де Брион. Она начинала уже привыкать к своему положению, да и пора: три дня она плакала, а в три дня можно наплакаться досыта; погода стояла прекрасная; она была так молода; поступок, который сначала поднял в ее душе такое раскаяние, показался ей не совсем неисправимым, к тому же еще Леон был так послушен, так мягок, так скромен; в его любви было столько истины, столько доверия, что нужно же было вознаградить его чем-нибудь за все, что он делал. Поэтому-то Мари и встретила его теперь не со слезами, как вчера, но, едва только он переступил порог ее будуара, она протянула ему руку и сказала: «Благодарю вас!» Она посадила его возле себя, ибо понимала, что для того чтоб приобрести его послушание, не следовало оскорблять его.
