— Я хочу отдать тебе этот перстень, Ксанте, когда покончу со всем этим, — сказала Порция. — Это то, что осталось после нашей эскапады. Кольцо красивое и стоит денег.
Ксанте медленно подняла руку, осторожно коснулась кольца указательным пальцем и тихим голосом спросила:
— Синьора Порция, извините, откуда оно у вас?
Порция внимательно разглядывала кольцо.
— У меня оно от Нериссы, а у нее от одного испанского солдата, а у того от одного виноторговца в Венеции, у которого… Я уже запуталась. Мне вспоминается похожее кольцо.
— Я…
— Завтра оно будет твоим. Но сначала оно должно сыграть свою роль. Жди и смотри! — Порция опустила перстень в карман плаща. Казалось, с этим движением она снова обрела уверенность в себе, повернулась и зашагала к дому. Ее мантия развевалась на ветру. Ксанте стояла, глядя ей в спину.
* * *
На следующий день Ксанте стояла на крыльце с метлой, когда Бассанио и Грациано сошли со своего корабля. С ними был и Антонио, великолепный в своих одолженных мехах и со свеженапудренным лицом. Мужчины нашли ожидавшую их Порцию на широкой веранде, одетую в платье из серебряной ткани, — вечерний туалет, хотя еще и полдень не наступил. Золотой шарф скрывал ее обкромсанные волосы. За ней стояла Нерисса, улыбающаяся, в синем атласе. Рядом Лоренцо ди Скиммиа, перед ним в кресле сидела Джессика, на шее у нее было пышнейшее гофрированное жабо, какое только доводилось видеть Ксанте. На коленях у нее устроилась обезьянка с хвостом колечком.
— Добро пожаловать, — приветствовала Порция Антонио. — Но не надолго. Не вздумайте задержаться или отдавать приказания моей прислуге, пока вы здесь. Уезжайте сегодня же! Я отдам вам деньги, хотя у вас теперь и своих довольно. Вам повезло: ваше банкротство было ненастоящим. — Она вручила Антонио письмо. — Этот документ подписан агентом порта Венеции. После суда один из друзей Бен Гоцана признался, что приложил к этому делу руки — распустил ложные слухи. Ваши корабли прибыли, небольшие потери, понесенные ими, вызваны вашим плохим планированием еще до того, как они отплыли из Венеции. На самом деле два из, них вошли вчера в гавань Генуи.
Антонио, как рыба, только молча разевал рот.
— Вы… я… Мой… я вас узнал! Вы были…
— Да, я была доктором права, который выиграл для вас ваше дело. Странно, не правда ли? Теперь у меня другие дела. — Она полезла в карман своей одежды. Ее глаза встретились с глазами Нериссы, и обе женщины улыбнулись загадочной улыбкой.
Потом Порция резко повернулась в Бассанио.
— Итак, синьор, — она вытащила руку и протянула ее вперед, — это не ваш перстень?
Джессика вскочила с места, сбросив с колен обезьянку, которая тут же вскарабкалась на колонну. Разговор превратился в обмен обвинениями. Ланселот Гоббо, явившийся с откупоренной бутылкой красного вина, застыл на пороге. Краем глаза Ксанте наблюдала за тем, как группа хорошо одетых людей словно исполняет последний акт какой-то бездарной пьесы, и она, подметая вокруг них пол, играет роль не то артистки, не то колдуньи. Она нечаянно задела руку Лоренцо ди Скиммиа, когда тот тряс за плечо Джессику.
— Не спрашивай ее, как она получила кольцо от виноторговца, — прошипел он. — Какое нам до этого дело? Если ты ее разозлишь, она может выкинуть нас, а Антонио пока еще не вернул нам деньги!
Ксанте подметала позади них и стоящей рядом Нериссы, которая громко шлепнула Грациано по его блуждающей руке.
Поддерживаемый Грациано, Бассанио едва держался на ногах, покачиваясь, как оглушенный баран. Он швырнул перстень, который Порция положила ему в руку, на мраморный пол веранды.
— Любовь моя! — воскликнул он. — Я отсек бы свою правую руку, если бы она обидела тебя. Но…
— Никаких но. — Порция погрозила пальцем у него перед лицом. — Не важно, как у меня оказалось это безобразное кольцо. Может быть, я захочу сделать из него подставку для перьев. Эта безделка — с пальца простого солдата. Ну и что? Вы обещали мне носить его всегда, не то теряете право на все выгоды от брачного контракта. Вы подписывали бумагу или нет?
— Вы сказали, что это просто обычай!
— А вы думали, обычай — это шутка?
— Не шутка, но…
— Вы подписали или не подписали бумагу?
— Она — гарпия! — крикнул Антонио, обращаясь к Бассанио. Он счастливо улыбался, сидя на мраморной ступеньке. — Нам не нужны ее деньги. — Он помахал письмом, отданным ему Порцией. — Мои корабли пришли! С этим и с деньгами жида у меня огромный капитал. И план! Я подумываю о том, чтобы вложить деньги в переработку коровьих шкур в кожу в Индии. Там еще никто не додумался начать такое производство…
Ксанте покинула веранду и направилась к кухне, только тогда стих шум у нее в ушах. В том крыле виллы, что отведено для прислуги, она поставила на место метлу и забрала из своей комнаты маленький сундучок.
В неразберихе, царившей у парадной двери виллы, никто не заметил, да и потом никого не заинтересовало, что перстень исчез.
Она нашла его. Он стоял в прихожей с тюком на спине. Дверь в его жилье была приоткрыта, и с улицы она увидела, как он выбросил ключ. Ключ зазвенел на каменном полу у входа.
Она всегда узнала бы его, хотя двадцать три года прошло с той поры, как он ходил по улицам Толедо, тоскуя о своей покойной жене и не глядя ни на кого. Борода его начала седеть, и несколько седых прядей появились в волосах, все еще темных и густых, и, конечно, нельзя было не узнать его орлиный профиль.
Спина у нее болела от долгого хождения по Новому гетто. Она теперь уже сносно говорила по-итальянски, и к тому же, как она и предполагала, в гетто многие говорили по-испански. Но первая женщина, к которой Ксанте обратилась, отвела взгляд, когда она спросила его адрес, — словно, говоря об этом человеке, она могла заразиться его невезением. Другая покачала головой и сказала, что дом у него отобрали и неизвестно, где он. Наконец Ксанте спросила про Тубала, человека, имя которого упомянула утром хозяйка, рассказывая о своих победах. А, сеньор Тубал-кейн! Он живет у северной стены. Она нашла дом этого мужчины, и, когда сказала его жене о своей цели, лицо женщины помрачнело, и она направила Ксанте по тому пути, который она только что прошла. Следуя указаниям, Ксанте вышла на перекресток, где постояла в нерешительности, потом свернула вправо и нашла дом, прежде принадлежавший Шейлоку Бен Гоцану.
Чтобы подбодрить себя, Ксанте стала без слов напевать старинную песню, которую некогда напевал ее отец. Тут она увидела его и остановилась на улице напротив дома. Он обернулся и с любопытством посмотрел на нее с крыльца, как будто ему была знакома эта мелодия или, лучше сказать, как будто она принадлежит только ему, и он удивлен: что это она делает на губах у незнакомой ему мавританки. Ксанте резко оборвала напев.
— Senor ben Gozan? Puedo hablar consigo? Я могу поговорить с вами?
Тогда он повернулся к ней лицом. Спина у него была прямая, невзирая на тяжелый тюк за спиной. Она вздрогнула, увидев, что его левый глаз подбит и опух, а на щеке — рваная рана.
Он спустился с крыльца и оглядел девушку от головы в покрывале до кончиков запыленных башмаков.
— Вы из Толедо, — сказал он по-испански. — Если вы ищете работу, то должен вас разочаровать. Экономки нужны только тем, у кого есть свой дом.
— Я не ищу у вас работу. — Она пошла в ногу с ним. На улице дети играли в тряпичный мяч, у домов, разговаривая, стояли или сидели мужчины. Некоторые кланялись Шейлоку, когда он проходил мимо. Некоторые косились на странную пару — высокого еврея и маленькую мавританку в дорожном платье. Похоже, некоторым хотелось бы заговорить с Шейлоком, но он шагал быстро, ни на кого не глядя.
На рукавах людей, мимо которых они проходили, Ксанте видела красные нашивки, похожие на ту, что была на зеленом плаще, которым пренебрегла Джессика. Сейчас этот плащ лежал в сундучке у Ксанте. До чего же глупо! Как она могла сразу не сообразить, что означает это нашитое сердце. Отметила она и темно-красные и желтые головные уборы на головах обитателей гетто и снова посмотрела на Шейлока, оценивая его высокую фигуру, красивое лицо и густые волосы. На голове у него была только матерчатая шапочка и никакой нашивки на рукаве.
Оглянувшись на нее, он увидел вопрос в ее глазах.
— Евреи, которые только проездом в Венеции, не обязаны носить шляпу и нашивку на рукаве, — пояснил Шейлок. — Недавно я узнал, что я один из таких путешественников. Теперь у меня нет дома. Но это и не плохо. Значит, мне не нужно наводить в нем чистоту к еврейской Пасхе.
Она улыбнулась:
— Я слышала от вашей д… Я слышала, как кто-то рассказывал, что вы выглядите как длиннобородый раввин.
Потрогав свой подбородок, Шейлок сказал:
— Я подстриг бороду, так и буду теперь ходить. Мне нравится. А кто вы? — Он остановился посреди улицы. — Я могу направить вас в дома, где требуется прислуга.
