Роксана на минутку задумалась.
— Нет. Это просто милое совпадение.
Наверное, она заметила мое разочарование, поэтому поспешно добавила:
— Я имею в виду, черт побери, что все, с кем ты встречаешься, очень важны для тебя. Но стоит ли из-за этого связывать свою судьбу со старым знакомым? Нет. Послушай меня внимательно. Медиумы не могут знать, за кого ты выйдешь замуж, а если утверждают обратное, не верь им. Твоя мать говорит, что все в порядке, поскольку этот парень не оптимист. — Роксана задумалась над тем, что сказала, словно эти слова вырвались прежде, чем она успела осознать их смысл. — Забавно. Я и сама не особо доверяю чересчур веселым и бойким.
— Моя мать сказала тебе… — изумленно произнесла я, оглядываясь по сторонам. — Ты видела мою мать?
— Видела, — подтвердила Роксана. — Я просто не понимала, кто это, пока Клиффорд не привел ее с собой и мы не встретились.
— Клиффорд…
— Мой духовный проводник.
Ага. Он.
— Она счастлива? — спросила я.
— А с чего ей быть несчастной? — сказала Роксана, словно после смерти все обязаны радоваться. «Потому что я не с ней», — подумала я, но не произнесла этого вслух. К тому же я уже знала ответ на этот вопрос: для того чтобы быть счастливой, моей маме необязательно мое присутствие. Она прекрасно знает, как быть счастливой без меня.
А потом я поняла, что моя мама могла иметь в виду вовсе не оптимиста.
— Она не против того, чтобы я вышла замуж за оптимиста, — мрачно произнесла я. — А вот оптик ей бы не понравился. Офтальмологи их не особо любят.
Роксана рассмеялась, налила нам еще вина, после чего откинулась на спинку стула и заметила:
— У твоей матери было что-то вроде пунктика относительно самоконтроля, правда?
— Нет.
— Иногда, — настаивала Роксана.
— Никогда, — возразила я, пытаясь проглотить застрявший в горле колючий ком. — Просто она была очень гордой.
— Ты так злишься из-за вашей разделенности, — заметила Роксана.
— Она мертва. — Я отставила бокал немного резче, чем собиралась. — Что толку злиться на другую реальность?
Когда Роксана наклонила голову и искоса взглянула на меня, я начала подозревать, что Клиффорд заполнил эту паузу голосом в ее голове.
— Ты злишься на нее, — вымолвила она наконец.
— Это глупо, — ответила я. — Ведь мамы уже нет, как я могу злиться?
— Именно на это ты и злишься. На то, что она умерла.
— Нет, не на это. — Я покачала головой, неожиданно рассердившись. Да кто такой этот ее духовный наставник? — Я злюсь на маму, потому что она бросила меня, когда мне было девять лет. Потому что она влюбилась в кого-то, кто определенно не был моим отцом.
От изумления брови Роксаны превратились в две дуги.
— Моя мать была полной эгоисткой.
Принесли еду, в моем салате оказались и анчоусы, и соус, но я не стала отсылать его назад, пытаясь справиться с ощущением, которое нахлынуло на меня в связи с последней фразой: «Моя мать была полной эгоисткой». Такой же, как я сама.
Роксана не притронулась к пирогу, просто наклонилась ко мне и прошептала:
— Я рада, что ты признала правду насчет нее.
Я подняла взгляд от джунглей, раскинувшихся на моей тарелке, и встретилась глазами с Роксаной.
— Если твоя мать не была идеальной, возможно, и тебе не следует стремиться к совершенству.
Но я не хочу стать изменницей, как она. Я не хочу предавать людей, которых люблю.
— Ты так боишься совершить ошибку, — сказала Роксана. — Именно поэтому ты не позволяешь себе влюбиться.
Обдумав ее слова, я медленно кивнула. А еще я боюсь найти не те слова, сделать что-нибудь не то или, боже упаси, связаться не с тем человеком. Возможно, лучший способ никого не предавать — это просто не принимать никаких решений.
Но все равно это довольно грустно. Мама ошиблась, а мне придется стать исправлением ее ошибки? Я покачала головой и взялась за вилку, выкапывая из салата анчоусы и откладывая их в сторону. Продолжая размышлять, я вдруг подумала: «Мне не стоит здесь находиться. Я даже не помню, зачем пришла».
— Я знаю, почему ты здесь, — заявила Роксана.
Я перестала выковыривать из вареного яйца желтую серединку и подняла глаза:
— В Англии?
Она кивнула.
— И ты тоже это знаешь, хотя не хочешь признаваться даже себе.
Я перевела дыхание, не в силах отвести взгляд от ее голубых, окаймленных желтизной глаз. Наконец она продолжила:
— Ты хочешь избавиться от своей матери.
— Нет, я… я как раз, наоборот, хочу…
— Твоя мать означает для тебя боль. Но поверь, тебе не всегда будет настолько больно.
Я потеряла дар речи, совсем запутавшись. Неужели я хочу избавиться от мамы? Как только я перестану испытывать боль из-за нее, она уйдет, уйдет, уйдет и присоединится к дриадам Нарнии, уйдет на Елисейские Поля или в другой аналог рая, который она заслуживает.
Роксана перестала болтать вино в бокале и поднесла его к губам, отсалютовав мне:
— Ты приехала сюда в поисках любви.
— Нет, — сказала я, чувствуя, что мне надоели ее заявления. — Я бы не бросила свою страну только ради этого. В Штатах у меня было куда больше шансов. У меня даже был парень!
— Парень? — спросила Роксана, удивленно приподнимая брови. — А ты поставила его в известность, что он твой парень, прежде чем срываться с места и уезжать сюда?
— Конечно же! — воскликнула я, хотя и понимала, что вру. Я не знала, как обозначить наши отношения, и была слишком занята тем, что отрицала чувства, которые испытывала к Мэттью.
— Так почему ты бросила его?
Я помотала головой, чувствуя, как что-то щекочет мне глаза.
— Я просто хотела убраться подальше от Питтсбурга.
— Есть места и поближе, чем Винчестер в Англии, — заметила Роксана. — Скажи, ты спала с тем парнем?
— С Мэттью? — Я поперхнулась вином. — О нет. Мы не заходили так далеко. — Я отставила бокал. — Если исключить секс, гораздо легче правильно оценить человека. И уйти от него, понимая, что в одиночестве тебе будет лучше. А секс все искажает. Он словно церебральный паралич для отношений.
— Но именно поэтому секс и замечателен! — воскликнула Роксана с такой страстью, что ее наверняка услышали люди за соседними столиками. — Занятия сексом великолепны! — продолжила она так громко, что даже Макс пошевелился в своем креслице. Я покачала креслице ногой, чтобы снова убаюкать его.
Слова Роксаны о сексе заставили меня вспомнить родителей. Я ничего не могла поделать со своими мыслями о том, что мама вернулась летом после семестра, проведенного на скрипучем диване Саймона Берга. Вероятно, она все же пошла с отцом в постель, ведь мы с Беном тогда впервые услышали, как родители занимаются любовью. Мы все тогда поехали на побережье, и самым чудесным для нас было то, что с нами не поехала Ева. Впервые никто не принимал решений за нас. Мы поздно ложились и поздно вставали, а наши родители брали нас с собой каждый вечер, и мы ели жареные пирожки и мороженое на борту прогулочной яхты. В то время мы все были абсолютно счастливы. Неужели это состояние никогда не вернется?
— О Холли, — сказала Роксана, — я же не говорю про коитус, не говорю о пенисе в вагине. Меня это не интересует. Хотя, конечно, интересует… — добавила она, усмехнувшись. — Но я имею в виду влюбленность во всех ее проявлениях, когда перед человеком открываются новые перспективы. До сих пор ты не видела любви. Ты не можешь разглядеть ее без пары дополнительных очков. Но сейчас ты готова к этому. — Она отломила кусочек от корки пирога, улыбнулась и отправила его в рот. — Ты готова выйти за собственноручно установленные рамки. И ты, как мне кажется, хочешь влиять на чью-то жизнь.
Я посмотрела на Макса и на миг перестала возражать ей даже в мыслях.
— Ты просыпаешься каждое утро, думая о том, когда же ты станешь лучше, — продолжала Роксана. — И сюда ты приехала именно потому, что хотела стать самой лучшей и найти для себя самое лучшее. Но ты слишком боишься позволить этому лучшему найти тебя.
Я кивнула, издав звук, больше похожий на всхлип, чем на смешок. Когда я быстро вытерла глаза, Роксана, наклонившись вперед и взяв меня за руку, посоветовала не волноваться так сильно.
— Откуда ты все знаешь? — спросила я.
— Ты ведь тоже все знаешь обо мне.
— Неужели?
Она кивнула.
Я потянулась за бокалом и отпила вина, словно оно могло подсказать мне все ответы на все вопросы и озвучить их за меня.
— Я знаю, что ты беззащитна, хотя и притворяешься, что это не так, — метнув взгляд на Роксану, уверенно произнесла я.
— Конечно. Но разве не все мы таковы? Ты можешь сказать не только это.
— Я знаю, что ты никогда никого не любила, кроме своей дочери.
