— Зайдите со мной в вестибюль, Лонсо, там я выясню, что буду делать дальше.
— Si, signora[34].
Они поднялись по ступеням, Алонсо снял фуражку и отворил дверь, пропустив госпожу вперед. Затем осторожно последовал за ней, постаравшись не хлопнуть дверью.
В вестибюле женщина подошла к конторке, сообщила управляющему свое имя и к кому она приехала.
— Он в зале ресторана, мадам. Попросить его прийти сюда?
— Не надо. Будет вполне достаточно, если вы просто укажете, куда идти.
— Хорошо, мадам.
Управляющий вышел из-за конторки, и женщина повернулась к шоферу.
— Подождите, пока не увидите, что мы идем мимо, и тогда можете пойти пообедать. Я вас извещу, когда вы мне снова понадобитесь.
— Si, signora. Grazie[35].
И водитель удалился. Он прекрасно говорил по-английски, но знал: госпожа предпочитает, чтобы он обращался к ней по-итальянски. Это добавляло ей таинственности и как бы поднимало над окружающими.
Добровольно отказавшись от своей прошлой жизни на публике, она была не в силах зайти так далеко, чтобы вовсе исчезнуть из поля зрения светского общества. Отчасти она до сих пор упивалась сопровождавшими ее повсюду любопытными взглядами и шепотком: «Кто это? Я знаю эту женщину. Кто она такая?»
Сняв перчатки, она последовала за управляющим — маленьким, щуплым, невзрачным человечком, — и тот, указав на ресторан так, словно это был бальный зал, вернулся к своим обязанностям.
Войдя, женщина сняла очки, подождала, пока глаза освоились с освещением, и направилась к дальнему столику у окна, отмахнувшись по пути от метрдотеля.
У столика она остановилась.
— Здравствуй, Джонни, — ее голос прозвучал не громче шепота.
Джонатан Кроуфорд поднял глаза:
— Святой боже, Анна! Святой долбаный боже…
— Мы, кажется, условились, что ты не станешь при мне произносить такие слова, — сказала женщина. И улыбнулась.
Джонатан поднялся:
— Извини… извини, но я так потрясен…
— Потрясен?
— Тем, что ты здесь… Почему ты не позвонила?
— Не захотела.
Женщина сняла пальто, села и положила сумочку и очки на скатерть.
— Мне стакан виски. Большой стакан и без…
— Безо льда, воду отдельно. Разумеется.
Джонатан поговорил с официантом и снова опустился на стул.
Он смотрел на женщину и крутил в пальцах сигарету.
Анна отвела глаза.
— Как всегда, красива, — сказал Джонатан.
— Спасибо. — Она взглянула на него и взмахнула рукой: — И ты тоже. Черт тебя побери.
— Что я могу на это ответить? — улыбнулся Кроуфорд.
— Просто будь доволен, что я все еще так считаю.
— Я доволен.
— Да, да. Разумеется, ты всегда был доволен.
Принесли напитки.
И они выпили. Без тоста.
Анна Черчилль вышла замуж за Джонатана Кроуфорда в мае 1976 года, и их свадьбу «Нью-Йорк таймс» и «Пост» назвали браком сезона. Анна была единственным ребенком мультимиллионера Уили Черчилля, который изобрел «Бран Мил» — зерновую смесь, годную и для людей, и для животных — кошек, собак и лошадей. После смерти отца Анна вложила изрядную сумму в искусство, особенно в театр. Таким образом она нашла Джонатана. Таким образом Джонатан был найден.
Сейчас Анна повернулась к нему, вертя в руке стакан и нарочно взбалтывая его содержимое, пока оно наконец не выплеснулось на скатерть.
— Неловкая, как и прежде. — Джонатан усмехнулся.
— Нет. Как обычно, стараюсь обрести уверенность. С мокрой скатерти стакан от меня не ускользнет.
— Ну, конечно.
— Ты уже сделал заказ?
— Да. И успел поесть. А ты не голодна?
— Нет. Просто хотела удостовериться, что ты накормлен.
— Звучит как-то угрожающе.
— Может, так и было задумано.
— Зачем ты приехала? Путь от Филадельфии не близок. Столько времени за рулем… Или вел Алонсо?..
Анна несколько мгновений молчала и мерила взглядом расстояние от их столика до соседнего. А потом проговорила почти с робостью:
— Я должна кое-что сказать тебе. Но не здесь. Надо найти более уединенное место.
— Можно подняться ко мне в номер.
— Нет, нет, только не номер. Я не могу говорить об этом в закрытом помещении. Здесь есть что-нибудь еще?
— Разумеется. Сад.
— Хорошо. Пусть будет сад. Только прежде выпьем.
— Конечно. — Джонатан заказал двухлитровую бутылку вина. Это показалось ему подходящим к случаю.
— Кто все эти люди? — поинтересовалась Анна, рассматривая полный народа зал.
Джонатан улыбнулся, сделал неопределенный жест рукой и вздохнул:
— Не забывай, Стратфорд — театральный город.
— Ах да. Разумеется.
— Они приехали со всего света.
— Да, да, конечно, я не думала об этом.
— А о чем ты думала?
— О том, что я все еще тебя люблю. — Анна отвела взгляд.
Кроуфорд откинулся на спинку стула:
— Что ж. И во мне какая-то часть постоянно тебя любит.
— Только часть?
— Анна, ты меня знаешь. Должна понимать, что большего быть не может.
— Но ты мой муж.
— Был.
— Разве это для тебя ничего не значит?
— Это значит, что я лгал.
— О господи, опять!
— Но я в самом деле лгал. Приходилось. Я тебя любил. Однако понимал, что не должен — не могу жениться. Все так просто. Но ты настаивала. А я оказался слаб и притворился. — Джонатан пожал плечами. — Притворился даже перед самим собой: делал вид, что сумею быть хорошим мужем.
— И сумел.
— Неужели?
— Ты сам это знаешь. Мы были счастливы. Целых три года были счастливы. Мы даже…
— Да. Мы даже…
Принесли вино и бокалы. Кроуфорд потянулся к бутылке.
— Нет! — Анна схватила его руку. — Не здесь. Не в помещении. Снаружи. Ты обещал: в саду.
— Хорошо.
— Какие у тебя красивые руки. — Она положила свою вторую ладонь на его руку. — Золотые пальцы. Волшебные пальцы. Пальцы последнего эстета. Я всегда так считала. Длинные, изящные, сужающиеся к кончикам — необыкновенно красивые ногти. Нечасто увидишь такие руки — особенно у мужчин. Не понимаю почему… Никогда не понимала почему…
Анна посмотрела на Джонатана, не выпуская его руки.
— И длинное, мрачное лицо, — она коснулась пальцами щеки Джонатана. — Почти уродливое, — она улыбнулась. — И от этого еще более красивое. О, мой дорогой, мой дорогой, почему? Почему все так, как было, как есть? Почему?
Джонатан высвободился и положил ее руки на стол.
— Мы все знали заранее, когда решались на это. Сказали себе: Это не имеет значения. И мы свое взяли.
Анна опустила взгляд вниз, на колени.
— Да. Мы свое взяли.
— Пойдем на воздух?
— Да, пожалуйста. На воздух.
Они сели на скамью под деревьями на краю поляны.
Там стоял стол с пепельницей и сложенным зонтом, который они не стали раскрывать. Здесь в этом не было никакой необходимости.
Джонатан разлил вино, прикурил сигареты себе и Анне и повернулся к ней:
— Ну вот, мы на воздухе.
— Да, — сказала Анна. Она посмотрела на свою юбку и расправила ее, подняла сумочку и тут же снова поставила на место. И устремила взгляд на другую сторону поляны, куда выходил фасад отеля.
— Тебе повезло — здесь покойно, приятно, как… не могу подобрать слов…
— Как в надежном укрытии.
— Именно. Здесь все такое надежное. Настоящее убежище.
— Да. Убежище.
— У тебя кто-нибудь есть?
— Да.
— Я его знаю?
— Нет.
— Ты счастлив? Я имею в виду — с ним?
— Как сказать…
— Только «как сказать»?
Джонатан улыбнулся и пожал плечами:
— Он, как и я, семейный человек.
— Понятно. — Анна отпила немного вина, затянулась сигаретой и окинула взглядом деревья. — У него есть дети?
— Да. Сын.
— Сын.
— Да.
— Понятно.
Джонатан внимательно наблюдал за Анной. Она была напряжена. Светская львица всегда присутствовала в ней, как Анна ни старалась от этого отделаться. Что-то всегда ею управляло, не отпускало на свободу. Она никогда не могла отдаваться чему-то целиком.
Наконец Анна повернулась к Джонатану, и вся ее годами отработанная сдержанность вдруг улетучилась.
— Я не могла бы сказать тебе ничего хуже, чем это, — глаза ее наполнились слезами. Она снова схватила Джонатана за руки, обожгла и его и себя сигаретой, но пальцев не разжала.
— Что? — мягко спросил Джонатан. — Что случилось?
Анна посмотрела ему прямо в глаза:
— Наш сын мертв.
2
Вторник, 18 августа 1998 г.
Лунный свет.
Двое мужчин, обнаженные, лежат на разобранной постели.
Окна открыты.
Музыка.
— Неужели тебе обязательно это слушать?
— Да.
— Печальная мелодия.
— Если бы она была другой, я бы ее не слушал. Молчание.
И потом:
